Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 11 (продолжение № 3)
Майкл его выслушал. «О’кей, я выступлю», - сказал он. Но при одном условии. Сначала они исполнят песни Jackson 5, а потом наступит черед его соло-выхода с «Billie Jean» - песней, выпущенной на CBS Records, которую он посвятит Мотаун. Ситуация была напряженной, и, наверное, поэтому мистер Горди пошел на компромисс. В любом случае, все обошлось, и мы начали работать, чтобы привнести в этот вечер что-то особенное.
Мы принялись разучивать хореографию группового номера, но соло-выступление Майкла оставалось для всех загадкой. Он решил, что покажет всем элемент, который позаимствовал у уличных танцоров. На его обтачивание у него ушло два последних года, и он называется «лунная походка».
Оставалось только одно: его костюм. Уже была готова блестящая перчатка, приспущенные брюки в стиле Сэмми Дэвиса-младшего, белые носки, отливающая серебром сорочка, а менеджеры заказали черную федору, «как у тайного агента». Но пиджак? Он уже искал везде, где можно, но подходящего так и не нашлось. Пока однажды, выйдя из своей комнаты, не заметил открытую дверь в спальню Мамы и не вспомнил, что как-то видел на ней черный блестящий пиджак (а он любил все яркое). Прошмыгнув к ней в комнату, он его нашел, одел и спустился в кухню, где сидела его владелица. «А вот это классно! – сказал он. – Как раз для шоу и сидит хорошо!» При движении пиджак сверкал и переливался. «Представь только такую красоту под светом прожекторов». Вот так пиджак Мамы вошел в историю. Майкл, вооруженный новым танцевальным движением с улиц Лос-Анжелеса и пиджаком из шкафа Мамы, был готов к покорению новых вершин.
Фаны всегда задают мне один и тот же вопрос: «А каким был Майкл до и после выступления?» Люди считают, что этот определяющий момент в его карьере был слишком значителен для него, что Майкл будто застыл, сконцентрировавшись на чуде, которое будет вскоре представлено миру. В реальности же дело обстояло куда проще. Всего лишь еще одно выступление, запись трансляции в концертном зале Пасадена Сивик. Для Мотаун и мистера Горди празднование было особенным, но не для Майкла. Когда мы спросили его, что он планирует представить, он просто ответил: «Кое-что, может, что и выйдет». И... пропал. Мы его потеряли на добрых полчаса.
«Ты где был?» - спросил я его, когда брат вернулся в гримерку. В ответ на это он начал хихикать, и на лице его появилась озорная улыбка. «У Дайаны в костюмерной... Там столько чемоданов!»
Постой. Я только что видел Дайану Росс – и тебя с ней не было.
Мы переглянулись и одновременно расхохотались.
«Ты рылся в вещах Дайаны!» Вот вам и частичный ответ на вопрос, что делал Майкл до выступления. Совал нос не в свое дело – бегал по комнате своего ментора, желая узнать, что там, может, и найдется что-нибудь интересненькое.
Пока шли репетиции концерта, он долго работал со съемочной группой, интересовался всеми деталями процесса. Любой исполнитель должен перед выступлением «зафиксировать себя» перед камерами для раскадровки, но Майклу необходимо было знать какими будут эти кадры, сколько камер будут его снимать и под какими углами. И это все еще до монтажа! Так методично и последовательно он подходил ко всему, что делал – и контролировал все.
Лучше всего брат описал этот процесс в интервью журналу Ebony в 2007 году. Имеено так он работал над любым выступлением или над съемками клипа: «Неважно, какое это выступление – если его не заснять так, как надо, люди никогда его не увидят. Вы снимаете то, ЧТО хотите представить зрителю, КОГДА хотите и КАК хотите, чтобы добиться нужного результата. Следите за наложением каждого кадра, транслируете свое видение... Потому что я знаю, что я хочу получить. Я знаю, что должно быть представлено зрителю, и какая реакция должна последовать».
Апогеем вечера для меня стало совместное выступление с братьями в составе Jackson 5 во время которого естественным образом вернулось и то самое волшебство, и та химия, которые нас объединяли. Да, мы уже не были детьми, но, черт возьми, повеселиться нам удалось на славу. И пусть мы «вернулись» всего на один вечер, я был счастлив. Что-то подсказывало мне, что это не в последний раз, но я искренне наслаждался всем, что происходило. Похоже было на праздник по случаю возвращения домой.
А когда мы пели «I’ll Be There», мой микрофон вышел из строя. Майкл, чувствуя каждый бит, понял, увидел, что я пою, но в итоге не слышно ни звука, быстро подошел, поднес свой микрофон и обнял меня. Этот момент запечатлен на фотографии, мы оба улыбаемся, и я думаю, что многие сочли его постановочным, тогда как на самом деле произошла техническая накладка. Я очень люблю эту фотографию и воспоминания, связанные с ней, дороги моему сердцу.
В конце к нам присоединился Рэнди, обозначив свой вклад в общее дело, мы поклонились, и весь зал поднялся на ноги. Зрители аплодировали, мы обнялись и ушли со сцены, оставив Майкла одного под светом прожекторов. Наступило ЕГО время. «Я должен сказать, - начал он. – Хорошие были дни, и песни эти я очень люблю. Вместе с братьями и с Джермейном, мы пережили волшебные моменты, но...ээ..хорошие были песни... Они мне дороги, но особенно мне нравятся...»
Толпа завопила, и кто-то выкрикнул: «BILLIE JEAN!»
«... новые песни!» Момент настал - люди, сидевшие в зале, стали свидетелями виртуозного представления, которое свело их с ума, со всем известными элементами, вращениями, бросками, «зависанием» на носках. Весь этот танец был сплошной импровизацией – и лишь один элемент оставался постановочным: лунная походка, которая была исполнена в течение секунд пяти, на бридже и в конце песни. Всего десять секунд, о которых будут говорить вечно – и десять секунд, которые я пропустил.
Я как раз находился в другом крыле, откуда ничего не было видно, вместе с The Four Tops и The Temptations, когда услышал, как зрители вопят от восторга и сказал: «Он их сделал... Майк их сделал!» Братья наблюдали за происходящим на небольших мониторах, и по их реакции я понял, что седьмой из нас сотворил нечно особенное. Зрители аплодировали ему стоя. Майкл ушел со сцены, и был, вероятно, единственным человеком во всем зале, который все еще в чем-то сомневался. «Ну и что? Сработало?» - спросил он.
Марвин Гэй и Смоуки Робинсон ответили, что выступление было сногсшибательным, а Ричард Прайор добавил: « ЧТО это было? ПОТРЯСАЮЩЕ! Никогда такого не видел!» Брата тут же окружила толпа людей, которые поздравляли его, там были все, и я услышал голос отца: «Он украл это шоу! Мальчишка украл это шоу!»
Этот номер был лучшим из всех, на которые его когда-либо «подбивали» . Я никогда не видел ничего подобного. Альбом стал продаваться еще с большим успехом, достигнув невероятной цифры: миллион в неделю. Вместе с феноменальным успехом случилось и нечно важное – имя Майкла вошло в книгу рекордов Гинесса. «Thriller» стал самым распродаваемым диском за всю историю музиндустрии (более сотни миллионов копий), и собрал рекордные и заслуженные восемь Грэмми. Парнишка, который когда-то пел за тарелку с печеньем, превзошел ожидания своего отца, установив два рекорда, чего до него не удавалось сделать никому.
Майкл не знал, что среди миллионов зрителей, удобно устроившихся перед телевизорами, находился кто-то, особенно дорогой его сердцу. Когда на следующий день в Хейвенхерсте зазвонил телефон, брат не поверил своим ушам: человек на другом конце линии «посмотрел, записал, и пересмотрел снова сегодня утром». «Ты чертовски хорош, - сказал Фрэд Астер. – Мужик, ты их вчера конкретно на уши поставил!»
Этот звонок значил для Майкла больше, чем все награды Грэмми, вместе взятые. Его кумир им восхищался (предел мечтаний!), да и обязательства Джозефа перед компанией CBS, начали исполняться неожиданным образом. Но важнее всего для брата оказалась похвала от человека, которого он обожал еще с детских лет.
Добавлю еще кое-что приятное: через пару недель Майклу удалось встретиться с Фрэдом Астером, и тот продемонстрировал лунную походку, «прошагав» ее двумя пальцами руки, после чего брат лично показал ее своему кумиру. Судя по всему, Фрэд сказал Майклу, что тот «был лучшим танцором из всех, кого он когда-либо видел»; но такая высокая оценка, я думаю, была и своего рода предупреждением: теперь все будут ждать именно этого номера, стоит ему лишь бросить шляпу. «Запомни, ты не танцующая обезьянка, ты – артист. Ты выступаешь только для себя», - видимо, сказал он Майклу. Брат, по своему обыкновению, взял на вооружение и этот совет.
Что же насчет пиджака Мамы - он так к ней и не вернулся. Теперь он был нужен Майклу для исполнения нового и уже знаменитого номера. Через несколько лет он подарил реквизит Сэмми Дэвису-младшему. В ответ Сэмми презентовал ему дорогие часы, которые брат отдал на сохранение Маме. Мне такой обмен показался достаточно честным.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 12 Звериное царство
В то время, как Майкл выпустил “Earth Song”, а это было в девяностых, я сел и написал план детской сказки, думая о нём. Я назвал её «Крысолов реки Худ». Действие её разворачивалось среди прекрасных полей и рек Орегона. По сюжету рассказа, молодой музыкант живёт в дикой природе, защищает лес от злых сил и общается с животными. Частично, на написание меня вдохновил Майкл: я всегда видел его кем-то типа доктора Дуллитла потому, что он словно имел сверхъестественный способ общения с животными.
Он не был из тех, кто просто делает вид, что разговаривает с животными. «Подари им любовь и они ответят тем же» - говорил он.
И совершенно не имело значения, насколько экзотичными или дикими были эти животные – они фактически безоговорочно доверяли ему. Я однажды сказал, что если вы бросите его в клетку ко львам, то через час обнаружите его сидящим возле стены с двумя неженками рядом. Несколько визитов в зоопарк Л.А. ещё больше утвердили его стремление окружать себя животными, и он собрал свой личный зверинец в Хейвенхерсте, начиная с удава – Масклза, троих какаду и потрясающей коллекции карпов в пруду, в дальнем конце сада. Также мы содержали нескольких лошадей на ранчо актёра Ричарда Уитмора.
В один прекрасный день Майкл решил, что хочет обзавестись ламой. Он попросил меня отвезти его в близлежащую Агору, на том мы и порешили, снарядившись сеном и трейлерами для лошадей. Из окна автомобиля мы усмотрели четверых лам. Я припарковался между двумя трейлерами, неосознанно пряча свой «Мерседес» из виду. Это было единственное свободное место для парковки.
Когда мы вошли в офис, двое детей, одетых удобно, но стильно – в футболки и джинсы, и парень, перегнувшийся через стол, занимались работой с бумагами. Он даже не поднял голову, когда произнёс: «Мы не принимаем на работу».
«Мы не ищем работу, - ответил Майкл, оставаясь в солнцезащитных очках, - мы хотим купить ламу».
Мужчина поднял голову. Ни единого проблеска узнавания на лице. У меня заняло всего две секунды понять, что его музыкальные вкусы находятся далеко от альбома «Триллер».
«У нас нет лам» - ответил он. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы словить главную мысль: вы не можете себе этого позволить.
«У вас из четверо на заднем дворе» - ответил я, пытаясь оставаться спокойным.
«Вы хоть знаете, сколько они стоят»?
Майкл улыбнулся. «Мы знаем их цену».
За тем последовала невероятная лавина вопросов, приправленная человеческими предрассудками и предубеждениями. «Вы можете позволить себе ламу? Что вы, парни, делаете, чтобы позволить себе ламу? Где вы будете удерживать её? Вы долго об этом думали?»
Всё ещё сохраняя терпение, Майкл объяснил, что у нас есть дом с большим участком земли и что мы – серьёзные покупатели. «Я знаю, как ухаживать за любым животным» - добавил он.
Мужчина неохотно попросил показать документы, удостоверяющие личность. Майкл протянул ему банковскую карту, а я – водительские права. И тогда всё прояснилось.
«Так вы эти парнишки Джексоны?» - лицо мужчины засияло, словно ему вкрутили лампочку. Он начал объясняться, утверждая, что должен быть осторожным, что не может продать животное кому ни попадя; вы же понимаете. Но мы не понимали. Мы смотрели будто сквозь него.
«Так вы счастливы принять меня потому что вы знаете, кто я?» - спросил Майкл. Самое большое заблуждение людей состояло в том, что его легендарная застенчивость сделала его робким, но он был человеком принципа особенно там, где его интересы, как гордого чёрного человека нарушались, и он не боялся говорить об этом, когда был зол. Майкл забрал свою карточку и вышел с такими словами: «Ты, парень, полная задница и мы больше не желаем тратить здесь свои деньги». Потом мы сели в Мерседес, который парень не заметил на парковке.
На пути домой Майкл был очень раздражён. «Ты можешь в это поверить? Что вообще здесь творится? Чему они учат своих детей?»
Родители всегда учили нас, что никто не заслуживает предвзятого отношения. Невежество же передаётся из поколения в поколение. Чем больше Майкл размышлял об этом, тем более разъярённым он становился. Он сказал мне ехать к Тито.
В тот вечер акустическая гитара Тито и наш текст слились в сердитое вдохновение для песни, которую мы назвали “What’s Your Life?”. Вот так Майкл любил работать. Когда настоящий опыт вдохновлял на песню, он любил выливать всё на плёнку своего диктофона, или в ближайшей студии звукозаписи.
Первая версия была такой:
All my life I’ve been asked such questions (Всю свою жизнь я задавал вопросы) As who I am and what I do (Кто же я и что я делаю) When I tell them, they are happy (Когда я говорю им, они становятся счастливыми) ’Cause I am rich, it gets me through (Потому, что я богат. Это помогает мне)
If I were a poor boy, would they accept me (Если бы я был нищим парнем, разве они приняли бы меня?) Am I rich? What’s it to you? (Я богат? Что вам с того?) And what’s your reason for asking? (И для чего вы спрашиваете?) Is my life one big interview? (Разве моя жизнь - одно сплошное интервью?)
The hook: (припев)
What’s your life? (Какая твоя жизнь?) What you do? (Чем ты занимаешься?) I do this, how ’bout you? (Я занимаюсь таким-то, а как насчёт вас?) What’s your goal in life (Какова цель твоей жизни?) ’cause I want tips, to get through (Потому, что мне нужны зацепки, чтобы добраться до истины)
Are you rich? (Ты богат?) Are you poor? (Ты беден?) Are you bold? (Ты смел?) Are you sure? (Ты уверен?)
Will you bend, do you break? (Согнёшься ли ты? Сломаешься?) Are you strong, to endure? (Ты силён для терпения?)
What’s your life? . . .(Какова твоя жизнь?)
Эти тексты стали итогом нашего диалога в машине.
В конце концов Майкл приобрёл двух лам в другом месте. Он назвал их Луис и Лола. Эти ламы были ростом практически с нас и были наиболее спокойными и красивыми животными, каких только можно представить. Он также купил двоих оленей по имени Принц и Принцесса, двух павлинов – Зиму и Весну и жирафа, названного Джаббааром в честь самого высокого игрока в баскетбол, которого мы только знали – звезды команды L.A. Lakers Карема Абдула Джаббаара.
А потом появился Бабблз. Миловидный шимпанзёнок впервые был представлен нам его дрессировщиком по имени Боб Данн, который содержал его на протяжении приблизительно первых шести месяцев жизни, обучая и приручая его перед прибытием в Хейвенхерст. Но Бабблз был более чем новым любимцем – он стал постоянным спутником и Майкл очень пристрастился к нему. Масс-медиа отпускали большое количество шуток по этому поводу, не беря во внимание тот факт, что миллионы людей по всей планете заводят домашних любимцев, находя в их особе компаньона, общаются с ними, разговаривают с ними и заботятся о них, как о собственных детях. Отношения Майкла с Бабблзом ничем не отличались от вышеописанного, но все считали это странностью.
Впервые мы встретились в Хейвенхерсте. Я услышал от мамы о новом дополнении к семье, потому поехал проверить обстановку. Поднявшись по лестнице, я услышал, как Майкл громко умолял: «БАББЛЗ!!! Нет, Бабблз!»
По пути в его часть дома я увидел открытую дверь. Вопреки распространённому мнению, его комната была далеко не «зоной отчуждения». Полагаю, наши правила ничем не отличались от порядков в других семьях: если дверь закрыта, от вас ожидают соблюдения личного пространства. Если же было открыто – мы стучали и заходили. Мы просто уважали личные границы членов семьи. «Я слышал, ты завёл шимпанзе дома» - произнёс я, сообщая о своём прибытии.
Кровать Майкла была переколошмачена, а сам Бабблз в подгузниках дурел уже минут пять, скача и прыгая через кровать, съезжая по винтовой лестнице, которая вела на балкон. Он швырял вещи по всей комнате. Это было похоже на свирепствование гиперактивного ребёнка.
«Нет, Бабблз! Прекрати скакать!» - простонал Майкл и Бабблз остановился. То, как они общались, выглядело захватывающе – когда Майкл обращался к нему, шимпанзе наклонял голову и внимательно слушал. Голос моего брата, властный, с родительской интонацией поразил меня. Это выглядело так, словно он стал отцом всего за одну ночь. Шимпанзе в шесть раз сильнее человека, так что, теоретически, Бабблз мог легко выдернуть руку Майкла прямо из плечевого сустава, но он был таким кротким, что реагировал на всё, словно ребёнок и делал всё, как ему приказывали. Требовалось только одно, или два «нет», чтобы Бабблз понял, что команда дана серьёзно, и тогда он успокаивался, подкрадывался к Майклу и прыгал к нему на руки, чтобы тот его приласкал.
У него была собственная деревянная колыбелька, подвешенная к винтовой лестнице, но спал он там только в том случае, если действительно упахался за день. В большинстве случаев же он спал на кровати под одеялом, а Майкл устраивался на полу в спальном мешке. Думаю, будет справедливо сказать, что он был обезьяной, за которой ухаживали лучше, чем во всей Калифорнии, если не в Америке. Бабблз носил «Poison» от Кристиана Диора, так как Майкл хотел, чтобы он всегда выглядел и пах хорошо. И сегодня, когда мама чувствует этот запах, исходящий от кого-то, она обязательно прошепчет кому-нибудь из нас: «Пахнет, как та старая обезьяна».
У него даже был личный гардероб, подобранный по последней моде на двух- или трёхлетних малышей. Позднее, когда мой сын Джереми был ещё малышом, я стащил кое-какие одёжки из ванной комнаты и приодел его. Когда мама увидела ребёнка, она изумилась: «Ты что, в одежде Бабблза?» Я ненавидел признавать, что у шимпанзе гардероб был лучше.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 12 (продолжение)
Когда Бабблз стал постарше, он прыгал везде, находил конфеты и мгновенно съедал их, короче, создавал реальный беспорядок. Всегда можно было понять, когда Бабблз бесился потому, что мама немедленно начинала кричать: «Майкл! Убери эту обезьяну отсюда!».
Проблема была в том, что Бабблз превосходно ориентировался в доме. Он заходил в кухню, открывал холодильник и съедал всё, что для него выглядело аппетитным. Если он хотел пойти куда-то, он брал вас за руку и вёл по своим делам. Большинство времени он проводил, приклеившись к Майклу. Он был невероятно игривым, и вся семья очень любила его. Майкл обожал подключать камеру к телевизору и, снимая шимпанзе, хохотать с его изображения в «прямом эфире».
Думаю, самой смешной вещью было то, как эти двое играли в прятки. Майкл прятался, а Бабблз громко кричал, когда находил его. Шимпанзе искренне наслаждался таким времяпрепровождением потому, что он постоянно терроризировал бедную собаку Джанет своей, обезьяньей, версией этой игры. Бабблз подкрадывался к Пуффи, шлёпал её по голове, потом быстро отбегал и прятался. Собака вынюхивала его и начинала лаять. Некоторое время спустя, Пуффи снова возвращалась в кухню, а Бабблз следовал за ней, и всё повторялось заново.
Майкл и его обезьяна были неразделимы дома, в студии, в турне, и иногда на деловых встречах. Я не считаю, что Бабблз был особо впечатлительным, скорее наоборот. Мама рассказывала, что когда Майкл шёл в танцевальный зал по воскресеньям, Бабблз неизменно следовал за ним. Я слышал, что, однажды, когда Майкл репетировал спины, Бабблз сел, закрыл глаза и, покачивая головой, начал хлопать себя по попе в такт музыке.
В конечном счёте, Бабблз попал в Неверленд, но когда туда приходили дети, чувствовалось, что в нём есть потенциал к агрессивной ревности – риску, которому никто не хотел подвергаться. Он вырос в 170-фунтового разбойника, поэтому его возвратили на ранчо Боба Данна в Симларе, Калифорния, где Майкл изредка проведывал его. Я знаю, что разлука далась очень тяжело моему брату, но, с другой стороны, он получил отличный опыт в качестве родителя. Думаю, Бабблз тоже был не особо рад разлуке с хозяином после почти десятилетия вместе.
Сейчас, в 2011 году, Бабблз всё ещё жив и за ним ухаживают в Центре для Больших Обезьян во Флориде, где персонал радостно отмечает, что обезьяна полностью превратилась в «папочкиного сыночка»: «Бабблз очень чувствителен и порой драматичен. Если у него какая-нибудь царапинка на коже…..не важно, сколь мала….он будет показывать её много-много раз своим содержателям и ждать, чтобы его пожалели. Несмотря на то, что он умеет великолепно точно бросаться песком во всё, что движется, он невероятно деликатен с малышами….»
После ухода Майкла, Ла Тойя ездила навещать Бабблза. Она обнаружила его сидящим в углу, «невероятно грустным». Но в тот момент, когда она вошла, он узнал её, вскочил и начал прыгать от радости.
Благослови Господь эту проклятую обезьяну.
В любой семье есть тёмная лошадка, которая вдруг выскакивает из ниоткуда и заставляет всех остальных сесть, и форменно обалдеть от происходящего. И я говорю не о Майкле, я говорю о Джанет.
Мы, братья, вынашивали свои мечты о сцене с раннего детства. В этом не было никакой неожиданности. Но никто не видел певца-композитора, развивающегося в Джанет. По поводу самой младшей сестры мы были уверены, что она сделает себе карьеру актрисы. И так и получилось. После CBS’s Good Times она получила роль в «Fame» (персонаж Клео Хьюитт) и в ABC’s Different Strokes (персонаж Карлены - подруги Вилли). Актёрский дар Джанет был виден невооружённым взглядом, как и сегодня. Но, как она пишет в своих мемуарах «Истинная Ты», датированных 2011 годом, она мечтала о записи в студии в Хейвенхерсте и однажды, вооружившись текстом «про мои тинейджерские понятия о любви и жизни», написала мелодию, поработала над микшированием и собственноручно наложила голос на трек, который она назвала «Фантазия». Тогда ей исполнилось девять лет. Так же как Майкл со своими бонго, она наблюдала за нами, особенно когда Майкл и Ренди брали её на репетиции Джексонс. Мы с братьями наблюдали за своими кумирами издалека, из Гэри, но Джанет жила и дышала одной музыкой с нами, и чем больше слушал её Джозеф, тем больше он убеждался в том, что в семье растёт новый талант.
Короче говоря, в 16 лет моя сестра подписала свой первый контракт с A&M Records, где наш давний школьный друг Джон МакКлейн стал старшим вице-президентом отделения A&M. Взрастая вместе с нами, он стал для Джанет старшим братом-покровителем, поэтому вполне естественно он поставил её на приоритетное место для себя и она «взлетела» вполне заслуженно.
В отличие от нас, Джанет чувствовала, что её вытолкнули в певческую карьеру. Она смирилась с этим, так как Джозеф был настойчив, а она не хотела бросать ему вызов. Всё-таки, если вы подумаете о её уверенной карьере и о том, какой славы она добилась, то в этом была значительная заслуга интуиции нашего отца. Снова.
Мои воспоминания из детства о Джанет сводятся к образу милого цветочка, который не имел ни малейшего желания поступать наперекор кому-либо. Создавалось такое впечатление, что она была пришита к маминым коленям и не могла дождаться того момента, когда Джозеф наконец уснёт и она сможет забраться в кровать к маме на другую сторону. А потом, перед тем, как Джозеф просыпался, она выкарабкивалась обратно и возвращалась в свою кровать.
Собственно говоря, Ла Тойя была первой из сестёр, создавшей себе музыкальную карьеру, выпустив свой первый альбом в 1980 году, опять же, с лёгкой руки нашего отца. Майклу была посвящена одна из её песен - “Night Time Lover.”
Я помню, как ходил в школу со своей средней сестрой и то, как она игнорировала меня в эпоху Джексонс Файв. Она хотела заводить друзей не по родственной связи с нами, а по тому, кем она была сама по себе. Четыре года она делала вид, что не знает ни одного из своих братьев. Впервые я осознал это, когда увидел её идущей по школьному холлу навстречу. «Привет, Ла Тойя!» - сказал я, но она даже ухом не повела и прошла мимо. Мы снова становились её братьями лишь за порогом Хейвенхерста – единственного места на планете, где каждый мог быть самим собой.
Когда ты впервые задумываешься о таких песнях, как “Beat It”, “Billie Jean” или “Thriller”, ты «видишь» музыку ещё до того, как слышишь её, потому, что видеоряд Майкла на песню «выжигается» в памяти. Это именно та власть и влияние, которой он всегда стремился добиться. С тех пор, как “Video Killed The Radio Star” группы Buggies стал первым клипом, выпущенным на MTV 1 августа, 1981 года, Майкл жаждал воспользоваться новым способом самовыражения. Он чувствовал, что интерес к клипам со стороны индустрии был довольно вялым и эту отрасль искусства использовали исключительно для продвижения. «Им стоило бы делать это более захватывающе, - говорил он, - им нужна история. Начало, середина и конец.» - в этих словах чувствовалось влияние Бери Горди.
Самым ярким представителем своего жанра был «Триллер», снятый под вдохновением от «Американского оборотня в Лондоне». Майкл завербовал к себе режиссёра того фильма – Джона Лэндиса для своего видеоклипа с полумиллионным бюджетом. Это была просто астрономическая сумма денег, как для музыкального клипа. Настолько огромная, что СиБиЕс Рекордс просто отказалось финансировать проект. Они чувствовали, что продажи альбома достигли пика, и это не имело для них финансового смысла. Майкл, казалось, видел всё на годы вперёд. Куда дальше, чем видело СиБиЕс Рекордс (позднее ставшие Сони) и его вклад в это дело принёс ему просто огромные деньги, вознеся продажи до небес как раз в тот момент, когда студия махнула на клип рукой.
В конце концов, MTV обеспечило финансирование, и получившийся четырнадцатиминутный фильм был абсолютно новаторским по причине своего великолепия. Эта работа положила начало историям - кинематографическому подходу к музыкальным видео. Нестандартное мышление Майкла потянуло за собой всю команду. Он рушил устоявшиеся правила и стандарты всем, что делал. Перед официальной премьерой, состоявшейся в декабре 1983 года, он собрал всю семью в 32-местном кинотеатре, который он оборудовал на нижнем этаже в Хейвенхерсте со стенами из деревянных панелей и чёрно-белыми фотографиями Ширли Темпл, Чарли Чаплина и Пострелят (герои американского семейного кинофильма – прим. пер.) в золотых рамках. Мы заняли свои места в красных вельветовых креслах, и Майкл вышел на небольшую приподнятую платформу возле экрана. Он слегка нервничал, но выглядел восхищённым и объяснил всем собравшимся, что его новый клип был «снят, как фильм» и он хотел бы услышать наши объективные мнения в конце просмотра.
Я не думаю, что хоть кто-то из членов семьи остался не впечатлённым. Это был музыкальный, танцевальный, съёмочный, гримёрный гений. Самой смешной была реакция самых младших членов нашей семьи. Остин, сын Ребби, тогда ещё малыш, закапризничал, когда Майкл подошёл к его колыбельке. Он кричал и кричал, будучи уверенным, что его дядя в любую минуту может превратиться в того монстра (нашли что младенцам показывать))) – прим. пер.). Было довольно сложно объяснить несмышлёнышу, что «В действительности я не оборотень», так как именно обратное, он увидел на экране.
К огромному сожалению, прихожане церкви не усмотрели ничего смешного в этом видео. Данное эпическое видео, по их мнению, в глазах Иеговы выглядело «злым и демоническим», так как оно прославляло оккультизм и доселе не виденный никем мир; «великая принцесса тьмы и злые духи – именно от этого нас предостерегает Библия». Именно по этой причине на премьере видео в последние секунды на экране появился дисклеймер, гласящий: «В связи с моими личными сильными убеждениями, я хотел бы подчеркнуть, что этот фильм ни в коей мере не пропагандирует оккультизм». Это идея принадлежала далеко не Майклу. На данной надписи убедительно настояли представители церкви после того, как старейшины услышали доклад двух свидетелей Иеговы, бывших на съёмках с Майклом, и весьма обеспокоенных тематикой видеоклипа. Этот дисклеймер даже не он писал – всё сделал Джон Лэндис.
Этот случай довольно сильно повлиял на моего брата и вызвал много переживаний. Он чувствовал конфликт между своей страстью к искусству и верой; он всегда делал творческие и интересные, но далеко не конфликтные вещи. Я на знаю полного количества звонков раздававшихся из Хейвенхерста в церкви, и наоборот, но я не мог поверить, что там в первую очередь назревал скандал. Тогда я вполне удивился, почему же старейшины не заставили Майкла написать: «В связи с моими личными сильными убеждениями, я хотел бы подчеркнуть, что в действительности я не зомби, а Майкл Джексон». Для меня всё это дело было просто смешным. Но Майкл колебался и не мог высказать своего окончательного мнения. Всё помешалось на религии.
Я чувствовал, что мама тоже колебалась, пребывая под сильным давлением со стороны старейшин, выступавших за отмену релиза видео и не понимавших различия между творческим гением и реальной жизнью. Но, вопреки тому, что длительное время утверждалось, Майкл не был под влиянием своей религии. Далеко не так. Вместо этого двое серьёзных старейшин тенью следовали за ним на гастролях, чтобы убедиться, что он не сбился с Божьего пути. Так как жизнь Майкла подвергалась меньшим запретам, эти два религиозных стража были установлены безмолвными свидетелями для наблюдения за всем, что он ни делал. Когда кто-нибудь спрашивал, кто же они такие, они отвечали, что находятся здесь «для мебели».
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 12 (продолжение № 2)
Оставшуюся часть 1983 года и весь 1984 год Майкл продолжал свою работу в качестве свидетеля Иеговы и продолжал нести благую весть от дома к дому. Когда он имел возможность, он всё так же посещал собрания вместе с мамой четыре раза в неделю. Единственной проблемой теперь стала его слава, которая была столь велика, что он не мог спокойно попасться кому-нибудь на глаза и не вызвать конфликт или не быть прославленным, что, конечно же, противоречило убеждениям данной конфессии. Но если чему-нибудь «Триллер» его научил, так это искусству маскировки. Конечно же, он научился не наряжаться чёрным котом, но он снабдил себя обширной коллекцией разнообразного реквизита, включавшего накладные усы, очки, парики и….костюм толстяка.
Когда он экспериментировал с разными образами и ходил по улице, так и не будучи засечённым, он понял, что его единственный шанс на анонимность заключается в том, чтобы быть кем-то другим. Из Хейвенхерста ему нужно было лишь взглянуть на монитор, чтобы увидеть толпу фанатов, ежедневно торчащую у ворот и увеличивающуюся после выхода «Триллера». Я подозреваю, что именно тогда он решил стать мастером маскировки, и был уверен, что может обмануть абсолютно всех. Даже самых близких к нему людей.
Наш отец был великолепным тренером, но он был неприспособлен к Голливудской машине известности, и мировая слава Майкла быстро превзошла его. Другие братья также признали его ограниченность и были вынуждены объяснить Джозефу – сначала в письменной форме – что больше не нуждаются в его управленческих услугах. Его это очень задело. Я не могу поверить, что они это делают. Я не могу поверить, что они оставляют меня» - говорил он маме, единственному человеку, которому было позволено видеть его уязвимым.
Конечно же, это нелегко, быть отвергнутым детьми, чью карьеру ты сформировал, но то, что он был уволен со своей должности, не означало, что он был отстранён от дел полностью. Все братья, включая Майкла, по прежнему прибегали к его советам даже годы спустя, и мы всегда были уверены, что в нужный момент он будет недалеко с очередной идеей покорения мира.
В конечном счёте, управленческие изменения оказали косвенное влияние на более широкий штат Майкла – Рона Вейзнера и Фредди ДеМанна, прибывших в нашу команду в 1978 году. Майкл искал нового менеджера и на этот пост как нельзя лучше подходил Фрэнк Дилео, вице-президент Эпик Рекордс. С его огромным опытом и весёлым образом, человек из Филадельфии по прозвищу Туки был неизменным менеджером Майкла на протяжении довольно длительного времени. Эти двое были абсолютно разными и великолепно сдружились с первого же дня. Они напоминали мне Эботта и Костелло (знаменитый американский комедийный дуэт – прим. пер.) потому, что Фрэнк был эдаким Ванькой-встанькой с неизменной сигарой в зубах, в то время как Майкл был тем, кто проделывал разные приколы с окружающими. Фрэнк был дефлектором и ходячим официозом – фронтменом- но его ноу-хау также привнесли некую шёлковость всему, что делал Майкл.
Джон Бранка, светловолосый нью-йоркец, стал новым адвокатом моего брата, и он также обеспечивал экспертное руководство на протяжении долгих лет. Комбинация Бранка-Дилео была профессиональным дуэтом, с которым Майклу было приятно работать. Между тем, Вейзнер и Манн управляли остальными братьями, как Джексонами.
Теперь вся семья знала, что слава Майкла находится на доселе неведанном нами уровне, и если бы не огромные продажи альбомов, постоянные выпуски о нём в СМИ и толпы фанатов у главных ворот, всё было бы довольно трудно осознать. Однажды Ла Тойя направилась в Беверли Хиллз и застряла в длиннейшей уличной пробке. Она подозвала офицера полиции и поинтересовалась, произошла ли авария. «Всё в порядке, мисс, - ответил он ей, - просто этот парень, Майкл Джексон, только что вошёл в магазин». «Ох, - вздохнула Ла Тойя, - спасибо».
Когда он пересказала нам эту историю, мы реально начали понимать, с чем имеем дело.
В моей карьере также произошли довольно значительные изменения. По иронии судьбы, именно Джозеф решил, что мне следовало бы немного встряхнуться. «В Мотауне ты уже зашёл так далеко, как только мог. Теперь тебе нужно развиваться. Переходи к Кливу Дэвису».
Джозеф знал Клива ещё с тех пор, как последний был директором Коламбия Рекордс, ещё до того, как он основал и построил растущую империю Ариста Рекордс. Абсолютно все в музыкальном бизнесе знали о Кливе – сообразительном пройдохе с поразительным чутьём на хиты, который не так уж давно сумел подписать контракты с Джанис Джоплин, Earth, Wind Sc Fire, Брюсом Спрингсом, и Ареттой Франклин. Начиная Аристу с ровного места, он вывел лейбл из большого жирного нуля до бюджета в 70 миллионов долларов за первые четыре года и его реестр актов рос с неуменьшающейся скоростью. Как Джозеф говорил мне всё время: «Это человек, который знает, что он делает и куда идёт».
Перед тем, как увидеться с Кливом на встрече, назначенной Джозефом, я должен был поговорить с мистером Горди. Я просто не мог подписать абы что и свалить, не предупредив его. Когда у нас состоялся «серьёзный разговор», мы оба знали, что моя продюсерская и певческая карьеры в Мотауне исчерпали себя и наши деловые отношения пришли к вполне логическому завершению. Но это обстоятельство совсем не облегчало мою совесть. Тем не менее, когда мы разговаривали, он кое-что прояснил для меня. «Ты и Хейзел должны увидеть, каково это, работать с другими людьми, - говорил он мне, - и выйти из-под моего крыла. Как твой тесть, я хочу видеть твой карьерный рост».
Несмотря на то, что до окончания контракта оставалось ещё несколько лет, он отпустил меня и после четырнадцати лет, проведённых в Мотауне, я ушёл с огромной благодарностью, с их песнями, всё ещё звучащими в душе и в новом качестве готового и дееспособного продюсера. На этот раз уход был вполне естественным и его обстоятельства не подлежали обсуждению. С той разницей, что теперь никто не висел у меня на ухе, говоря, что делать.
Клив Девис назначил мне встречу в его пентхаусе в отеле Беверли Хиллз. Когда мы двинули на запад от Нью-Йорка, Клив всегда останавливался в таких номерах с двуспальной кроватью и небольшим бунгало возле бассейна. Всегда. Он был человеком привычки.
Припарковавшись у входа в отель я почувствовал себя слабым и неуверенным – возможно, потому, что я всегда считал, что после ухода с Мотауна я воссоединюсь с братьями, но этот шаг совершенно этому не способствовал. Поэтому, продвигаясь к номеру Клива, я всё ещё раздумывал о правильности своего решения. Внезапно, практически на входе в номер, мимо меня с устрашающим жужжанием, смахивающим на гул вертолёта, пронеслась огромная пчела. Я жутко боюсь пчёл, и поэтому воспринял это как сигнал, гласящий, «Берегись!», или «Опасность!». Поэтому я развернулся и начал возвращаться к выходу.
«Джермейн! Куда ты идёшь?»
Клив. Стильно одет, в солнечных очках. Машет кому-то в номере рукой, а другой сигнализирует мне, приглашая войти. Оззи Осборн поднялся мне навстречу.
В течении следующего часа у нас был деловой разговор и эти ребята невероятно понравились мне. Чем бы ни был занят его разум, у тебя всегда присутствует ощущение, что он весь во внимании к твоей персоне. Я говорил ему, что до сих пор полон желания выпускать хорошую музыку и он прервал меня несколько раз, уточняя своё видение. Финальным аккордом послужило крепкое рукопожатие, и я был зачислен в Аристу.
«Перед тем, как уйти, удели мне минутку своего продюсерского внимания, - попросил он, - у меня тут есть запись нового артиста». Он поставил кассету в видеопроигрыватель, и на экране появилась девушка модельного вида с великолепным голосом, распевающая на сцене одного из многочисленных клубов, кажется, Нью-Джерси. Ей было около восемнадцати. Тогда я впервые увидел и услышал Уитни Хьюстон. «Ей нужен материал, - сказал Клив, - у неё огромное будущее. Я работаю с другими продюсерами, и мы её пока не продвигаем. Что скажешь?»
Я выпалил то, что крутилось у меня в голове с того момента, как я услышал её голос: Марвин Гэй и Теми Террелл. Это был мой золотой стандарт. Дуэт. Я и она. «Буду рад поработать с ней, - ответил я, - мы будем великолепно смотреться вместе».
Впервые я встретил Уитни лицом к лицу в студии, с Голливуде. Вживую она была ещё эффектнее. Она подошла, мы пожали руки, и эта была одна из тех встреч, которые заставляют всё внутри искрить и светиться от эмоций. Я поймал её во время перерыва между записями – она сидела и курила. Я сказал: «Это вредит твоему голосу».
Она улыбнулась: «Тебе стоило бы жить более опасно». Бинго! Эта девушка была очень сообразительна в своей уверенности, что наступила тебе на нужный мозоль. Она была той дикой смесью умных девушек Западного побережья с налётом невинности и необъятным талантом. Эта комбинация показалась мне завораживающей.
Её голос обладал силой, страстью и мягкостью и она использовала все грани своей личности, чтобы рассказать историю, о которой пела. Она могла спеть любую вещь. Мы провели невероятное количество времени в студии вместе, записывая дуэты, редактируя её записи, и очень скоро, она стала называть меня Джексоном, а не Джермейном и это установило между нами тёплые, дружеские отношения. Мы питали стабильное взаимное уважение друг ко другу и всё более растущую симпатию. Во время совместного времяпрепровождения всё то, что мы ещё не сказали друг другу, заставляло меня снова чувствовать себя влюблённым малолеткой. Я продолжал напоминать себе о Хэйзел, о семье и обо всём, что я сумел построить и о том, что я любил. Это те проблемы, о которых тебя не предупреждают, когда ты женишься в девятнадцать лет. Тебе не говорят, что, когда ты вырастешь, понадобятся сверхчеловеческие усилия, чтобы провести себя через искушения. Не взирая на твои истинные убеждения, ты будешь проверен. Сотрудничество с ещё неизвестной молодой певицей стало моим испытанием.
Когда они работают, сотрудничество становится похожим на любовную игру между звуками и голосами. Когда певец и продюсер, или два певца достигают подобного симбиоза в пределах студии, нет лучшего ощущения творчества для них.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 12 (продолжение № 3)
Майклу ужасно повезло в работе с наиболее знаковыми, с лучшими в истории музыки именами, но больше всего он ждал работы со своим «музыкальным пророком» - Стиви Уандером. Стиви был и остаётся близким другом семьи после работы с нами над многими неизданными треками Джексонс Файв (а мы в ответ поработали над фоном к его хиту “You Haven’t Done Nothing”).
Мы все были одержимы одной и той же страстью: создание песни, наблюдение за тем, как это сложное искусство складывается в единое целое слой за слоем, деталь за деталью, инструмент за инструментом. Это было, как говорил Стиви, «похоже на написание картины звуком». Одно звучание – один цвет. Смешанные вместе, они формировали полотно – так слепой человек делал своё ремесло. Он регулярно посещал Хейвенхерст, как Майкл посещал студию Страны Чудес – Голливуд. Там моему брату было позволено наблюдать за тем, как Стиви сводит воедино свою знаменитую работу – «Songs in the Key of Life». «Это как быть мухой на стене самого великого композитора всех времён» - говорил Майкл.
На протяжении восьмидесятых мы оба по отдельности сотрудничали с этим великим человеком, и никто из нас не мог точно сказать, сколько же у него было синтезаторов, присланных, казалось, от каждого японского производителя и сложенных штабелями, на манер шезлонгов, в углу.
Когда начиналась музыка, Стиви становился похожим на малого ребёнка в кондитерской. Он носился от клавишных к остальным инструментам и обратно, «видя» намётки будущей «картины», подпевал мелодии в наушниках и качался в кресле, откинув голову назад.
Когда он возвращался в нормальное положение и смеялся, ты понимал, что он нашёл именно тот звук, который ожидал, и ты знал, что это значило для него. Чем мне запомнились пост-«Джексон 5» годы, так это теми временами, когда я работал со Стиви над его хитами «You Were Supposed To Keep Your Love For Me», «Where Are You Now» и «Ma Cherie Amour».
Я никогда не забуду ночь, в которую я пришёл в его дом в Голливуде, чтобы начать сотрудничество над «Let’s Get Serious». Теоретически мы должны были выехать в студию в Ирвине в 8 вечера, но я обнаружил его в окружении азиатов, демонстрирующих ему последние и лучшие модели синтезаторов. «Для чего ты тратишь на это время, когда мы уже должны быть в другом месте?» - подумал я, чувствуя, как внутри нарастает раздражение. Где-то около десяти вечера Стиви прекратил метаться по квартире и около полуночи мы приехали в Ирвин. Я был очень уставшим и готовым плюнуть на всё, а ещё я не увидел там микрофона на стойке. Тогда Стиви указал мне на стену и плоскую тарелку, прикреплённую к ней. «Это микрофон? Ты издеваешься, да? Я должен петь, уткнувшись носом в стенку?» - я не на шутку разозлился. Тем не менее, этот микрофон гораздо лучше улавливал звучание.
«Давай партию в аэрохоккей перед началом?» - спросил Стиви. Если бы он мог видеть моё лицо, то понял бы всё. «Да ладно! Что тебе стоит обыграть слепца?» Я начал сомневаться. «Потом возьмёмся за работу» - добавил он. Я принял вызов. Он оказался прав – ни о каком соревновании не могло быть и речи. Осознал это я уже в процессе. Он надрал мне задницу в первой игре, затем последовали вторая, третья и четвёртая, на которых я настоял, требуя реванша. Стиви Уандер гениален не только в прятках, он ещё и демон аэрохоккея. Выигрывая, он становился напротив меня, клал руки на стол и качался из стороны в сторону, тряс головой с фирменной победной ухмылкой на лице.
Уже было пол второго ночи и у меня уже мушки летали перед глазами. В порыве злобы, осознавая то, что сначала мне пришлось долго ждать, а потом меня обыграли в аэрохоккей, я поднял стол и швырнул его ножками кверху на пол. «Ох, друг, - сказал Стиви, - ты уже на взводе. Теперь хочешь петь?»
Именно так мы подошли к записи “Let’s Get Serious”, так как отличный продюсер знает наверняка, как вытянуть лучшее из своих подопечных.
Сотрудничество Майкла с самим собой было поэтическим и уникальным в своём роде. Чтобы представить процесс творения, нужно вернуть все его хиты в «сырую» форму – запись на диктофон из его уст. Практически все песни, слышанные вами, написанные и оформленные моим братом, сначала прошли полную аранжировку в его голове. Никаких посиделок за синтезатором, или роялем и вымучивания из себя шедевров, никаких экспериментов с техникой: к нему вдохновение могло прийти в любое время. Если вы находились в ресторане, или на встрече и замечали, как он хватался ха клочок бумаги, или салфетку, чтобы что-то записать, можно было быть уверенным, что что-то формируется в его голове, чтобы быть записанным на диктофон в следующую же секунду. К примеру, “I Just Can’t Stop Loving You” пришла к нему утром, когда он ещё валялся в кровати. Он схватил свой диктофон и записал её там и именно тогда. Такие внезапные моменты вдохновения он называл «Божья работа». Он брал свой диктофон и, как заправский битбоксер, с помощью рта создавал основной бит, а потом имитировал каждую часть отдельно – ударные, бас и так далее.
Однажды в студии он нашёл тот инструмент, которым мог воспроизводить то, что слышал у себя в голове – он записывал всё от себя на диктофон, а потом проигрывал это для других, чтобы внести музыку и в их разум. Он напевал мелодию на ленту, музыканты проигрывали её, и в результате должно было получиться именно то, что Майкл задумывал изначально. В сущности, он направлял оркестр, и этот путь от идеи до живого исполнения был не менее впечатляющим, чем его завершённые хиты. Он также имел впечатляющую способность прослушать мелодию один раз, а потом с ювелирной точностью воспроизвести её голосом. Я не думаю, что он хоть раз утруждал себя подбором текстов, или музыки – когда он под вдохновением, всё само становится на свои места. Для него музыка была нескончаемым ресурсом материалов, постоянным потоком, в который он просто входил и черпал всё необходимое.
Потом пришёл черёд написания текстов и, где бы Майкл ни садился со своей доской и карандашом, он всегда одновременно представлял видеоряд к тексту. Он рисовал определённую картину, или сцену у себя в голове, а потом накладывал на неё слова. Он любил свою работу, так как находил в ней особую духовность, волшебство. Как он сказал приблизительно в 1983, «Я просто люблю создавать магию. Я люблю компонировать что-то настолько необычное, неожиданное, что оно напрочь сносит людям крышу.»
Именно об этом думал я, когда осенью того же года позвонил ему с идеей создания дуэта. Не могу сказать, что я полностью разочаровался в идее разделить студию с Майклом, но я дошёл до той точки, на которой понял, что это довольно маловероятно. Особенно ярко это чувство проявилось после его решающего в карьере «Триллера». Но иногда одна мысль и один телефонный звонок способны изменить всё. “Tell Me I’m Not Dreaming” была записана для моего дебютного альбома в Аристе мной и моими соавторами – Майклом Омартианом и Брюсом – мужем Судан-Донны Саммерс. Они помогли мне создать оглушительный трек. Тогда, когда я начал напевать новую мелодию, я уже знал, чьи голоса идеально подойдут для этого дуэта. «У меня есть новая песня…..и она просто идеально подходит нам с тобой» - сказал я Майклу по телефону.
Он без проблем пришёл в студию, хотя, по-моему, не совсем понял, что же от него требовалось. «Я пою для этого, или записываю бэк?» - спросил он. Я знаю совсем немного суперзвёзд, которые бы задали подобный вопрос после подобного шквала известности. Я убедил его в том, что в студии нет никого кроме меня, его и оператора, занимающегося пультом.
В ту же секунду, когда мы начали работу, и зазвучала музыка, он начал пританцовывать. «Мне это нравится…мне нравится звук» - приговаривал он, придерживая наушники обеими руками. Что больше всего поразило меня в той записи, так это то, что мы великолепно делили пространство студии и разбирались с консолью. В последний раз нашей совместной записи, в 1975, мы были окружены командой, которой говорили, что делать. Там мы были полноправными продюсерами. Только мы вдвоём. Мы разговаривали о тех старых добрых днях, о том, как росли вместе, мы шутили и смеялись над своими воспоминаниями, почти забыв о том, что собрались там для записи. Но часы с завидной настойчивостью напоминали нам о том, что время не безгранично и мы можем пробыть здесь только до полудня, чтобы завершить начатое.
Я записал свою версию, а он поправлял меня, потом наоборот. Потом мы записали бэк, каждый в свой микрофон, через студию друг от друга. «Я думаю, эта песня станет хитом» - сказал я. «Думаешь, она превысит продажи «Триллера»? - поддразнивал Майкл. – А что если это так, Джермейн? А вдруг?».
«Возможно, мне стоит записать это на своём зеркале» - Майклу понравилась эта фраза. «Продажи не имеют значения, - добавил я, - мне просто радостно, что ты сейчас здесь и записываешь этот трек со мной».
Именно поэтому эта запись особенная: она остаётся плодом сотрудничества между Майклом и мной. В конечном счёте, песня так и не была выпущена в качестве сингла по заслуженному праву. Был очень серьёзный телефонный разговор между нашими компаниями звукозаписи. Сони не хотели, чтобы он участвовал в записи, которая конкурировала, как они говорили, с его собственными новыми релизами. Я думаю, Майкл просто хотел помочь брату. Я думаю, Сони и пальцем не пошевелили, чтобы помочь Аристе с записью, в которой принимал участие один из их музыкантов. Когда вы связаны узами контракта, братская помощь – не аргумент в деловом вопросе. Коварный Клайв Девис никогда не сдаётся, и я знал, что он найдёт способ вытащить эту запись. “Tell Me I’m Not Dreaming” стала довольно жалкой записью по сравнению с моим следующим хитом “Do What You Do” потому, что она не классифицировалась, как официальный релиз.
Я жил с неудачей, потому как по количеству прокруток на радио эта песня подтвердила мои догадки – мы заслуженно стали номером 1 во всём, кроме названия. Помимо этого, в семье не прекращались разговоры на тему воссоединения братьев в новом концертном туре. Сначала записи в студии, потом, возможно, на концертах. Это звучало слишком хорошо, чтобы казаться правдой.
Пол МакКартни был тем артистом, с которым Майкл всегда хотел сотрудничать и в 1983 мир увидел хит “The Girl Is Mine” для альбома «Триллер» и “Say, Say, Say” для «Труб мира» Пола. Но две важных вещи случились вне музыки. Во-первых, когда Майкл был в Лондоне с Полом и Линдой Маккартни, разговор зашёл о прибыльности музыкального бизнеса. Пол показал буклет от MPL Music Publishing, который перечислял песни, бывшие его собственностью, включая хиты Бадди Холли. Музыкальный бизнес – это очень хитрая сторона индустрии: ты можешь быть артистом с хитом, который войдёт в историю, но есть человек, который владеет правами на песню и зарабатывает деньги каждый раз, когда эта песня звучит в эфире, исполняется вживую, или из неё делают ремикс. Чем более известные песни в твоём каталоге, тем больше денег ты зарабатываешь.
Я видел, как мой брат впитывает нужную ему информацию от ещё одного великого исполнителя, которым он восхищался, и тихо говорил себе, что он также должен последовать его примеру. Однажды.
После Лондона Пол прибыл в Калифорнию, чтобы записать видео на песню “Say, Say, Say”, в котором сюжет разворачивался вокруг пары водевильных артистов, путешествующих по разным городам на лошади, запряженной в карт – Майкл также вставил роль камео для Ла Тойи. Местом съёмок было выбрано ранчо в Лос Оливос в долине Санта Инез, в двух часах езды на север от Лос-Анджелеса. Это было изолированное идиллическое местечко, далеко от Энчино, смога ЛА и славы, окружавшей его. Если он в чём-нибудь и нуждался, так это в ощущении свободы и способности дышать. С тех пор, как он посетил моё старое ранчо в долине Хидден, он мечтал о своём собственном поместье. Я не знаю, знал ли Майкл об этом тогда, но клип “Say, Say, Say” принёс идею «дома» для ранчо Долина Сикомор – того места, которое он выкупит через пять лет и назовёт Неверлендом.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 13 Самая трудная победа
Если бы пришлось выделить из многих десятилетий только один, самый выдающийся год, это был бы 1984-й. Великий, особый год, полный побед, памятных событий и рекордных достижений. Друг нашей семьи Джесси Джексон стал первым в истории "черным" кандидатом в президенты США. Мой приятель Уолтер Пейтон из Национальной Футбольной Лиги, который играл за Chicago Bears, побил рекорд, установленный Джимом Брауном, пробежав 12,312 ярдов (и подарил мне один из своих разбитых шлемов). А новый спортивный герой Америки, Карл Льюис сравнял счет с Джесси Оуэнсом, получив четыре золотых медали на летних Олимпийских играх в Лос-Анджелесе.
В этом же году Брюс Чандлисс стал первым космонавтом, который вышел в открытый космос с портативной системой жизнеобеспечения, а Статуя Свободы впервые за 100 лет осталась без своего факела - его сняли для ремонта. "Охотники за привидениями" сорвали куш, заработав в прокате за первые полгода 212 млн долларов. И, конечно же, это был год, когда Майкл получил рекордное количество статуэток Грэмми и стал 1793-м артистом, который получил свою звезду на Голливудской Аллее Славы.
Затем был тур "Victory". Наше масштабное воссоединение. Шестеро братьев собрались вместе ради самого амбициозного и тщеславного проекта. Это было апофеозом нашей общей мечты, ведь мы установили новый рекорд, распродав все до последнего билеты в то лето, когда гастролировали также Брюс Спрингстин и Принс. Этот рекорд не побит до сих пор. Я хвастаюсь этим без тени смущения и очень горжусь всем, что касается этого тура, ведь ни одно достижение не доставалось нам легко.
На сцене и в гримерке все было по-прежнему. А за кулисами и в конференц-залах обстановка была пропитана интригами и напряжением, подтверждая, что когда в семейный совет вмешиваются посторонние, все меняется, как кислота, попадая в воду, меняет ее. Но каким каменистым ни был путь, это была победа! Неважно, как часто ты падаешь во время игры - важен конечный результат. Все дело в настойчивости. Кровь, пот и слезы, которые были пролиты во время тура и выпуска альбома, стоили того. Victory - это была самая трудная победа, которую я помню.
Виктори-тур был еще одной идеей, которую продали Майклу без его согласия. И, как и с Мотаун-25, благодаря тому, что Майкл изменил свое мнение, он снова попал на страницы Книги Рекордов Гиннеса. Также говорили, что мы, братья, "давили на него" и "уговаривали" его участвовать в туре. Это стало началом ошибочных и продолжительных слухов о том, что мы хотели воспользоваться славой и влиянием Майкла, будто он внезапно стал знаменитым и мы только что узнали о его таланте, а не росли с ним бок о бок.
Я не видел того финансового краха, который многие в красках расписывали как повод для гастролей. В рамках моего дебютного альбома с Arista должны были выйти синглы "Dynamite" и "Do What You Do"; я был увлечен сотрудничеством с Уитни Хьюстон и спел дуэтом с Пией Задорой песню "When The Rain Begins To Fall", которая стала номером 1 в четырех странах Европы. Но это стало уже привычным для нашей семьи: реальные факты противопоставлялось ощущениям и иллюзиям - и факты всегда проигрывали.
Мы никогда не видели в Майкле машину для зарабатывания денег, в отличие от Epic и затем Sony. Он был нашим братом и мы хотели разделить с ним славу. Мы одинаково сильно желали выступать с ним - и в нашем маленьком доме с двухъярусными кроватями, и в Голливуде. Эта конкуренция существовала между братьями было всегда - и до того, как мы стали знаменитыми, и после этого. Но где-то на пути от "Джексоно-мании" до "Майкло-Джексоно-мании" мешки фан-почты превратились в страницы лжи и выдумки. Мы прочли целые тома о непрестанной вражде, безумной зависти и о том, как братья "отказывались разговаривать друг с другом по пути на стадион". Мне кажется еще, что в этом заключалась иная сторона вновь обретенной славы Майкла: по классике жанра каждый национальный герой должен иметь своего злодея.
Майкл не поддерживал слухи, витающие вокруг Victory. Когда мы давали интервью журналу "Ebony", он сказал: "Я не говорил, что не хочу выступать. Я с радостью сделаю это для семьи..." Четыре года спустя он написал в своей автобиографии: "Я не хотел выступать в туре Victory, я боролся против этого..." И первое и второе заявление - правда своего времени, они точно иллюстрируют его сомнения в этом вопросе. В конце концов победила "зависимость от сцены" - это выражение лучше всего показывает, почему он согласился участвовать в туре. Сколько раз он клялся сделать передышку в гастролях в 1981 году. Но, как и любой исполнитель, принадлежащий сцене с раннего детства, он не мог ей противостоять.
В конечном счете, фактически это он настаивал на туре. Часами рисовал дизайн сцены и разрабатывал концепцию выступлений. Он стал самопровозглашенным художником-декоратором и в результате сделал все сам. В том числе наброски двух гигантских пауков (стоимостью 250 000 долларов каждый), а также гидравлику сцены, сложное освещение и всю пиротехнику. Прежде чем мы узнали об этом, он представил свою концепцию шоу, включая дизайн костюмов, координатору тура Ларри Ларсону. Он действительно был очень увлечен. Туры всегда были его страстью. Именно поэтому мы никогда не боялись предлагать ему новые идеи, потому что творчество было частью нашего детства, мы знали, что сердцем он тоже очень привязан к нашему общему прошлому, стоит только взглянуть на его личную галерею фотографий. Что он ненавидел, так это интриги, юридические претензии и напряжение между нашими личными адвокатами и промоутерами. Именно это присутствовало с самого первого дня, когда Джозеф упомянул о туре, и именно это выбивало почву из-под его ног.
Наш отец не собирался оставаться в стороне, успех Мотаун-25 и альбома Триллер вскружил ему голову и он продолжал мечтать, как когда-то в Гэри. Вместе с мамой он планировал свой собственный тур Victory и, несмотря на сомнения братьев в его организаторских способностях, без проблем мог замахнуться даже на мировой тур. Мне кажется, Джозеф чувствовал, что сможет отстоять свою точку зрения. Сперва он предложил, чтобы в туре участвовали Ла-Тойя и Джанет, что, безусловно, отсылало нас в прошлое к водевилю в Лас-Вегасе и заставляло сомневаться в правоте Джозефа. Тогда Майкл впервые запротестовал. Но больше всех возмущался Джеки, настаивая, что в туре должны быть только братья. И тогда Майкл пересмотрел свое мнение.
Я всегда подозревал его окружение в том, что это они навязывали ему мысль о том, что наш тур - плохая идея, что он встанет на пути его сольной карьеры и будет шагом назад - так было и с Мотаун-25. После Триллера мы, семья Майкла, видели, как его люди оградили его, как артиста, вырыли вокруг него ров, чтобы мы не могли к нему приблизиться; со временем этот ров становился только шире и глубже. Как нам пришлось узнать, с энтузиазмом строя империю, окружение не заботится о продвижении семейных ценностей в Голливуде. Как всегда во время конфликтов, Майкл обратился к матери, объясняя, что планировал провести 1984 год работая над идеями фильмов. "Я думаю, очень важно расти", - говорил он маме. "Я так много гастролировал, что иногда чувствую себя 70-летним стариком." Если кто-либо знал, как он разрывался между советами своего окружения и чувством долга перед семьей, то это была мать. "Просто подумай над этим," - сказала она, предоставив ему самому принимать решение.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 13 (продолжение)
Несколько дней спустя он [Майкл] согласился. Он знал, что CBS Records не соблюдали прописанные в контракте даты релизов для остальных братьев, носящих фамилию Джексонов. Я думаю, это заставило его почувствовать, что он своим успехом подпишет смертный приговор нашей группе. Это тактика блокирования, используемая в музыкальной индустрии: задвинуть остальных членов группы подальше на полку и если они попытаются уйти, сказать, размахивая контрактом: "Никуда вы не уйдете, вы должны нам альбом". Майкл знал, что тур повлечет за собой новый альбом и выручит его братьев, поэтому он согласился принять участие. Как бы там ни было, его решение говорит о его самоотверженности. Но в глубине души он всегда хотел, чтобы это был его последний тур с нами - даже если мы думали иначе. Он предложил назвать его "Последний занавес".
Можете себе представить, как это воспринималось. Это звучало очень негативно, обозначая точку невозврата. Для нас тур представлял собою встречу с нашим детством. В этих выступлениях мы хотели показать все то, чего мы достигли и чему научись за долгие годы упорного труда. Вот почему в конечном итоге мы назвали наш тур Victory. Пока Майкл был занят разработкой дизайна сцены, каждый старался сделать все, чтобы этот тур стал "космическим". Как они с Марлоном позже шутили: "Вас вызывает звездолет!"
В день первой встречи, когда мы все собрались за столом, чтобы обсудить детали, я заметил одно неприятное отличие между прошлым и настоящим. С Джозефом мы все были едины, сейчас же каждый пришел как одиночный игрок, со своим личным юридическим представителем. У Майкла был свой адвокат и менеджер, у меня тоже, остальные четверо братьев имели общего представителя. Как проницательно заметила мама: "Каждый привел на кухню своего шеф-повара, не спросив других братьев".
На самом деле такое положение вещей означало лишь то, что Джеки, Тито, Марлон и Рэнди держались вместе и в случае каких-либо разногласий имели решающий голос. Их адвокат мог заявить, что действует от имени четырех братьев. У них было четыре голоса вместо одного, поэтому они имели власть наложить вето на любое наше решение. Теоретически, мы с Майклом были бессильны и понимали, что наши адвокаты не разбогатеют, устанавливая между нами мир. С самого начала шансы сохранить согласие были довольно призрачны.
Майкл имел невероятный успех. Журнал "Time" назвал его "самым страстным певцом после Элвиса Пресли". И вот, он сидел за этим столом - человек, получивший восемь статуэток Грэмми - и его голос не значил ровным счетом ничего. Дальнейший тон беседы был определен после того, как представители наших братьев решили, что нашли подходящего промоутера. Человек по имени Сесил Холмс встал и выложил чек на 250 000 долларов в качестве аванса. Для нас этого было недостаточно, такой суммы хватило бы только на одного из огромных пауков, которых задумал Майкл.
Джозеф на наших глазах разорвал чек и бросил его на пол. "Вы что, меня разыгрываете? Мы не собираемся продаваться так дешево!" - воскликнул он. Майклу понравилось это новое отношение. В былые времена Джозеф, возможно, согласился бы и на такую сумму.
Вскоре после этого наш отец объявил, что нашел подходящего для организации тура человека: Дон Кинг - одиозная фигура, с дико торчащими волосами, в белом лимузине, в золотых цепях и норковой шубе - был промоутером целого ряда боксеров, но его имидж заставлял в нем сомневаться. "Пусть докажет, что у него серьезные намерения", - ответили мы. Однако через пару дней Дон Кинг появился и выписал каждому из нас чек на 500 000 долларов. "Ребята, вы должны знать, что я отношусь к этому очень серьезно", - сказал он.
На той же неделе мы подписали контракт. Средства массовой информации смаковали подробности сделки - они никак не могли взять в толк, что Дон, известный как промоутер Мохаммеда Али и Шугар Рэй Леонарда, может смыслить в организации концертов Джексонов. Но промоутер есть промоутер: он должен уметь сделать из любого боксерского матча или концерта событие мирового масштаба - и Дон Кинг это умел. После его назначения многие в музыкальной индустрии отвернулись от нас, СМИ распускали ложные слухи. Заявление, что мы считали его "слишком показушным" и не тем, кого бы нам хотелось видеть своим промоутером, было неверным. По крайней мере вначале. Если у нас была какая-то доля сомнения, то дружба с Али убедила нас, что Дон - хороший человек. Сейчас партнеры Майкла говорят, что у журналистов была другая история.
Дон проигрывал в такте и дипломатии, но именно благодаря своему непомерно раздутому эго он стал промоутером. Он действовал нагло, но эффективно. Видя их вдвоем, скромника Майкла и горлопана Дона, можно было подумать, что это ребенок со своим немного шокирующим, но забавным дядей. Никогда не забуду той встречи, когда мы обсуждали концепцию шоу, и Майкл стал говорить о том, что хочет поблагодарить своих фанов и двигаться дальше.
"Майкл! - сказал Дон, игнорируя его монолог. - Запомни: не имеет значения, богатый ты ниггер, или бедный, или просто ниггер. Неважно, чего ты достиг, к тебе все равно будут относиться как к ниггеру". Другими словами, он считал, что чернокожие всегда будут слугами в музыкальной индустрии, так что стоит забыть том, чтобы кого-то переплюнуть. Все замерли. Дон поразил нас своей прямотой. Первым, нарушив молчание, рассмеялся Майкл. Это показалось ему забавным, немного шокирующим, но он не обиделся. Нас это тоже не задело. Один чернокожий поговорил с другим - вряд ли это удивит того, кто вырос в Гэри, штат Индиана. Дон часто выходил из себя, он чувствовал, что многие завидуют тому, что он вложил большие деньги и организовал такой огромный тур, к тому же с самим Майклом Джексоном. Это заставляло руководителей студий звукозаписи, журналистов-циников и поверенных мира шоу-бизнеса чувствовать себя болванами. Как позже заметила мама: "Мы всегда знали, что есть люди, которые готовы сделать все, чтобы тур не состоялся, пока Дон с нами. Вот почему я никогда не хотела быть в этом бизнесе".
Майкл не любил и вообще не пил Pepsi. Это стало потенциальной проблемой после того, как Джозеф и Дон заключили с Pepsi спонсорскую сделку на 5 млн. долларов, которая предполагала съемки двух рекламных роликов с использованием "Billie Jean" в качестве саундтрека. Когда Майклу объяснили, что он не обязан пить Pepsi во время съемок, он был счастлив и согласился. Был один забавный момент во время тура - если бы представители Pepsi увидели это, их точно хватил бы удар. Однажды в гримерке Майкл решил продырявить жестяную банку Pepsi, залил еду на тарелке напитком вместо соуса и позировал так для фотографии: крупным планом его блестящая перчатка, представляющая это "блюдо". Если когда-либо существовала фотография, которая бы иллюстрировала его чувство юмора и показывала разницу между Майклом-брендом и настоящим Майклом, это была именно такая фотография.
В январе 1984 года мы приступили к съемкам двух рекламных роликов для Pepsi. Первый снимался в Голливуде, на "New York street", где мы танцевали с детьми, представляющими "новое поколение Pepsi". Второй - в Shrine Auditorium в Лос-Анджелесе, где мы "давали концерт" перед толпой кричащих фанов, которые держали в руках стаканы с Pepsi. В этом ролике, который снимал наш любимый режиссер Боб Джиральди, мы играли на сцене, а Майкл должен был торжественно появиться наверху освещенной лестницы, осыпаемый искрами от взрывов магниевых бомб.
Мы уже сделали пять дублей, когда Боб попросил Майкла задержаться наверху на пару секунд дольше, чтобы захватить его силуэт. И вот мы опять принялись за дело. Шестой дубль. Я стоял с басом справа от сцены, лицом к залу. "Снимаем!" - воскликнул кто-то. Публика поднялась и начала кричать. Зазвучал знакомый ритм "Billie Jean". Затем послышался звук взрывающейся бомбы. Я знал, что Майкл сейчас спускается по лестнице. Я повернул голову, и в этот момент ад обрушился на землю. Мельком я увидел в волосах Майкла огонь, но он этого не замечал. Он продолжал танцевать. Затем начал быстро вращаться и огонь погас, окутывая его голову облаком дыма, но Майкл уже успел получить ожог. Из-за кулис к нему устремились пять человек, они положили его на пол. Все произошло так быстро, что я сперва не понял, что случилось. Я был убежден, что в моего брата стреляли, паника вокруг напоминала мне о попытке убийства президента Рейгана в 1981 году, на него тоже тогда все налетели. Я бросил гитару и помчался к Майклу, он уже поднимался на ноги. Ошеломленный, тяжело дыша, он ощупывал голову. Я увидел у него на макушке проплешину, волосы были выжжены огнем. Искры, летевшие из бомб, воспламенили лак для волос, которым мы пользовались. Позже, просматривая снятый материал, мы ясно видели пламя на его голове, когда он спускался вниз. За каких-то пять секунд огонь охватил все волосы. Как будто у него на голове был стог сена. Он лежал за кулисами, удивительно спокойный. Думаю, он был в состоянии шока, поэтому не волновался. Я присел рядом и взял его за руку, вокруг столпились братья. "С ним все будет хорошо... Майкл, все будет в порядке!" - повторял я больше для себя, чем для него. Слава Богу, рядом не было нашей матери. Ей не стоило это видеть. И слава Богу, что Билл Брей сумел сообщить ей о случившемся по телефону, умолчав о нашей панике.
Скорая увезла Майкла в медицинский центр Cedars-Sinai в Западном Голливуде, мы поехали следом в одном автомобиле, все еще одетые в наши яркие костюмы. Собралась вся наша семья, ведь так было всегда: если с кем-то из нас случалось что-то плохое, мы бросали все и бежали к нему. Один за всех и все за одного. Майкл получил ожог кожи головы третьей степени (почти до кости), и стоит ли говорить, как ему повезло, что он остался жив. Позже его перевели в больницу Brotman Memorial в Калвер-Сити, где он сидел в постели с повязкой на голове и смотрел видео. Он признался, что испытал трепет от езды на машине скорой помощи, ведь он тайно мечтал об этом с самого детства. Слава Богу за силу духа, которую имел Майкл!
Он не собирался предъявлять иск Pepsi, но насмотревшись на ужасное состояние других обожженных людей, Майкл разработал план. Вместо того, чтобы говорить о своих ожогах, он начал говорить о благотворительности: переименовал ожоговый центр Бротмана в "Ожоговый Центр Майкла Джексона" и заставил Pepsi пожертвовать 1.5 млн. долларов. В сутяжнической Америке странно было видеть человека, который пренебрегает собственными страданиями, чтобы помочь тем, кому еще хуже. Поверьте мне, Майкл страдал от боли. Хотя он смог полностью восстановиться и к началу тура в июле чувствовал себя хорошо, ему пришлось перенести операцию, чтобы удалить шрам и растянуть кожу головы над обожженным участком. У него было что-то вроде имплантата, который причинял мучительную боль. Он страдал не только в первые несколько недель, но и много лет спустя. Иногда боль была настолько сильной, что он хватался за голову. Единственным, что могло облегчить его мучения, было рецептурное лекарство Demerol. Это не обычное противовоспалительное средство. Это болеутоляющее, по силе действия не уступающее морфину, которое приносило желанное облегчение. Вообразите себе самую сильную боль, какую вы когда-либо испытывали, и вспомните, как вы были готовы сделать все, чтобы это поскорее закончилось - вот через что прошел мой брат! Я сомневаюсь, что в таком состоянии он был способен размышлять о побочных эффектах Демерола, одним из которых может быть привыкание.
Следующим на больничную койку перед самым туром угодил Джеки. Он поехал на машине в кинотеатр под открытым небом и попал в аварию. У него было раздроблено колено. Джеки достаточно долго пролежал в больнице в гипсе от бедра до лодыжки. К сожалению, он не успел поправиться к началу тура. Джеки был расстроен, ведь он понимал, что эти концерты будут особенными. Он ездил с нами, выходил на сцену для приветствия, но выступать не мог. Это стало ударом для всех, ведь вместо шести исполнителей нас осталось пятеро, и думаю, не я один задавался вопросом, не проклял ли кто этот тур.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 13 (окончание)
"Они готовы рыться в любой грязи, чтобы отыскать компромат и разрушить этого человека," - говорил Джозеф после начала клеветнической компании против Дона Кинга. Кто-то где-то проговорился, что в 1966 году Дон был осужден за непреднамеренное убийство. Дон Кинг убил человека, а сейчас он организовывает концерты Майкла Джексона. Этим "открытием" упивалась пресса и все враги Дона. Я сочувствовал ему, ведь они не случайно выбрали время, чтобы вспомнить эту историю и никто не принимал во внимание, что он говорил с высоты своего четырехлетнего тюремного опыта о тщетности насилия. Его оправдание и доводы не находили должного отклика. Каждый считал своим долгом бросить камень в его огород.
Короче говоря, когда Майкл услышал об этом, он сказал, что отказывается от гастролей, если Дон останется нашим промоутером. "Он обманщик, а мы с обманщиками не работаем," - заявил он.
Чтобы Дон остался, пришлось вмешаться Джозефу. "Вот что пресса делает с такими парнями!" - говорил он. "Мы зашли слишком далеко, чтобы сейчас отступить. Дон работал без выходных, чтобы мы имели успех. Нельзя его наказывать." Майкл взял паузу, чтобы хорошенько все обдумать и в конце концов решил, что Дон продолжит заниматься туром, но с некоторыми поправками. Дон получил официальное письмо, запрещающее ему вести дела или переговоры с кем-либо от имени братьев.
В конце концов, за месяц до начала тура, для равновесия и большего контроля решено было взять еще одного, четвертого промоутера. Им стал Чак Салливан, владелец New England Patriots, который имел внушительные связи со многими стадионами страны. Фактически, его назначение сместило Дона, Джозефа и маму с лидирующих позиций, но Дон этому противился. "Если вы хотите забрать у меня тур, вам придется мне заплатить," - говорил он. Так и вышло. Он получил три процента от прибыли и передал бразды правления в другие руки.
Все изменилось и в то же время не изменилось ничего. В день нашей первой репетиции воскресли наши старые дружеские отношения, как и вновь обретенная уверенность в том, что все будет хорошо. На сцене мы были братьями, выступающими как одна семья, а за кулисами - противоборствующими командами, каждый за себя. Мы не привыкли гастролировать с адвокатами, в остальном же все было как всегда. Течение времени не повлияло на нашу связь - дайте нам новую сцену, бросьте нам вызов и мы устоим. Мы провели репетиции на стадионе Zoetrope в Голливуде, владельцем которого был режиссер Фрэнсис Форд Коппола, снявший Диснеевский фильм Капитан Ио, где Майкл сыграл главную роль. Эти репетиции очень ободрили нас - чем больше мы репетировали, тем более вдохновлялись. Майкл ничем не отличался от остальных: так же тренировался, выкладываясь на пятьдесят процентов. Свою тысячу процентов он всегда приберегал для сцены.
А еще, как и раньше во время туров, он шел домой и там оттачивал свой танец. Каждое сложное движение должно было быть идеальным и он делал для этого все. Он мог отработать всю репетицию, а потом доводить танец до совершенства дома, повторяя движения снова и снова... и снова. Он рассказывал мне, что иногда так уставал, что едва мог дотащиться до своей комнаты. В Неверленде у него был репетиционный зал с зеркалами повсюду и деревянным полом. Так вот, он буквально протер дырки в этом полу, отрабатывая вращения и повороты. Его танец всегда носил свою собственную, неповторимую марку.
В июле мы прибыли в Канзас-сити для открытия тура и все внимание журналистов переключилось с Дона на Майкла. СМИ были рады любым сплетням, но особенным успехом пользовалась одна: о том, что Майкл гомосексуалист. Эти слухи впервые появились в семидесятых, когда какой-то журнал опубликовал оскорбительную историю о том, что Майкл якобы соперничал с какой-то женщиной за любовь к мужчине-поэту. Эта чушь время от времени всплывала на протяжении всей жизни Майкла. Но тогда, в середине 1984-го ему надоело слушать одни и те же вопросы репортеров и читать скрытые инсинуации в прессе. Он знал, как работают СМИ: они спрашивают, не инопланетянин ли Майкл и когда он отрицает, появляются заголовки: "МАЙКЛ ОТРИЦАЕТ, ЧТО ОН ИНОПЛАНЕТЯНИН". Спрашивают: "Ты гей?" Он отрицает. "МАЙКЛ ОТРИЦАЕТ, ЧТО ОН ГЕЙ." И вскоре люди начинаю задаваться вопросом, почему он отрицает что бы то ни было? Эти заголовки могли разрушить его жизнь. Вот почему он решил молчать и ничего не говорить, надеясь, что его музыка превыше всего, что она будет говорить за него. Но тогда, в Канзасе, один репортер спросил, как Майкл отреагировал на слухи о том, что он гей. Майкл ответил, что он не гомосексуалист и удивляется, почему людям так нравится вешать ярлыки. "Мы все - люди. Что в этом такого?"
Но этого было мало. Пресса стала выяснять, что он имел в виду, когда сказал: "Что в этом такого?", не понимая, что Майкл пытался удержать баланс между отрицанием и поддержкой сообщества гомосексуалистов. У него не было шансов.
Что до меня, то я считал все споры о его сексуальной ориентации нелепыми. Мне кажется, что люди неверно истолковывали тот факт, что он был трудоголиком. Они смотрели на холостого парня, с косметикой на лице вместо щетины, на его детские поступки и привязанность к шимпанзе и делали неправильные выводы. Майкл также не боялся демонстрировать женскую сторону своего характера, его голос соответствовал представлениям общества о том, какой голос у гомосексуалистов. Но в нашей семье у всех мужчин довольно высокие голоса. Я на собственной шкуре испытал насмешки по этому поводу. Когда я впервые сам ехал в Лос-Анджелес, меня остановила полиция. Мужчина-офицер, услышав мой голос, рассмеялся и сказал своей коллеге-женщине: "Кто будет ее искать?"
Майкл всегда говорил: "Моя жена - это моя музыка, я женат на своем ремесле," - именно поэтому он достиг величия. Но он также был преданным Свидетелем Иеговы и жил в соответствии с Библией. Из-за своей религии он был намного более сдержанным, чем остальные братья. Он жаждал иметь серьезные близкие отношения. После Триллера он, казалось, был в постоянном ожидании той единственной, которая должна была войти в его жизнь, которой он мог бы доверять, которая, он должен был быть уверен в этом, была бы с ним не потому, что он Майкл Джексон и любила бы его самого, а не его образ.
Мой брат был ребенком в душе и хотел найти такие же качества в своей избраннице. Он не думал о страсти, чувственности и драмах. Его голова была забита играми, битвами на водяных пистолетах, комиксами и фильмами. Он хотел делиться своими мечтами о благотворительности, посещать больницы и смотреть на мир глазами ребенка. Вот такой он видел свою идеальную женщину. И пока он ее искал, он пытался впустить в свою жизнь кого-то.
Достаточно скоро Лондонский таблоид Sun придумал кличку "Wasko Jacko". Это прозвище, которое Майкл считал отвратительным, было частью стратегии СМИ по внедрению странных историй о нем. Майкл всегда говорил, что не имел ничего общего с этими пиар-технологиями и я ему верил. В Мотаун он занимался творчеством и музыкой, больше ничем. Сначала в National Enquirer вышла статья под заголовком "Майкл Джексон планирует дожить до 150 лет" с фотографией, где Майкл лежал в кислородной камере. Это была подлинная фотография. Такие камеры использовались для лечения ожоговых пациентов в Brotman Memorial, и во время одного из визитов Майкл не удержался и залез внутрь. Не потому, что это было частью его лечения, а потому, что это выглядело футуристично, а он хотел получить забавную фотографию. Он пролежал внутри лишь несколько секунд, с закрытыми глазами и скрещенными на груди руками. Enquirer сопроводил фотографию словами "близкого друга", который сказал, что Майкл планирует купить себе кислородную камеру для сна, чтобы остановить процесс старения. Невероятно, но люди верили в это. За многие годы я потерял счет сколько раз меня спрашивали: "Это правда, что ваш брат спит в кислородной камере?" Мне хотелось сказать: "Мой брат не любит спать в кровати, что уж говорить о камере!"
Вторая история была настолько нелепой, что даже не заслуживала никаких объяснений: Майкл с помощью своего менеджера Фрэнка Дилео намеревался купить кости Человека-слона. Опять же, люди этому поверили. Или может быть они просто решили верить, потому что каждый хочет успокоить себя тем, что не бывает гения без чудачеств. Я никогда этого не понимал. Наша семья читала эти статьи, мы не верили, но однажды мама узнала, что за этой глупостью стоит Фрэнк Дилео. "Ты не должен распространять такие слухи! - сказала она. - Ты выставляешь моего сына идиотом". Фрэнк, очевидно, не волновался. "Люди обращают на него внимание... именно этого нам и надо".
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 14 Воссоединение
Самое значительное вознаграждение для артиста приходит всегда и только через сцену. Разногласия бледнеют и гаснут в тот момент, когда вы слышите рев многотысячной толпы на стадионе. Для настоящего артиста это тот момент, который является смыслом его жизни: сладкий вкус с трудом добытой победы и постоянная погоня за ней в дальнейшем. Когда мы были детьми, мы еще многого не понимали, я не знаю, сколько лет прошло в Джексон 5, прежде чем мы начали наслаждаться ощущением полных стадионов. Но тогда, вернувшись на сцену, мы старались впитать в себя все впечатления до единого, запомнить каждую секунду. Тито как-то обронил после концерта: «Мне бы хотелось, чтобы этот тур не заканчивался никогда».
Перед первым концертом, когда мы высадились в аэропорту Канзаса, произошло то, что я счел хорошим знаком. Добродушный парень, который со счастливой улыбкой помогал выгрузить мой бас, вдруг спросил: «Ты помнишь меня?»
Я встрепенулся: «Уэсли?»
Это был тот самый кетчер, с которым я столкнулся когда-то, играя за команду «Ратц Риттен» в Гэри. Как тесен мир, в котором мы живем! Мы сравнивали шрамы, по-прежнему украшавшие наши верхние веки. «Это столкновение стало концом нашей бейсбольной карьеры, — сказал я. — Уверен, Джеки запомнил тебя очень хорошо!»
«Вы, ребята, кажется, неплохо устроились», — подмигнул он. Все события 1984 года сопровождались этим привкусом ностальгии. Воспоминания встречали нас повсюду. Даже под сценой: мы спустились, чтобы убедиться, что там по-прежнему располагается диско-клуб, где проводились вечеринки для выступающих команд и их друзей, так называемый Клуб Мистера Лаки.
В первый вечер концертного тура мы получили мощную поддержку почти от каждого, кого мы знали в индустрии, Майкл особенно гордился телеграммой, полученной от Марлона Брандо. Строчка, которую я запомнил, гласила: «МАЙКЛ — БЕРЕГИ СЕБЯ И РАДИ БОГА НЕ ПАДАЙ В ОРКЕСТРОВУЮ ЯМУ — МАРЛОН».
За сценой, когда 45 тысяч людей заполнили Arrowhead Stadium, мы собрались в круг, как делали обычно, соединили наши руки посередине, и тут же услышали этот ревущий звук: «ДЖЕКСОНЗ! ДЖЕКСОНЗ! ДЖЕКСОНЗ!»
Сцена была огромной — порядка четырех этажей в высоту, 150 футов в ширину и 350 тонн весом. Но вначале зрители не видели ничего, кроме каменного валуна с торчащим из него мечом и двух огромных макетов дубовых деревьев с другой стороны сцены. Больше там не было никакого оборудования. Никаких инструментов. Не было группы. Майкл хотел, чтобы вначале сцена казалась пустой, а потом все возникало как бы из ниоткуда. Первым появлялся Рэнди, одетый как рыцарь, он вытаскивал меч из камня, чтобы уничтожать чужеземцев, которых мы назвали Кретонцами. Меч начинал светиться, с него слетали снопы искр, затем свет гас опять, и Рэнди бросался вниз под сцену, где вся наша пятерка выстраивалась на ступенях лестницы на своих позициях. Я со своим басом стоял слева, Рэнди рядом с Майклом посередине, Марлон рядом с Тито, держащим гитару — все в очках-авиаторах, мы стояли чуть пригнувшись, чтобы наши головы не возвышались над уровнем сцены.
«Поднимайтесь, люди, вставайте на защиту королевства!» — раздается громовой голос из динамиков.
Мы слышали такие вопли и раньше, нам привычна эта эйфория.
«Порвем их на куски!» — кричит Рэнди, его поддерживает Рэнди.
Гигантские прожекторы поворачиваются, заливая весь стадион светом, а в это время мы начинаем подниматься, пять силуэтов, замерших неподвижно. Двигаются только мои глаза, мне нельзя шевелиться, но я впитываю в себя возбуждение зрителей, видя это море людей, их руки в воздухе, которые держат рисунки и надписи, типа: «Мы салютуем тебе, Майкл!» или «Джексонз = победа!». Мы стоим так долгое время. Пусть они подождут, говорил Майкл. Нужно продлить момент предвкушения. Довести их до безумия. Тогда, а это был его первый концерт после Триллера, он знал, что он держит в своих руках эмоции 45 тысяч человек.
Мы начинали синхронно спускаться по лестнице, медленно, залитые светом. Внизу мы останавливались, затем синхронно поднимали руки, чтобы снять наши очки, в этот момент другие секции прожекторов разворачивались, освещая нас с другой стороны. Затем Майкл давал сигнал к началу — взмах рукой в одной перчатке. И тогда вступал бит “Wanna Be Startin’ Something”. Сет состоял из 15 песен, мы исполняли попурри из песен Джексон 5, Майкл разбавлял их такими хитами как “Human Nature” и “Billie Jean”, вызывавшими дикий всплеск эмоций на стадионе. В конце моего сольного сета, который включал “Let’s Get Serious”, мы исполняли дуэтом “Tell Me I’m Not Dreaming”, а в конце Майкл пел “Rock With You” и “Beat It”.
После многолетнего перерыва я снова оказался на музыкальных небесах. Концерт Мотуан-25 продемонстрировал, что наша старая магия до сих пор работает, но этот тур стал настоящим взрывом. И сколько бы ни старалась пресса очернить Майкла, ему достаточно было лишь ступить на сцену, чтобы весь мир увидел настоящую любовь. «МАЙКЛ! МАЙКЛ! МАЙКЛ!» — скандировали они. Я наблюдал, как он смотрит на них — а среди зрителей были люди в возрасте от пяти до семидесяти лет. Он приветствовал их, посылал воздушные поцелуи, и они были счастливы так, как еще никогда в жизни. На его лице сияла улыбка.
Любой, кто станет утверждать, что тур Victory был для него тяжелым бременем, не имеет представления, о чем он говорит. Для Майкла всегда существовала разница между бизнесом и шоу, и ради любви, которую он получал на сцене, он был готов забыть разочарования, предшествовавшие туру. Это был ошеломляющий успех, который поддерживал наш энтузиазм на протяжении пяти месяцев, в 47 городах Америки и 8 городах Канады. Спросите любого из братьев сегодня, какое время он считает лучшим в своей жизни, и я совершенно уверен, что каждый ответит: “Victory”. Больше всего мы хотели снова быть просто братьями, решать все вопросы вшестером, и чтобы никто не шептал нам в уши советов, сеющих разногласия — мы хотели снова быть одним целым.
Мне часто приходилось читать, что Майклу было «слишком трудно» в дороге и что он бывал «неразумен» в своих «требованиях». Мы будто бы так сильно враждовали, что вынуждены были селиться на разных этажах отелей; мы «вообще не разговаривали друг другом, кроме как на стадионе»; и особенно мы «сердились» из-за гостей Майкла. Думаю, некоторым просто очень сильно хотелось верить в то, что обсуждение трудных вопросов с участием промоутеров и/или адвокатов происходило в наших гримерках или в номерах отелей, но это было не так. Никто из нас не фокусировался на таких вещах, вечер за вечером мы выходили на сцену и давали жару, и между нами была «химия», которая говорила сама за себя. Полагаю, однако, что позитивные истории плохо продавались. Но Майкл всегда говорил: «Когда они не могут найти недостатков в твоем шоу, они будут искать недостатки в личности».
Я подозревал, что к подобным негативным сообщениям был причастен кто-то из людей, работавших на Майкла. Им было выгодно провоцировать конфликт — между Майклом и прессой, между нами и Майклом — они хотели отодвинуть нас подальше и получить гораздо больший кусок финансового пирога, который в этом случае не нужно будет делить на шесть частей. Много раз во время тура Victory я мысленно возвращался в Гэри, к тому моменту, когда Джозеф показал нам пучок связанных прутьев. Неразделимых. Несокрушимых. Гораздо более сильных вместе, чем поодиночке. Теперь, в 1984, имея печальный опыт однажды быть выдернутым из связки, я очень старался удержать нас вместе, хотя это требовало больших усилий и большой осторожности, когда вокруг нас увивалось такое окружение.
Бакана — так звали бенгальского тигра, который поехал с нами в тур. Бабблз остался дома, его звездный час наступил позднее, когда Майкл поехал в тур с альбомом Bad.
Бакана, названная так в честь одного из островов Фиджи, была моим спутником, она останавливалась в моем номере. После того, как мы вырастили пуму, я приобрел у своего друга еще одну кошку, выкормил ее из бутылочки как ребенка, и начал дрессировать специально для того, чтобы взять с собой в тур. Я должен был научить ее слушаться одного лишь легкого тычка по носу, если она начинала проявлять характер, шипеть и показывать клыки. В ходе этого воспитательного процесса я поместил внутрь ее клетки свою фотографию и оставил там одну из моих старых футболок — надеялся, этого будет достаточно, чтобы она научилась узнавать мое лицо и мой запах. Но возвратившись, я увидел, что фото съедено, а футболка разодрана в мелкие клочья, тогда мы решили больше работать над нашими отношениями. И, слава богу, к началу тура Victory она была безукоризненно послушна, вела себя как утка в воде.
В туре мы с братьями часто бронировали комнаты на разных этажах, потому что не в каждом отеле можно было найти достаточно люксов на одном уровне. Бывало, люксов для нас не хватало во всем отеле, тогда приходилось останавливаться в разных. Дни, когда мы все делили одну комнату, остались в прошлом, но наши двери по-прежнему были открыты друг для друга, хотя теперь каждый имел собственный штат охраны. Майкл обожал моменты, когда мы тайком проносили моего котика через кухни отелей — он всегда пользовался только черным ходом. Тигрица путешествовала в автобусе с командой, а по прибытию в новый город мы просто накидывали одеяло на ее клетку и притворялись, что это какое-то музыкальное оборудование. Затем, когда ее доставляли в номер, мы развлекались так же, как делали это раньше: обрывали телефон сервиса, заказывая мороженое, жареную картошку, фрукты… а также горы сырого мяса для Баканы. «Что вы с ним делаете? Барбекю?» — всегда в один голос спрашивали на кухне.
«Да, мы жарим мясо на гриле на балконе», — отвечал я, Майкл в это время старательно пытался сдержать смех. И персонал отелей, обслуживающий наши комнаты, всегда старательно делал вид, что верит в нашу историю, будто мы путешествуем, повсюду таская за собой барбекю. «В отеле много прекрасной еды, но нам просто нравится готовить самим», — объяснял я.
Бакана любила пятизвездочную кухню, а вот штат костюмеров Бакану не любил. Обычно тележка на колесиках с комплектами одежды каждое утро вкатывалась в наши комнаты, но я всегда находил свою одежду снаружи на ручке дверей. Как сказал Билл Брэй: «Никто не войдет в комнату Джермейна, когда там этот чертов тигр!»
В дороге Майкл помогал мне ухаживать за Баканой, он не боялся, как другие братья, с удовольствием кормил ее мясом и поил молоком из бутылки. Когда после очередного концерта, мы были так взбудоражены, что не могли уснуть, ничто не успокаивало лучше, чем борьба на ковре с рычащим тигром. В конце концов, позднее так произошло и с Бабблзом, она стала совсем взрослой, и было решено подарить ее национальному парку в Орегоне. В течение многих лет там жила тигрица, бегающая на свободе с таким же количеством воспоминаний о туре Victory, какое сохранили мы сами.
Майклу пришлось отказаться от компании своих любимцев из-за гостей, которые тенью следовали за ним повсюду, это были наблюдатели из Молельного Дома. Это началось после выхода видео Триллер, и в туре Victory я смог увидеть своими глазами, как два Свидетеля Иеговы независимо друг от друга следовали за нами из города в город. Эта пара — мужчина и женщина, были довольно приятными людьми — всегда безукоризненно вежливые и очень немногословные. Они просто… присутствовали. Я хочу сказать, что да, их присутствие было почти незаметным, но все равно очень тяжело не напрягаться из-за чужого человека, особенно если знаешь, что его миссией является тотальная слежка. Я поинтересовался, что они думают о Рэнди, который в начале каждого концерта убивает Кретонцев, похожих на пришельцев-инопланетян. Мне ничего не ответили, тогда я решил, что Иегова испытывает проблемы только с оккультизмом, но не с близкими контактами третьей степени.
Сначала Майкл, казалось, нормально относился к такой свите, он пытался убедить себя, что таким образом сам Бог наблюдает за ним сверху. Однако, если у моего брата и была какая-нибудь непреодолимая черта, так это была его потребность в личном пространстве — в особенности, если речь шла о творчестве. Для него это было столь же необходимым, как еда или вода. Помести человека в смирительную рубашку — что бы под этим ни подразумевалось — и он обязательно начнет бунтовать. Я не знаю больше никого, кто был бы настолько самодисциплинированным, как Майкл, вдобавок он старался научить этому других. Но то, что его вынуждали творить в определенных рамках, тогда как его основным стремлением было выйти за любые ограничения, конечно, не могло закончиться добром.
Майкл начал отстаивать свои права с самого начала тура Victory. Все братья приезжали на стадион одновременно, но теперь мы редко делили один автомобиль, потому что старейшины Иеговы занимали два места рядом с Майклом. Чаще всего с ним еще ехали Фрэнк Дилео и фотограф Харрисон Франк. Растущая свита означала, что нам редко выпадала возможность путешествовать вместе. Майкл часто вспоминал один смешной эпизод, и Харрисон — в чьей дружбе и объективах за многие годы он уверился настолько, что позволял ему снимать все, что тому заблагорассудится — был его свидетелем.
Их машина остановилась на светофоре в Канзасе, и вдруг Майкл заметил на углу улицы трех проституток, на одной из них были блестящие ультракороткие шорты. Глаза Майкла расширились от удивления. «О, боже, я щас умру! — закричал он в игривой джесконовской манере. — Она выглядит просто отпад!» Потом, пока свет не переключился, он высунул в окно свою руку в блестящей перчатке и помахал им. Три девицы проявили запоздалую реакцию, догадываясь, что может… это может быть… но этого не может быть… Майкл Джексон. Чтобы развеять их сомнения, Майкл выглянул из машины, показал им свое лицо, захихикал и тут же захлопнул дверь, так как машина уже тронулась с места. Потом он развернулся на сидении назад, чтобы посмотреть, как проститутки прыгают от радости. Не знаю, какие выводы сделали в тот день Свидетели Иеговы, но Майкл от своей выходки был в полном восторге, он хотел дать им понять, что не собирается быть святым.
«Наблюдатели» периодически возникали рядом с Майклом в течение трех следующих лет. Однако к 1987 году терпение каждой из сторон было исчерпано, и тогда он снял видео Smooth Criminal. Старейшины из Зала Царства снова подняли бучу, хотя они так и не узнали, о чем рассказывал этот клип. Все сочли, что вдохновением для Майкла послужила фигура гангстера Аль Капоне, но на самом деле источником Smooth Criminal стала история серийного убийцы, который в 1984-85 годах наводил страх на весь Лос-Анджелес и на Сан-Франциско. На счету Ричарда Рамиреза, самопосвященного сатаниста, прозванного «Ночным охотником», было 14 жертв. В большинстве случаев он забирался в дома и жестоко убивал людей ножом (вот почему в клипе делается акцент на сверкающем лезвии). Так Майкл описал его в первом куплете:
As he came into the window It was the sound of a crescendo He came into her apartment He left the bloodstains on the carpet She ran underneath the table He could see she was unable So she ran into the bedroom She was struck down, it was her doom...
В то время было две причины не раскрывать этот источник: во-первых, Майкл не хотел, чтобы СМИ прославляли преступника и его отвратительные преступления; во-вторых, не хотел, чтобы старейшины узнали, что прообразом его героя стал приверженец оккультизма. Но если он думал, что сможет избежать проблем, то он ошибался. Старейшины нашли кое-что другое, чтобы придраться к нему. В клипе была сцена, где Майкл стреляет очередью из автомата по бару с бутылками. Это было настоящее огнестрельное оружие, к тому же на съемочной площадке он учился им пользоваться у экспертов. Ему было любопытно, это никому не могло принести вред, и это было необходимо по сюжету. Но ни один Свидетель Иеговы не должен держать в руках, и тем более, применять огнестрельное оружие, здесь не может быть никаких исключений.
Официальный приговор из Зала Царства был суров. От Майкла потребовали определиться, чего он хочет больше: быть Свидетелем или быть артистом? На таких условиях выбор был очевиден, Майкл был глубоко уязвлен и возмущен тем, что церковь требовала от него закопать чудесный дар, врученный ему Богом. Бывший до этого момента образцово дисциплинированным, Майкл метался по комнатам в Энсино, но что он мог поделать, если его творчество было против правил Книги. На той же неделе, до окончания работы над видео Smooth Criminal, Майкл написал в Зал Царства письмо с просьбой исключить его из Свидетелей Иеговы и особой просьбой не упоминать его как крещеного Свидетеля. Я знаю, что это разбило ему сердце, потому что он действительно верил и отдал служению много лет, но его поставили в безвыходное положение. Конечно, это расстроило Маму, но она дала понять, что готова поддержать решение сына, так как понимает, что его натура артиста нуждается в свободе. Эта тема больше никогда не поднималась. Свидетели Иеговы не обсуждали его исключение или причины, по которым его исключили, и это всех устраивало.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 14 (продолжение)
Чувство юмора Майкла до конца жизни оставалось ребяческим, но я подозреваю, что никто из тех, кто проводил с ним время, не захочет признаться, что он играл с 40-летним Майклом в прятки. Майкл был мастером розыгрышей, Билл Брэй не раз становился объектом его изощренных шуток, и его новый менеджер Фрэнк Дилео тоже не был исключением. Майкл мог выкинуть ворох 100-долларовых купюр для фанов, стоявших под окнами, мог утопить пачку наличных в ванной или открыть краны и устроить потоп. Для Фрэнка лишь одна вещь могла быть хуже – если намокала одна из его больших толстых сигар. Снова быть в туре для нас означало, что мы снова могли быть самими собой и вернуться к нашим проказам – глупым, детским, зато смешным. Майкл, Марлон и я бросали водяные бомбочки из наших окон в отелях, под которыми находились номера бизнесменов с накрытым на балконе обедом, зная, что на полпути вода превратится в капли «дождя». Еще мы любили обливать друг друга из водяных пистолетов, подкладывать яйца в чужую обувь. Майкл мог взять ролик туалетной бумаги и запустить его с балкона как серпантин. Мы выросли, но скука между концертами тура не стала меньше, поэтому мы проводили много времени валяя дурака, развлекали самих себя, как могли, и не сомневались, что войдем в историю музыки как Группа Самого Образцового Поведения. Я думаю, что Осмонды должны были выглядеть сущими дьяволами по сравнению с нами.
Битвы едой после концертов всегда были самым захватывающим развлечением. Майкл стоял и с самым серьезным видом говорил что-то Фрэнку Дилео или кому-то другому, а я тем временем готовился начать сражение, набирая полные руки арахиса или миндаля, затем заходил за спину и открывал огонь. Члены команды порой оказывались невинными жертвами в наших исторических баталиях, они приседали, закрывая лица руками, и просили остановиться. Ответственные взрослые были атакованы разбушевавшимися «детьми». Майкл смеялся до упаду. «ЭРДЖВИС! Сейчас ты у меня получишь!» - кричал он. Никто из братьев не хотел сдаваться под перекрестным огнем из тысячи эм-энд-эмс. Когда они кончались, мы переключались на куски бананов, креветки, фрукты и торт, разыгрывая наши любимые сцены из The Three Stooges. Обычно эти забавы попадали в объектив камеры Харрисона Фанка, которому позволялось входить в нашу раздевалку без стука, вслед за нами он начинал стрелять своей вспышкой. Как доверенное лицо команды, он имел карт-бланш на то, чтобы фотографировать нас, когда захочет. Без всякого контроля. В самой неофициальной обстановке. Но как-то раз Майкл попросил его опустить свою камеру и сделать перерыв. Харрисон решил, что это очень любезный жест с его стороны – артист понимает, как тяжела работа фотографа. И вот, он стоял в сторонке и что-то клевал с тарелки с фруктами, когда Майкл подкрался сзади и надел ему на голову ведерко с креветочным коктейлем напополам со льдом. Добро пожаловать в семью.
Когда тур Виктори добрался до Джексонвилля, Флорида, Билл Брэй собрал всех охранников, чтобы обсудить ситуацию с безопасностью: в адрес группы начали приходить послания с угрозами расправы. Особенно настойчив был один психопат по имени Джеймс Хаберти. Почти каждой группе почти в каждом туре приходят подобные сообщения, и на этот раз нам решили ничего не говорить, чтобы лишний раз не портить настроение.
Но через две недели с начала тура все изменилось. Мы были совершенно не в курсе происходящего и спокойно отдыхали в своих номерах. Я был один в комнате и уже улегся в кровать, когда раздался резкий стук в дверь. Я подскочил, и тут же Билл ворвался в комнату вместе с пожарником, офицером в форме и собаками-ищейками. На их счастье Бакана была в своей клетке. Билл попытался объяснить мне происходящее, сказав, что они решили обыскать все наши комнаты просто из предосторожности. Однако это была самая яростная предосторожность, какую я когда-либо видел. В конце концов, уже после отбоя тревоги, мне сказали, что этот рейд связан с недавней стрельбой в ресторане Макдональдс в Сан-Диего. Туда вошел мужчина, достал автомат УЗИ и в упор расстрелял 22 человека, ранив еще 19.
«Какое отношение к Флориде имеет стрельба в Сан-Диего?» - спросил я.
«Дело в том, что стрелком был Джеймс Хаберти – тот парень, который посылал нам пугающие шутки», - сказал Билл. Несмотря на то, что в перестрелке с полицией преступник был убит, расслабляться было нельзя, так как в свои последние минуты он намекнул, что послал "маленький сюрприз для Джексонов, которые находятся в туре". После бойни, которую он устроил, можно было ожидать чего угодно. Все вокруг были напуганы, когда случай в Сан-Диего показали по телевизору.
Обыск в комнатах казался перебором, но это были еще цветочки по сравнению с дальнейшим усилением нашей охраны. Следующие дни атмосфера была как в тюрьме, они были уверены, что стрелок действовал не один. Из мини-вэнов, в которых мы передвигались раньше, нас переместили в бронированную банковскую машину, сплошной металл без окон и, само собой, без кожаных сидений. На стеллажах, предназначенных для перевозки мешков с деньгами, теперь располагались наши задницы в костюмах. В Джексонвилле мы думали, что когда мы уедем оттуда, опасность останется позади; но мы перебрались в Ноксвилль, Теннесси, и тут же местная газета получила анонимное сообщение о том, что один из нас будет застрелен во время концерта. Нам снова ничего не сказали, но мы опять оказались в бронированной машине. Стоял вопрос об отмене концертов в Ноксвилле, но мы не хотели расстраивать наших фанов. Мы получили поддержку от шефа полиции, лейтенанта Витато, и полицейские машины сопровождали нас повсюду, куда бы мы ни направлялись.
Чем больше повышались меры безопасности, как вокруг нас, так и на стадионах, тем более незащищенными мы себя чувствовали – особенно, когда тряслись в грузовике без окон по пути на Нейленд Стадиум. Оставшись одни, мы начали обсуждать, насколько серьезной может быть угроза, и кто-то из нас – не помню уже, кто именно – сказал: «Ну и что нам делать, если он (стрелок) караулит нас под стадионом?» Перед выходом на сцену мы убеждали себя, что один человек не сможет пробраться к нам через 48-тысячную толпу фанов. И тут мы начали смеяться. До истерики.
«Эй, Майкл, ты впереди! В тебя удобнее всего целиться!» - сказал Рэнди. «Да, Майкл, - поддержал его Марлон, - что ты собираешься делать?»
Майкл посмотрел на нас как на идиотов. «Я собираюсь выступать! Двигаться так много и так быстро, что он не сможет в меня попасть…» Это точно. Трудно поймать в перекрестье прицела вспышку молнии.
«Почему я должен волноваться? – продолжал он. – Я же не тот, кто отсвечивает на сцене своей гитарой».
Я посмотрел на Тито, Тито посмотрел на меня. Уж не знаю, почему Майкл решил, что у него самая безопасная позиция на сцене, но я всегда говорил о басистах и гитаристах, что мы – не воспетые герои.
Однако в тот раз все обошлось. Но дальше было кое-что покруче, чем бронированные машины с сидениями, от которых на заднице оставались синяки. Этот опыт я не мог забыть еще долго. В этот тур и так было вложено слишком много средств, я имею в виду лазеры и кучу спецэффектов на сцене, но были и дополнительные статьи расходов. Размах шоу был таким, что Майкл постоянно летал в своем собственном самолете со своей командой, а мы летали отдельно с остальными членами группы. В разные дни я заказывал до семи частных самолетов, принадлежавших моему другу Мешуламу Риклису (мы были знакомы с тех времен, когда я работал с его женой, Пиа Задорой), он был самым щедрым человеком на земле. В общем, Виктори-тур был таким, каким он должен был быть: достойным награды, сумасшедшим, возбуждающим, зрелищным и полным незабываемых моментов на сцене.
Нью-Йорк встретил нас невероятной картиной: город выделил 1000 полицейских, чтобы контролировать толпу, это лучше всего иллюстрирует уровень ажиотажа, в центре которого мы находились. Координаторы тура сказали, что им пришлось закрыть доступ в Мидтаун с западной стороны в тот вечер, когда мы выступали в Медисон Сквер Гарден. Несколькими днями ранее мы играли на Джайент Стадиум в Нью-Джерси, и наше появление решено было обставить с максимальным апломбом - вертолет Чинук подходил для этого как нельзя лучше.
И в лучшие времена Майкл и я были не теми, кому нравится летать, но сейчас в вертолете явно не хватало места для всех нас, почему-то никто не подумал об этом заранее. С нами были наши менеджеры, охрана, гримеры, а с Майклом был его гость - Джулиан Леннон (вопреки тому, что писали в газетах, он был принят в наш лагерь без малейших возражений). И уж точно не это волновало меня в тот момент, когда мы стояли на взлетной полосе. Мы набились в вертолет, как сардины в банку. Пилот предлагал вернуться обратно через 20 минут за второй порцией - без риска, что в воздухе кого-то из нас просто выдавят из кабины или что вертолет свалится в Гудзон. Но нет, никто не хотел быть вторым.
Надо заметить, что перед стартом Майкл был самым спокойным - ха-ха, посмотрим, как ты будешь выглядеть, когда сигнализация завопит электронным голосом, который будет отдаваться в твоей в голове: «Перегрузка! Перегрузка! Тревога! Тревога!» Или когда вертолет начнет нырять и раскачиваться.
«Нас слишком много», - сказал я. «Успокойся, Эрмс, мы же хотели прибыть с размахом», - со смехом ответил Майкл.
Как же все изменилось со времен нашей поездки в Алабаму, подумал я. Наступал вечер, уже опустились сумерки, и я увидел заголовок в розовом небе: «ДЖЕКСОНЫ ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБЛИ В АВАРИИ НА ВЕРТОЛЕТЕ». А потом мы летели над Джайент Стадиумом, скользя над его воронкой, в которой бушевали наши поклонники. Мы заглядывали вниз, в чашу, до краев наполненную людьми, которые смотрели в небо и приветствовали нас. Они знали, что это наш вертолет, об этом объявили на стадионе. Мы приземлились в двух километрах и запрыгнули в лимузины. Думаю, тем вечером мы дали один из самых лучших концертов в нашей жизни, впечатления от которого перекрыли все страхи, что мы испытали по пути туда!
Но все же я предпочитаю передвигаться, когда шины сохраняют контакт с землей. Предконцертная атмосфера в машине всегда была примерно одинаковой: последние напоминания друг другу о поворотах и репликах. Но все, о чем хотел говорить Майкл - это та часть шоу, где он получал возможность продемонстрировать свою любовь к магии. В эпизоде, который он разработал под руководством иллюзиониста тура Франца Харари, один из двух пауков, управляемый электроникой, выползал на сцену и опутывал его ноги, словно готовя жертву для своего будущего пиршества. Майкл притворялся мертвым. Его клали на стол и накрывали сверху. Когда потом Рэнди сдергивал с него покрывало, он должен был исчезнуть, раствориться в воздухе. Это был единственный элемент шоу, который беспокоил Майкла. По пути на стадионы он обговаривал это с Рэнди, которому плохо давалась его роль ассистента в магическом трюке. «Делай это медленнее… подожди немного, прежде чем сдергивать покрывало», — говорил Майкл. «Ты делаешь все слишком быстро, из-за этого зрители успевают разглядеть трюк!» Но Рэнди продолжал тянуть покрывало слишком резко и слишком быстро, и иллюзия ломалась, потому что можно было заметить Майкла, взмывающего в воздух на проволоках и канатах. Мы повторяли раз за разом, смеясь, но Майкл был в отчаянии. Я рад сообщить, что в результате Рэнди отлично справился, доказав, что в магии он может быть не менее упорным, чем в музыке.
Эти поездки на стадион напоминали мне прошлые времена, когда мы все вместе втискивались в Фольксваген Джозефа. За годы наши привычки и наше мышление не слишком изменились. Мы по-прежнему любили творчество, розыгрыши и смех. Для полной идентичности не хватало лишь одного: нашего старого водителя Джека Ричардсона. Сигареты сделали свое дело, он умер от рака легких. Нам очень его не хватало, как за рулем, так и в жизни. В этом смысле 1984-й вообще был трудным годом, потому что мы также потеряли нашего кумира Джеки Уилсона и нашего дорогого друга Марвина Гэя, застреленного отцом в пьяной ссоре. Мы оплакивали всех троих и посвятили тур “Victory” их памяти, потому что каждый из них много значил для каждого из нас. Теряя друзей, мы еще сильнее чувствовали необходимость единения.
В Нью-Йорке мы завели новые знакомства, одним из них была Мадонна, чья будущая звездная карьера как раз находилась в точке между ее первым синглом “Holiday” и фильмом «Напрасные поиски Сьюзен». Одетая во все черное, с глубоким декольте, в майке, открывающей пупок, и с дико взбитыми волосами, она постоянно присутствовала за сценой в Мэдисон Сквер Гарден и в Helmsley Palace — любимом отеле Майкла в Нью-Йорке. Поначалу она вела себя довольно скромно и казалась больше похожей на поклонника из числа VIP-персон, чем на коллегу по цеху. В отеле она курсировала между комнатами Майкла и Рэнди. Для нее это было время, когда необходимо было активно искать контакты и налаживать связи. В итоге она не только подбила клинья под наш менеджмент, Визнера и Де Манна, но и наняла нашего кейбордиста Пата Леонарда, а наш барабанщик Джонатан Моффетт стал музыкальным директором ее Virgin Tour.
Спустя несколько лет стало также очевидным, что она переняла у Майкла много артистических приемов. Его фирменное движение - хватание себя за пах в танце - было многократно использовано в ее видео «Express Yourself». И вы только послушайте “Material World” - этот бит, эту линию баса! По моему мнению, это просто скопировано с “Can You Feel It”. Я с самого начала понимал, что Мадонна крутилась там не просто так, а выискивая того, кто сможет продвинуть ее карьеру. Но в 1984-м Майкл не проявил к ней никакого интереса, и для начала она решила испытать свои чары на Рэнди. Правда, для этого необходимо было устранить одну помеху: с Рэнди была его девушка, причем эта девушка сидела у него на коленях. Немного походив вокруг да около, она начала наступать в открытую, Рэнди пытался объясниться знаками: «Я занят», но ситуация не стала яснее. Как нам еще предстояло убедиться, отшить Мадонну не так-то легко. Не обращая внимания на его подругу, она подошла к Рэнди, взяла за подбородок, засунула ему в рот свой язык, и потом сказала: «Когда закончишь с этой сучкой, позвони мне».
Можете представить, какое отвращение это должно было вызвать у Майкла. Никто не мог ожидать, что в будущем между ними завяжется роман, но в 1991-м Майкл действительно некоторое время «встречался» с Мадонной. Из всех вариантов, которые мог предложить ему Голливуд, это был, вероятно, самый неподходящий. Как быстро понял и сам Майкл.
Деликатный мужчина, в котором было много женственного - и необузданная женщина, в характере которой превалировали мужские черты. Она была очень далека от его идеала: наглая, самоуверенная, не выбиравшая выражений, стремившаяся шокировать своим поведением. Мне кажется, Мадонна действительно испытывала к нему какие-то чувства, но они не были взаимными, кроме того, она допустила два больших промаха. Первым было то, что она укрепила его страхи, касавшиеся отношений между мужчиной и женщиной: он считал, что каждая женщина в первую очередь стремится переделать мужчину. И в подтверждение этого она упорно добивалась от него откровенности, старалась выковырять его из ракушки и заставить смотреть на мир своими глазами. Вторая большая ошибка - она принялась говорить гадости про Дженет, когда однажды вечером они с Майклом обедали в ресторане. Таких вещей он не прощал.
Вскоре после этого он стал проводить много времени со своей старой знакомой, актрисой Брук Шилдс. Она была серьезной, утонченной девушкой, воплощением красоты и изящества. Брук появилась в жизни Майкла в середине 80-х, и он очень увлекся ею. Мне известно, что она часто бывала в студии, когда он работал там в 1991-92 году, и это было время, когда они серьезно встречались. Пускай это ни к чему не привело, они оставались друзьями всю жизнь. Майкл старался постоянно поддерживать с ней связь, почти до того дня, когда его не стало.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 14 (продолжение № 2)
Расписание тура Victory было составлено таким образом, что мы не были постоянно в дороге все пять месяцев. Несколько раз братья возвращались домой на каникулы, а я использовал это время, чтобы продолжить работу над дебютным альбомом Уитни Хьюстон. Клайв Дэвис по-прежнему горел энтузиазмом по отношению к своей протеже, и как только в туре наступал перерыв, он устраивал концерты для Уитни со мной от на одном, то на другом побережье. Было несколько клубов, где мы часто выступали, например, Limelight в Нью-Йорке, а в Лос-Анджелесе мы подготовили большую программу с хорошей хореографией для промо-вечеринки. Я тогда ничего не знал об этом, но кто-то из лейбла Arista постоянно подбрасывал интригующие материалы для колонок сплетен, чтобы заставить людей думать «они-делают-это-или-не-делают». Однако прессу больше заинтересовало то, что Уитни часто появлялась на публике с женщиной по имени Робин Кроуфорд. Однажды Уитни сказала, что Робин ей "ближе, чем сестра" — этого было достаточно, чтобы писаки начали читать между строк и делать свои выводы. Еще не вышел ее первый альбом, но всех уже интересовала ее сексуальная ориентация.
Хорошо зная, как тяжело приходится Майклу, которого также донимали подобными вопросами и домыслами, я мог ей только посочувствовать, но в студии мы смеялись над этим, потому что, уж поверьте, если вы проведете больше двух минут рядом с Уитни, вы больше не будете спрашивать, для кого горит этот огонь.
Я чувствовал, что она притягивает меня как мотылька, что меня затягивает в ее энергетический вихрь. Клайв подписал нас на CBS для участия в мыльной опере "The World Turns", где мы должны были спеть дуэтом “Nobody Loves Me Like You Do” в сцене свадьбы Бетси (Мэг Райан) и Стива (Фрэнк Раньон). Я вспоминаю момент, попавший в камеры крупным планом: во время исполнения песни она взяла меня за руку, и — это не было отрепетированным жестом — меня словно током ударило. Чем дольше мы работали вместе, тем труднее было сохранять спокойствие.
Мы вернулись в студию, записали и спродюсировали песни “Take Good Care Of My Heart,” “If You Say My Eyes Are Beautiful,” “Sweetest Sweetest”, и еще две, оставшиеся не выпущенными, - “Don’t Look Any Further” и “Someone For Me”. День за днем мы пели песни о любви, стоя возле микрофона так близко, что наши щеки почти соприкасались, ощущая дыхание друг друга, и чувства, о которых мы пели, постепенно становились нашими чувствами. Один раз, после особенно сильного исполнения, Уитни посмотрела мне прямо в глаза и сказала: «Что же нам теперь делать, Джексон?» Я потерял дар речи от ее взгляда... Потом она развернулась и вышла из комнаты.
Наши песни стали дуэтами искушения и запретной любви, студийные сессии превратились в тайные свидания. В те дни у меня внутри порхали бабочки, присутствие Уитни было опьяняющим, даже просто знать, что она где-то рядом, было счастьем. Я признался себе, что испытываю самые сильные чувства к самой прекрасной женщине, чья душа красотой не уступала ее внешности. Нам становилось все труднее скрывать свои чувства, потому что каждая новая песня разжигала их все сильнее. Я никому не рассказывал об этом, пока однажды Майкл не задал мне невинный вопрос: «Как идут дела с Уитни?» Я уже не раз говорил ему, что «когда люди услышат ее альбом, все с ума сойдут от ее голоса».
«Мы с ней очень хорошо ладим», — ответил я, улыбаясь. «Она тебе нравится?» — спросил он. «Да, нравится», — улыбка не сходила с моего лица. «О, я вижу, что нравится», — он тоже начал улыбаться. «Она ОЧЕНЬ мне нравится», — сказал я, и его улыбка погасла. Майкл стал серьезен: «Ты ее любишь?» «Я не могу ее любить, — сказал я. — Я женат».
Я знал, что именно такой ответ ему хотелось услышать. Я метался меж двух огней: чувством вины от того, что я предаю Уитни, и уважением к позиции моего брата, который в то время все еще был набожным Свидетелем Иеговы. Долгое время я был для него примером, и теперь мне очень не хотелось его разочаровывать. Не могу вспомнить, какими были его точные слова, мы долго и о многом поговорили, но для человека с ограниченным опытом в таких делах он проявил удивительную мудрость. Он не читал мне морали, как сделал бы кто-то другой. Он просто напомнил мне о Хейзел. О семье. О том, что нельзя действовать под влиянием минутного порыва. Он не давал прямых советов, но помог мне понять, что в этой ситуации будет "правильным", и он знал, что я не смогу поступить иначе.
Дружба Клайва Дэвиса тоже помогала. «Как тебе работается с Уитни? Все хорошо, Джермейн?» — спрашивал он. Он всегда встречал тебя с распростертыми объятиями, всегда знал больше, чем говорил, и всегда был готов выслушать. Мы с Уитни пытались вернуться к чисто профессиональным отношениям, но у нее это получалось так же плохо, как и у меня. И тогда я попросил ее сделать перерыв, дать нам время все обдумать. В конце концов наши пути разошлись. Это глубоко ранило нас обоих, хоть мы и понимали, что это было правильным и благоразумным решением.
Вряд ли кто-то радовался сильнее меня, когда в 1985 году дебютный альбом Уитни сразу же после релиза стал сенсацией и продался тиражом 16 миллионов копий по всему миру. Через два года ее следующий альбом стал небывалым достижением в музыкальном мире - подряд два первых альбома вознеслись на первое место в чартах. После записи альбома мы не виделись много лет. С Майклом она встречалась чаще, чем со мной: за сценой на одном из его концертов в Нью-Йорке, и потом снова в 1988 году, когда вместе с Квинси Джонсом она участвовала в представлении Майкла к степени доктора гуманитарных наук Университета Фриска. Я с кривой улыбкой рассматривал их фотографии в газете.
В 1985-м мне позвонил наш общий знакомый и рассказал, что Уитни выпустила новый сингл “Saving All My Love For You”. Как и Майкл, она вкладывала в песни настоящие чувства. Я посмотрел клип и увидел в нем все, что мы недавно испытали в студии, это была наша история — и тайное послание. Думаю, эта встреча была судьбоносной для нас обоих, во всяком случае мое восхищение этой женщиной и ее талантом глубоко и неизменно.
Мы приблизились к концу Победного тура на Доджер Стадиум в ЛА. Семь концертов были полностью распроданы. В туре мы выступили в общей сложности для двух миллионов фанов по всей Америке — долгий путь для 30-40 человек в Клуб Мистера Лаки. Я помню, во время этих последних концертов поливал дождь. Фанаты стояли мокрые до нитки, но все равно были в хорошем настроении и танцевали; впрочем, в Калифорнии почти все люди радуются дождю - нечастому гостю в этих краях. Слухи о нашем успехе и воодушевлении, вызванном нашим воссоединением, уже давно докатились до Европы; мы уже предвкушали тот момент, когда Victory перекинется через Атлантику, и мы снова выйдем на площадки, где нам рукоплескали в былые дни.
Наш американский рейд закончился 9 декабря 1984 года, этот вечер оказался щедрым на эмоций. Тито был прав: никто из братьев не хотел, чтобы тур заканчивался. Но я надеялся, что в Европе нас ждут не менее захватывающие впечатления. И вот мы достигли кульминации шоу, зрители кричали и аплодировали, когда Майкл взял микрофон. Мы решили, что он собирается сказать речь, чтобы выразить наши общие чувства. Но он сделал другое. Он говорил только от себя. «Это наш последний тур и последнее шоу. После 20 лет настало время попрощаться, мы любим вас всех…» Он не предупредил нас, что собирается это сделать. Вначале я подумал, что речь о последнем концерте в американском туре. Все братья не могли поверить в то, что он говорит. Наверное, нам просто очень не хотелось верить, но это действительно был конец, окончательный и бесповоротный.
Что абсолютная неправда, так это то, что мы называли его «маленький засранец» или «подонок», как об этом потом написали. Потому что, во-первых, это вообще не те слова, которыми мы пользуемся; во-вторых, это совсем не то, что мы чувствовали тогда, даже когда осознали, что этой речью Майкл провозгласил свое отделение от Джексонов. Мы хотели сказать ему многое, но никто не собирался оспаривать его решение. Так всегда было между нами. Майкл сказал маме: «Теперь я должен делать это один», и мы были вынуждены это принять — если он хочет расти, неужели мы будем тянуть его назад? Я не собирался притворяться, что он не обидел меня - потому что он обидел, мне было очень больно. Но как бы там ни было, мы никогда не критиковали и ни в чем не обвиняли Майкла, зная, что он любит свою семью, понимая, что это было его профессиональным решением. Главная вещь, которую я хотел бы, чтобы вы знали о нашей семье - мы всегда гордились успехами друг друга. Каким бы тяжелым ни было чье-то решение, семья все равно поддержит. В первую очередь мы - братья. Артисты - во вторую. Я допускаю, что со стороны понять все это было довольно трудно, но в итоге мы просто оставались братьями.
Позднее я осознал, что главным мотивом Майкла был не выход из группы Джексонов, а нежелание иметь дело с грязными закулисными играми. Я знаю, что он не смог бы вытерпеть еще один круг. Имея такой гигантский талант, почему ты должен проходить через все это? Мы хотели с ним выступать, и я думаю, он бы не возражал, если бы речь шла только о шоу, но не об их организации.
Итак, наступил момент, когда нашей связки прутьев больше не существовало. Разделенные. Ослабленные. Хрупкие. Не как артисты — его карьера возносилась все выше и выше — но как братья, как личности. Майкл устремлялся к вершине своей славы, и до тех пор, пока длились хорошие времена, пока успех приносил сказочные богатства, каждый норовил подсесть на его волшебный ковер-самолет, теперь пришло время сбросить ненужный балласт.
Одну свою способность я считал выдающейся - способность узнавать своего брата с расстояния 1000 ярдов. Даже тогда, когда он был в маскировке, например, в тот день, когда он приехал в костюме и гриме во время перерыва в съемках видео “Ghosts”. Его глаза и его аура не позволяли ошибиться. Ему никогда не удавалось меня обмануть. Я знал это, и Майкл тоже знал.
Большую часть 1985 года мы виделись лишь мельком, потому что мы оба вернулись в студию, чтобы заняться своими сольными проектами. Он начал решать нелегкую задачу, как сделать новый альбом, который бы превзошел Триллер. Я начал работу над своим альбомом для Аристы "Precious Moments". Наступила весна 1986-го. Майкл все еще записывал треки, но мой альбом был уже готов. В него вошел мой дуэт с Уитни “If You Say My Eyes Are Beautiful” и песня, которая потом попала в американский Топ-20, “I Think It’s Love”.
Выпустив Precious Moments, я поехал в тур по Америке. В мае я оказался в Лос-Анджелесе, где должен был выступать в Universal amphitheater. Хорошо помню, что подспудно я очень надеялся, что Майкл вместе с другими членами семьи придет посмотреть мое выступление, но при этом я понимал, что он страшно занят работой над Bad. По крайней мере, так мне казалось. Но я не знал, что Майкл очень хочет, чтобы его визит стал сюрпризом, и в то же время очень не хочет, чтобы в толпе начался ажиотаж из-за его присутствия. «Это вечер Джермейна, а не мой», — говорил он Харрисону Фанку. Майкл почти никуда не мог выйти без того, чтобы вокруг него не началась давка, тем более он не мог открыто прийти на концерт, где находились тысячи людей.
Я был в гримерке с моей дочерью Отем и сыном Джермейном-младшим, возившимся возле двери, по другую сторону от которой на посту стояла охрана. И вдруг я увидел в дверном проеме Харрисона со связкой камер, висевших у него на шее. Вслед за ним в комнату вошел Кевин Уилсон, сын комика Флипа Уилсона, чьи шоу мы часто посещали, когда были в Джексон 5. Мы договорились, что Кевин и его приятель Маркус откроют мое шоу комедийным номером. Как выяснилось, они привели с собой за сцену еще нескольких людей.
«А это дядя Вилли», — сказал Харрисон, представляя полного белого мужчину лет сорока, в шляпе, с несколько обрюзгшим лицом. Я почти не обратил на него внимания, так как приближалось время выхода на сцену, но из вежливости все-таки пожал руку этому парню и поблагодарил за то, что он пришел на концерт.
«Я большущий фанат твоей музыки», — сказал он. «Спасибо», — ответил я — и вдруг оба моих гостя прыснули от смеха. Они так веселились, что я оглянулся посмотреть, не происходит ли чего-нибудь смешного за моей спиной. Но там ничего не было. «Джермейн, — сказал Харрисон, — это Майкл… дядя Вилли — это Майкл!»
Я вгляделся в «дядю Вилли», его лицо было непроницаемым, но глаза смеялись. «Ох, нет, нет, нет, нет, НЕТ!» — закричал я. Маскировка была настолько совершенной, что я был уверен в том, что смотрясь в зеркало, Майкл удивлялся, кто это, черт возьми, там маячит. Я поместил в книгу фотографию, чтобы показать вам, как невероятно неузнаваем он был в тот вечер. Во время Бэд-тура он часто пользовался этой маскировкой, как и другими, которые позволяли ему смешиваться с толпой и спокойно гулять по Вене или Барселоне.
Он не только успешно меня разыграл, но и вдохновил своим присутствием на концерте. Когда я вышел на сцену, у меня было чувство, что я нахожусь на седьмом небе, потому что я знал, что где-то в толпе, вместе с Дженет и Ла Тойей, находится «дядя Вилли», совершенно непримечательный и незаметный. Люди, сидевшие рядом с ним, не подозревали, что им посчастливилось быть соседями Майкла Джексона.
Майкловская маскировка была его единственным шансом на приватность в людных местах. Теперь он начал опасаться, что его слава может привести к тому, что однажды его застрелят так же, как Джона Леннона.
Внимание прессы и фанов за воротами не ослабевало, и он все больше беспокоился каждый раз, когда пытался куда-то поехать. Фаны со всех окружали его машину, и все, что он мог видеть со своего сидения, это были человеческие тела. Он вздрагивал, когда замечал, что кто-то тянется рукой к своему карману. «Что произойдет, если однажды кто-то достанет из кармана пистолет, а я буду думать, что он тянется за ручкой?» — спрашивал он.
Майкл разузнал все подробности смерти Джона Леннона от рук фанатика Дэвида Чепмена, это лишь усилило его паранойю. Каждый его выезд и возвращение домой становились источником сильного стресса, и это было основной причиной, почему он искал уединения. Майкл начал присматривать для себя укромную недвижимость с большим участком земли подальше от города. Он точно знал, чего хочет, и точно представлял, какое место ему нужно.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 15 Слово - не воробей…
Наш последний тур закончился в декабре 1984 года, и, начиная с этого времени, и вплоть до 1992-го, мы редко видели Майкла, может, всего три или четыре раза в год. Когда такое случалось, в Хейвенхерсте или в Неверленде, я старался провести с ним как можно больше времени, прежде, чем он снова исчезнет без телефонного звонка. Из-за таких редких встреч на НА САМОМ ДЕЛЕ казалось, что мы его не видели, по крайней мере, лет восемь. Его переезд в такую даль, как долина Санта Инез, все только ухудшил; с возрастом мы отдалялись друг от друга и со времением как-то свыклись и с этим. Не могу сказать, почему так произошло.
Может, все началось с меня, когда я выбрал Мотаун, и командный дух стал ослабевать. Может, мы слишком были заняты своими делами и не находили времени для общения. Однако, скажи вы мне сейчас, что карьера и слава во времена Jackons Five, да и во время турне Victory, разделила нас (вне зависимости от бизнес-решений), я бы никогда с этим не согласился. Мы были друг у друга ДО всего этого успеха, и любовь переживет все. Наша близость, наше братство закалялись не в Голливуде, а в печах города Гэри.
Я понимал Майкла, знал, что он был полностью поглощен работой над Bad-туром в 1987-ом и в 1989-ом, перед тем, как окончательно переехать в Неверленд. Мы понимали и то, что исчезновения были вполне в его духе. Но со временем расстояние все увеличивалось, и мы оказались в ситуации, когда пришлось столкнуться лицом к лицу с суровой реальностью.
Он не носил с собой мобильного, так что дозвониться к нему возможности не было. Технологии никогда не были его сильной стороной, и мы вынуждены были звонить в офисы в Неверленде или в Лос-Анжелесе и оставлять сообщения. Одно за другим. Он не перезванивал. Я не понимал, что происходило. «А их вообще передают? Ему на них наплевать? Нам не дают возможности связаться с собственным братом? А если их не передают, он думает, что мы слишком отдалились?» Статьи, подобные тем, что печатались в журнале People, описывали родственников Джексона: «не в ладах - и связи не поддерживают». Верно только наполовину. Никогда мы не были «не в ладах».
Конечно, мы слышали и колкие замечания непонятных личностей, которые заявляли, что понимали брата. «Он выбрал Неверленд, чтобы не общаться со своей назойливой семейкой». «Братьям нужен не Майкл, а его слава, чтобы пользоваться ею и сделать себе имя». У нас уже было имя: Джексоны. Приятнее всего было услышать что-то вроде «Ему не нужны братья - он и без них прекрасно справляется». Прочтите еще раз: «ЕМУ НЕ НУЖНЫ БРАТЬЯ». Будто бы его успех был единственным, что нас связывало. Вот оно, ложное представление: не многие понимают, что любовь между нами существовала всегда. Любовь была и оставалась тем самым важным, вне зависимости от того, что утверждалось в СМИ. Семья была нашим основанием и подспорьем - всем для нас.
Именно тогда мы начали понимать, что вдали от сцены и от мира шоу-бизнеса, мы толком и не собирались все вместе, чтобы отметить дни рождения или праздники, потому что запрещали правила Церкви. Не существовало общих застольев по вечерам или воскресных дней с гостями. Поэтому, году так в 1988-ом, с моей помощью появился «День Семьи» - все приезжали в Хейвенхерст, болтали, жарили мясо, смотрели кино. Дети наряжались и разыгрывали перед нами сценки. Пару раз к семейным сборищам присоединялся и Майкл, но так было не всегда. Никто не обсуждал дела, для бизнеса существовали «семейные встречи». Мама говорила, что День - это возможность для всех снова «быть семьей». Джозефу же казалось, что он борется за то, чтобы мы не отдалялись друг от друга.
По инициативе наших родителей мы записали песню «2300 Jackson Street» в 1989 году с участием Майкла. Брату хотелось еще и организовать "интервью" с Мамой и Джозефом, где они бы рассказывали о семье, о своей первой встрече, о свиданиях, но эти интервью так и не были закончены. Записи он хранил у себя, под ключом, рядом со своими личными дневниками. Бумага «терпела» все: тексты его первых песен, его воспоминания и заметки о разных людях, с которыми он встречался. Этот архив должен остаться таким, каким его оставил Майкл: закрытым и нетронутым (он хранил и всякие безделушки, и вещи посерьезнее, альбомы, семейные видео, первые туфельки Рибби, куколки или соски-пустышки своих племянниц и племянников). Именно Майкл решил, что во время тура Victory мы все должны присоединиться к Маме (назад, «к своим корням», в Алабаму) и обязательно запечатлеть на камеру ее визиты к родственникам. Такой основательный подход ко всему «семейному» и одновременное с ним желание держаться на некотором расстоянии казался странным: он будто бы разрывался между самим собой и тем, что для него имело важное значение в жизни. Думаю, что в любой семье есть близкие люди, которые предпочитают оставаться в стороне - просто я не ожидал, что в нашем случае таким человеком окажется Майкл, либо что он станет таким. Мы прошли путь от «сплоченности навеки» до момента, когда до брата стало невозможно даже дозвониться.
Мы знали, что Майклу нравилось своего рода затворничество - полагаю, артистам иногда нужно «уходить в себя», чтобы продумать и прочувствовать все то, через что они проходят - для того, чтобы потом рассказать об этом в своих песнях. Мы понимали его, и я никогда не забуду то самое первое представление на школьной сцене с песней «Climb Ev'ry Mountain». Где же проходит линия между уединением с целью создания чего-то нового и креативного и одиночеством? Он оказался в ловушке: с одной стороны, выбор жизненного пути, с другой же, бремя славы; наверное, он понимал, что уединение не всегда было его другом, и что жизнь гения может быть самой одинокой в мире. Но когда дело касается семьи, нужно знать одно: что бы ни произошло, мы будем рядом.
Мне же уединение было необходимо по иным причинам.
Мой брак с Хейзел закончился в 1987 году, в основном потому, что я не был настолько силен, чтобы устоять перед искушением. Я подвел ее, и то особенное, что было между нами, стало распадаться.
Я встретил женщину, которую звали Маргарет Малдонадо, и мы стали жить в Хейвенхерсте, после того, как съехал Майкл. Но в 1989-ом , все еще не находя себе места, я направился на Ближний Восток, используя, как повод, концерт Рибби. Она оставалась потрясающей танцовщицей с прекрасным голосом. Майкл написал титульный трек ее дебютного альбома, «Centipede», в 1985 году, и она должны была выступать в Дубае, Омане и Бахрейне, чем я и воспользовался. Я не вполне понимал, что мною двигало и решил просто следовать своим инстинктам, собрал вещи и уехал.
Ничто так не прочищает мозги, как поездка по арабской пустыне. Окна в рендж ровере были закрыты, а кондиционер включен на полную мощь. Так я проехал четыре часа, проделав путь от Бахрейна до Эр-Рияда. Самое спокойное, прекрасное (и грязное) путешествие. Лента дороги вилась впереди, продиралась сквозь песок, громадные дюны по обе стороны... Верблюды без наездников, дети за молитвой, палаточные деревеньки бедуинов и радио, арабская музыка. ВСЕ здесь было будто бы во сне. Машину вел Али Камбер, друг из Вашингтона, с которым я познакомился в туре Victory. Али был мне и гидом, и переводчиком; он помог мне изменить жизнь и стал моим лучшим другом.
По пути он указал мне на пальму в пустыне. «Напоминает Голливуд?», - спросил он. «Здесь ничего нет похожего на Голливуд»- подумал я про себя, но улыбнулся и кивнул. Он рассказал о бедуинах, о кочевниках. Большие, крепкие семьи. Могут носить все, что душе угодно. Семья, семья, семья - вот, что было главным. Я снова улыбнулся и кивнул.
Мы работали с ним над одним из шоу Рибби в Бахрейне. На следующий день он пригласил меня к себе домой. Несмотря на шумиху в доме («Джексон» приехал!), все дети оказались воспитанными и вежливыми. Видно было, что им очень интересно, но они вежливо ждали своей очереди, и задавали вопросы только тогда, когда заканчивал говорить кто-то другой.
В такой обстановке я посмотрел на вопрос веры совсем с другой стороны. Все, о чем заявлял Мухаммед Али, становилось понятным. Я вспомнил день, когда он провел меня в Мамин офис в Хейвенхерсте, закрыл двери и сел на стул, прямо передо мной. «Послушай. Я должен сказать тебе кое-что очень важное. Посмотри на меня. Поверь в мои слова». Он начал перелистывать страницы Библии, указывая пальцем на (как ему казалось) противоречия. Под крышей Маминого дома. Понимая, что здесь царит Иегова. Тогда я начал посещать встречи Нации Ислама, но проповедник Фарахан (прим. перевод. - в оригинале исползуется слово "Minister", по ссылке в Википедии говорится, что Фарахан был наставником Майкла) не достучался до моего сердца. Сейчас же, сидя в окружении прекрасной семьи Камбер, я почувствовал: время пришло. Тогда я сказал Али, что мне необходимо отправиться в Эр-Рияд, полететь в Джидду, а затем на машине доехать до Мекки.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 15 (продолжение)
Аль-Масджид аль-Харам в Мекке; семь кругов Каабы - огромный камень, задрапированный в черное. Священный центр для молитв в полной тишине. И пока я молился, за свою семью, за своих братьев, я будто начал скользить по земле, а не ходить. Я услышал шум сцены и рев толпы, ниоткуда. Ничего не ощущать пальцами и чувствовать эйфорию. Али Камбер позже скажет, что я раньше верил в то, что вижу. Сейчас я верил, что вера - это что-то внутри тебя, возможность чувствовать и есть вера.
Огибая камень круг за кругом, я знакомился с разными людьми. Объединенные одной целью, мы шли в одном и том же направлении. Все вместе. Так происходит и с Рамаданом. Неважно, на каком мы расстоянии друг от друга, мы воздерживаемся от пищи, от рассвета до заката. Синхронно, в гармонии. Все мое существо отзывалось на этот призыв. Я видел, как они выстраивались в ряд, когда приходило время молитвы. Омывались, потому что гигиена обязательна. Никогда не клали Коран на пол у ног, потому что это демонстрация неуважения. Порядок, чистота и уважение. Меня так и воспитывали.
В Калифорнию я вернулся новым человеком. Мы с Маргарет, Джереми и Джорданом выехали из Хейвенхерста и перебрались в двухэтажную квартиру в Беверли-Хилз. Я собирался записать следующий альбом с Аристой. Девяностые, новое начало. Я поклялся отдать всего себя воле Господа и намеревался стать лучшим человеком. Однако, семь кругов вокруг Каабы не гарантируют всего, потому что жизнь продолжает играть с тобой, и иногда ты не проходишь ее тесты. Стать лучше… Порой принимаешь наихудшие решения и учишься на своих ошибках.
Шел июнь 1990-го. «Боли в груди», так они передали по новостям. Брата везли в отделение экстренной помощи в госпиталь Св. Джона в Санта-Монике, видимо, он в это время жил в своих новых апартаментах в Сенчури Сити. Помню, я сказал себе, что мне нужно выезжать, потому что рядом с ним никого не будет – семьи в городе не было.
Найти госпиталь было очень легко – над ним кружили вертолеты, а все дороги были забиты машинами с телевизионщиками. Навеки в западне. Добравшись до его комнаты, я увидел Майкла в больничной одежде, вокруг него гора подушек. Не «боли в груди», а жуткие головные боли, пульсирующие (я предположил, что последствия старой травмы, ожога). Тогда он принимал болеутоляющее, демерол, внутривенно, но жаловался на жжение в руке. Я позвал медсестру, которая поправила иглу. На прикроватном столике лежали две книги: одна о браке и разводе, другая – о налогах. Может, для человека, не стремящегося заковать себя в священные узы и имеющего собственного финансиста, этот момент показался бы странным – но для Майкла, который всегда чему-то учился, все было вполне естественно.
«Так вот почему у тебя голова болит», - пошутил я, и брат улыбнулся. Может, если есть желание расширить горизонты, стоит обратить внимание на книги об Исламе?
Я знал, что ему станет интересно. Фактически, я в первый раз поделился с ним своими впечатлениями о Мекке. Мы обсудили кое-какие вещи духовного плана, что было не в новинку: еще детьми мы часто представляли себя вне своих тел, будто смотрели на себя со стороны, чтобы яснее видеть то, что мы делаем на сцене, как выступаем. Майкл обычно говорил, что нужно «видеть себя глазами зрителя». «Так мы развиваемся и становимся лучше».
«Именно этому учит Ислам», - сказал я. «Быть лучше».
Он попросил меня принести ему все книги, которые у меня были, как только я с ними закончу. «Но есть еще кое-что, особенно срочное», - серьезно сказал он.
«Я позову сестру. Что тебе нужно?»
Майкл улыбнулся. «Шоколадный торт…У них тут они классные. Достанешь мне кусочек?»
Уплетая торт, мы болтали обо всем, а потом я рассказал ему о главном: я переезжал в Атланту для работы над новым альбомом с двумя крутейшими продюсерами с Л. А. Рейдом и БейбиФейсом, которые основали ЛаФейс Рекордс совместно с Клайвом Дэвисом и Аристой. Сегодня Л.А. Рейд знаком людям по программе The X Factor, но тогда они вместе с БейбиФейсом только вступали на путь, который сделает их величайшми хитмейкерами в музиндустрии. «Эти ребята станут для меня Квинси Джонсом», - сказал я Майклу. Я был очень рад такой возможности. Он пожелал мне удачи. «Просто будь внимателен. Работай над своим собственным материалом». Совет, пусть и несколько запоздалый.
Уже темнело, день сменялся вечером, и брат устал. Я хотел остаться рядом с ним, хотя он настаивал на том, что с ним все порядке, и что я должен уехать домой. «Это необязательно», - сказал он.
«Не волнуйся, я хочу остаться. Просто засыпай». В ту первую ночь я не хотел оставлять его в одиночестве в больничной палате. Я задернул шторы и выключил свет. В углу стояло большое кресло, которое выглядело достаточно удобным. Когда Майкл закрыл глаза, я свернулся клубком в кресле и уснул до рассвета.
ПЕРЕЕЗД БЫЛ ДЕЛОМ НЕЛЕГКИМ. Я забрал все, кроме кухонной раковины, выбрал с Маргарет миленький дом на Уест Пейсиз Ферри Роуд в колониальном стиле в Бакхеде, Атланта, записал детей в новую школу. Мы подписали годовой контракт на аренду жилья и провели первые недели, обживаясь в новой для нас среде. Мы даже посетили пару баскетбольных матчей, а Храбрецы теперь стали для нас любимой командой.
Одновременно с домашними делами я вел переговоры с командой Л. А. Рейда и БейбиФейса, но выпуск альбома пока откладывался. Я не привык сидеть сложа руки и воспользовался временным затишьем, связавшись со Стэном Маргулис, продюсером телевизионных сериалов «Roots and The Thorn Birds» и «The American Dream» (последний был основан на нашей собственной истории вплоть до 1992 года). Стэн рассказал мне о том, что у него имеются семнадцать часов отснятого материала про Тутанхамона, и он хотел бы, чтобы брат сыграл фараона. Интересно ли было бы это Майклу? «Уверен, что он с радостью согласится», - ответил я. «Дайте мне пару дней, я свяжусь с ним и перезвоню вам».
Я оставил сообщение в офисе брата. Ждал ответного звонка в Атланте до трех часов ночи. Ничего. Я снова позвонил, и снова оставил сообщение. Никакого ответа. Я не мог понять причины, потому что тот Майкл, которого я знал, от таких возможностей не отказывался. Но то, что происходило, со временем становилось вполне обычным делом.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 15 (продолжение № 2)
Так прошло три месяца. Девяносто дней полной тишины со всех сторон. Самое бесполезное, самое беспокойное время, когда ты не находишь себе места. В конце концов мне позвонили и сообщили нерадостную весть: cудя по всему, Л. А. Рейд и БейбиФейс работали с каким-то другим артистом. Я был вне себя. «Неудивительно, что сами они не захотели позвонить», - подумал я.
«С кем это, другим?» «Тебе не понравится», - сказали мне. «Почему? Кто, *****, это такой?» «Это твой брат, Майкл».
Я положил телефонную трубку, жена спросила меня, что происходит. Я не смог ей ответить, не было слов. Вопросы, одни вопросы. Майкл знал о моем проекте и радовался вместе со мной, почему, почему у него те же продюсеры? Почему, когда я был связан с ЛаФейс Рекордс, почему они мне не сообщили сами? Почему все оставили меня тут, в Атланте, а сами за спиной творят такие делишки?
Шли недели, а ответов на эти вопросы все не находилось. Мне не звонили продюсеры, не звонил и мой собственный брат. Я обратился к учениям из Корана, а особенно к одному из них, к хадису – мудрости пророка Мухаммеда – и повторял его про себя, снова и снова. «Силен не тот, кто насаждает силу свою среди людей. Силен тот, кто контролирует себя во гневе». И, руководствуясь этими словами, я старался их проживать, а не просто повторять про себя.
Я все еще был связан контрактными обязательствами с ЛаФейс Рекордс и Аристой на более чем один альбом, так что выбора не было, приходилось ждать продюсеров и привыкать к горьким мыслям. Когда продюсеры, наконец-то, были готовы к работе, выяснилось, что и Майклом они были недовольны. Уж не знаю, какие там были договоренности по студии, но я не думаю, что они включали и обязательное участие в процессе аудиоинженера и продюсера Майкла – Брюса Свидена. Брюс годами работал вместе с братом, оттачивая его уникальный звук, и его присутствие считалось обязательным. По настоянию Майкла Брюс ВСЕГДА находился за пультами в аппаратной. Что-то в этом процессе пошло не так. Добавились и разногласия по поводу песен, которые писали ему продюсеры: Майкл не хотел их исполнять. Вот это, на мой взгляд, показалось им основательной пощечиной по лицу. Тем понятнее оказался телефонный звонок и разговор, в течение которого со мной поделились хуком из песни под названием «Word to the Badd» (песня была написана для меня). Слова, сдобренные толикой эгоизма, звучали так:
Дело не в тебе, Дело не в том, чем ты занят, Тебе плевать? Да и мне тоже! Ты заботишься только о самом себе, Ты все у меня отбираешь, И это длится годами…
Яростные строки легли на благодатную почву. Хотя дело было не только в этом. Я все еще был зол на Майкла, а энергия, которую я так долго сдерживал, наконец-то нашла выход; идеальный выплеск эмоций, бездумный, ты просто отпускаешь себя на волю. В студии все получается так, как надо. Музыка в этом смысле работает как катарсис, и мой случай не является единственным в своем роде. На самом деле, такой способ выражения эмоций для меня обыкновенен, я привык к нему, вместо того, чтобы говорить брату что-то напрямую.
Но одно дело – записать вокал, совсем другое – выпустить сингл. Думаю, когда ведешь дневник, ощущения схожи. Записываешь слова на бумагу, фиксируешь эмоции и веришь им. Но тебе же не придет в голову потом официально их издать. Добравшись до студии, я получил от Л.А. Рейда и БейбиФейса заключительный вариант песни с одним интересным куплетом:
Весь перекроен В своем мире Ты уже не понимаешь, кто ты есть, Как только представилась возможность, Поменял обличье, Что, цвет свой не по нраву?
Мишенью был именно Майкл, и я это понимал. В тех строках были отражены ложные представления о брате, я с ними был не согласен, в отличие от тона песни. Как только она оказалась у меня в руках, я выложился на все сто, таким эмоциям могли бы аплодировать врачи-психотерапевты, сомневаюсь насчет фанатов Майкла. По наивности своей я ни на секунду не задумывался о том, что эти слова услышит кто-то еще кроме двух продюсеров и одного звукоинженера, потому что, как я себе это представлял, эта версия никогда не будет выпущена. Закончив работу над первым вариантом, (а мне стало легче, гораздо легче) мы записали другую, официальную, версию песни «Word to the Badd» совместно с T-Boz из группы TLC. Хук остался тем же, но без какого-либо намека на брата. Не думал я об этом и позже, когда мы встретились снова, чтобы закончить альбом (он должен быть выйти в 1992-ом). Там была одна песня, на которую я возлагал особенные надежды: энергичная мелодия, взрывной бит. Она называлась «You Said, You Said».
Не помню, где я был, когда взорвалась бомба. Помню только телефонный разговор, меня спросили, слушал ли я радио. Так я узнал, что именно первая, гневная, версия песни каким-то образом просочилась во внешний мир.
Кое-кто не смог удержаться, и одна из радио-станций в Лос-Анжелесе, наряду с ее же подразделением в Нью-Йорке, развлекалась тем, что перескакивала со строк «поменял обличье, что, цвет свой не по нраву?» к синглу Майкла «Black Or White». Я был в ужасе: наверное, так себя ощущают преступники, которые смотрят на видеозапись с места преступления и видят себя с пушкой в руке. И пусть я не признался, но докательства были на виду. Теперь моя физиономия светилась на всех экранах с бегущей строкой: «Видели ли вы этого убийцу?» Виновен и точка. Как же стыдно.
И как же глупо было доверять «студийному катарсису» и упустить контроль. Вот оно, проклятое свидетельство: Джермейн Джексон поет песню, в которой звучат агрессивные слова, осмеивающие Майкла Джексона. Предательство, яснее некуда. Я сразу же позвонил единственному человеку, который мог сохранять спокойствие в такой ситуации, мистеру Горди. Его комментарии были четкими и ясными, как раз вовремя.
«Ты написал?» «Нет» «Но спел-то ты?» «Да» «Был зол, когда пел?» «Да» «Ну, что тебе сказать, теперь все на тебе, Джермейн. Больше ничем помочь не могу».
Просле того звонка я, должно быть, целый час сидел в машине, злясь на себя, желая буквально голову себе разбить, сначала о переднюю панель, а потом о лобовое стекло. Хотелось позвонить Майклу, но какой в этом был смысл? Я бы оставил сообщение, на которое не получил бы ответа. Сейчас особенно. Хотелось рассказать всему миру о том, что в произошедшем нет моей вины, и хотелось, чтобы мир поверил в эту ложь. Потому что «настоящий я» был не виновен, в этом и состояла правда. Но нужно было брать себя в руки и выйти на люди.
Я решил пойти на CNN к Ларри Кингу. Постарался объясниться, подобрать верные слова, заявить о «смягчающих обстоятельствах». Пытался объяснить, что песню никогда не пел, не говоря уже о записи. На самом деле уже ничего не имело значения. Кроме наших отношений с Майклом. Разумеется, он позвонил Маме, чтобы выяснить, что происходит, понять, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ли это мой голос на той записи. Он не мог в это поверить. Никто не мог. Близкие мне люди смотрели на меня, задавали вопросы («О чем ты думал?»). Ответов у меня не было. Злость и гнев уже не объясняли ничего.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 15 (продолжение № 3)
Но у нас была Мама… Мама, которая могла примирить кого угодно. Именно она созвала «семейный совет» в Хейвенхерсте для того, чтобы мы смогли поговорить с глазу на глаз. «Не слушай СМИ, не думай о том, что тебе насоветовали. Разберись со своим братом по-мужски, выслушай его», - сказала она Майклу. На моей памяти это был первый раз, когда нам с братом пришлось «разбираться» вот так, лицом к лицу. Мы собирались вскрыть эту «язву», и обсудить все как есть, без лишних слов.
Я был наверху, когда услышал его голос в лобби и еще что-то – приглушенное перешептывание – звук, который обычно связываешь с неприятной встречей. Спустившись вниз, я увидел Майкла, Маму и Джозефа – все трое ждали меня в библиотеке. Брат сел справа, наши колени почти соприкасались. Было видно, как он напряжен. Рядом с ним сидела Мама, Джозеф занял место напротив меня, в самом дальнем углу. Не могу вспомнить случая, когда между нами вспыхивала вражда, такого не бывало даже в детстве. Чувствовалась неловкость, которая была нам чужда. Началось все с расстояния. Теперь вот это.
Сперва мы старались не смотреть друг на друга. Майкл уставился на пол, я пристально смотрел на Маму. На лице Джозефа читалось желание разбить нам лбы, один о другой, но он сдерживался: видимо, отец ждал, что сыновья разберутся сами. Начала Мама с напоминаний о любви и близости, с того, что такого никогда не должно было произойти. Я стал говорить. Не извиняясь, а объясняя. До сих пор четко все помню.
- Раньше мы были так близки, - сказал я, - но прошло восемь лет… Восемь лет, Майкл. Мы толком и не разговаривали. И я сейчас не только о себе говорю, я говорю о всех нас. Он взглянул на меня. Наши взгляды встретились. Я продолжил: - Восемь лет, и все вокруг лепят росказни о семье, будто знают нас, знают тебя, мы должны были держаться вместе, но ты отдалился и… Он прервал мой монолог: - Значит, я заслужил такой ответ, за восемь лет? Было ТАК больно, я не ожидал... Не от тебя, Джермейн. - Я ее не писал. - Но спел. - Я был расстроен, ты же понимаешь, что на самом деле я так не думаю. - Там ТВОЙ голос, – продолжил он, настаивая на своем. Я смотрел на него и видел боль в его глазах. Она меня убивала. Я был за все в ответе. - Мне жаль, что я тебя обидел, - сказал я. Я попытался объяснить причины, побудившие меня пойти на такой шаг как предательство, рассказал о том, как я оставлял миллион безответных сообщений и как ужасно себя при этом чувствовал. - Как тот случай с фильмом про Тутанхамона, когда ты не отреагировал... - Я ничего не слышал о фильме, - удивленно сказал он. – Я ничего не получал. - Ну вот, разве ЭТО тебе ни о чем не говорит? Они просто тебе ничего не передают!
Я все больше волновался, понимая, что мои подозрения подтверждались: сообщения отфильтровывались людьми, которые находились «на страже интересов» Майкла.
Брат пообещал разобраться. Я повторил, что даже эта странная ситуация не объясняет того, что происходило между нами в течение последних восьми лет. «Раз решили высказаться, значит, дело нужно довести до конца», - подумал я. Майкл начал долго говорить о том, что он был просто слишком занят, что в его действиях не существовало никакого умысла. Он продолжал и продолжал, о поездках, о турах, о записях и съемках. Я все понял, однако, посчитал, что услышал уже достаточно. «НО, МАЙКЛ, МЫ ТВОЯ СЕМЬЯ!» - закричал я, и, в отчаянии, стукнул кулаком по кофейному столику. Чашки и блюдца подскочили на серебряном подносе, а брат аж подпрыгнул на месте. В этот момент он показался мне настолько хрупким и уязвимым, что я сразу же почувствовал свою вину за случившееся. «Извини, - сказал я. - Не хотел тебя пугать»
Майкл улыбнулся. «Посмотри на себя, ты чего такой дерганый!» - сказал он и начал смеяться. Еще детьми мы всегда хохотали, попадая в переделки, и хихиканье брата снова заставило меня вспомнить былое. На этом всем стало гораздо легче. Мы расслабились, и то, что минуту назад казалось настолько важным, превратилось в нечто глупое и бессмысленное. Мы закончили, признавшись друг другу в обоюдных грехах, оба встали, крепко обнялись, и почти в унисон произнесли: «Я люблю тебя».
С того самого дня Майкл стал гораздо чаще появляться на Днях Семьи, да, не так, как это было годами раньше, но появлялся. Главное, что ситуация в итоге прояснилась.
И по сей день некоторые из поклонников Майкла вменяют мне в вину историю с песней, хотя впоследствии сам Майкл стал относиться к ней по-другому. Не это имело значение. Прощение – все дело было именно в нем. В семье ссора всегда воспринимается иначе, в нашем же случае, когда свидетелями происходящего стали люди извне, ситуацию искусственно раздули до невероятных размеров, и мнение о нас, как о семье неблагополучной только укрепилось. Иногда даже казалось, что нам не позволено было ссориться, и многие думали, что мы всегда находимся «в состоянии войны». Правда же состояла в том, что проблемы в нашей семье не сильно отличались от проблем в любой другой – и я был тому причиной, и слава Майкла. К счастью, мы смогли пережить случившееся и оставили обиды позади.
Для того, чтобы разорвать узы родства, необходимо нечто более весомое, чем просто опрометчивые слова.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 16 Неверленд навсегда
Неверленд был создан с целью стать идеалом «жили долго и счастливо» для Майкла. Не то, чтобы это был романтический замок на горе, но поместье было идеально изолировано от внешнего мира, и обладало захватывающим очарованием. Я даже сомневаюсь, было ли на Земле более волшебное место, чем это, не считая Диснейленда. Возможно, воспоминаний, связанных с этим местом, у меня меньше, чем с 2300 Джексон Стрит, или Хейвенхерстом, но они не менее яркие, чем те.
До сих пор, каждый раз, когда тёплый бриз обдувает моё лицо, и я слышу мерное журчание фонтана вперемешку с детским галдежом, мысленно я возвращаюсь в счастливую долину моего брата и виду его, окружённого играющими детьми. Я вижу его в одной из его неизменных шляп, бегающего по свежескошенной траве за бассейном, вооружённого водяными шариками, или водяным пистолетом, дразнящего и обливающего команду соперников. Я вижу его на заднем сидении огромного Пиратского Корабля в парке аттракционов, ожидающего, пока корабль достигнет самой высокой верхней точки и тогда из его карманов высыпается поток конфет на всех сидящих внизу.
А ещё я вижу его на маленьких машинках – картах, управляющего лучше, чем у него когда-либо получалось на Лос-Анджелесских хайвеях, заливающегося звонким смехом, когда мы врезаемся в него со всех сторон. Я вижу его в кинотеатре, вжавшегося в кресло и метко швыряющего поп-корн в кого-нибудь на первом ряду. И это забавно, ведь именно Майкл – последний, кого эти люди могли себе представить в этом месте. Я вижу его, гуляющего по территории вокруг озера, несущего огромный зонтик, чтобы уберечь себя от солнца, направляющегося к группе индейских типпи. Я вижу его в гольф карте, оборудованном в стиле мини Роллс-Ройса, или Бетмобиля, укомплектованного крутой стереосистемой.
Я вижу его, лазящего по дому, когда «Майкл Джексон» висит в шкафу, а он шуршит на кухне – утром, или ночью – уже не такой рафинированный, в белой майке с V-образным вырезом, пижамных, или спортивных штанах и чёрных бархатных домашних тапочках с золотым гербом и буквой «М» на босу ногу. Я вижу его так ясно, как будто это было вчера. Я вижу его и не хочу это забыть.
И, если вы только что читали это, то вы увидели взрослого человека, ведущего себя, как ребёнок – не стеснённого обязательствами, и разрешающего внутреннему дитяти беситься в любой удобный момент. Если вы увидели это, то вы осознали истинную правду о том, кем на самом деле был Майкл, находясь в единственном месте, где ему было позволительно быть собой.
То, как люди осуждают эту правду и накладывают свои видения «нормального» поведения всегда будет больше говорить о них, чем когда-либо говорило о Майкле. Возьмём Мартина Башира – британского тележурналиста, который внёс всё своё непонимание ребячества Майкла в фильм, снятый в 2003 году. На камеру, Майкл рассказывал ему, как он любит лазить по своему огромному дубу и, сидя в его ветвях, писать песни, будучи в единении не только с природой, но и со своим прошлым: дерево за окном нашей спальни в Гери; ствол дерева, который он на счастье потрогал в Аполло; хворостинки Джозефа, научившие нас единству; схема семьи, в которой родители – это ствол, а дети – это ветви.
«Я люблю лазить по деревьям» - сказал Майкл Баширу. «Полагаю, это моё любимое занятие. Битвы водяными бомбочками и деревья».
Башир не осознал сказанного, потому наложил на услышанное свою проекцию нормальности.
«Ты не предпочтёшь заняться любовью, или сходить на концерт? Ты действительно имеешь это в виду? Ты предпочитаешь лазить по деревьям и устраивать водяные битвы?»
Позднее он напомнит Майклу, что ему уже 44 года. И это был тот самый прокол журналиста. Независимо от того, как посторонние воспринимали Майкла, он оставался тем, кем он был. Незыблемым фактом оставалось и то, что мой брат смотрел на мир глазами ребёнка. Возраст, статус, личность и даже ожидания других людей не смогли ничего с этим поделать. У него было детское сердце, и он так и не вырос из детского энтузиазма к забавам – именно поэтому он имел невероятно естественное родство с детьми.
Люди с предубеждёнными взглядами на жизнь могут превратить эту характеристику в то, чего на самом деле не было, но если вы примете его детский дух, то, считайте, вы на первой ступени к пониманию его природы и его умению находить радость в самых простых вещах. Это «норма»? Возможно, нет. Но я никогда не забуду цитату, которую кто-то когда-то прочитал мне: «Норма – это всего лишь то, что ты знаешь недостаточно хорошо». Очень ограниченное количество людей знали Майкла достаточно близко, и он был настолько «нормальным», насколько это возможно для человека, живущего столь неординарной жизнью. Возвращаться обратно, чтобы снова и снова оказываться в детстве было для него самой нормальной вещью в мире. Возможно, Майкл не подходил под представления других людей о нормальности, но это, пожалуй, только потому, что его чувство сострадания было действительно редким. Но действительно узнать его можно было только полюбив его и узнать, что такое Нэверленд на самом деле можно было лишь посмотрев на него: чудесный игрушечный город, наполненный невинностью и развлечениями. Я всегда говорил, что мой брат с лёгкостью мог бы быть преемником Уолта Диснея, Уильяма Хэмли, или Фредерика Шварца. Объективно говоря, Нэвердленд был так же просто красив, как и их гениальные творения.
Как бы гости ни прибывали в Неверленд – по земле, или по воздуху – один элемент ландшафта был виден отовсюду. Горный пик – с одной стороны девственно чист, с другой заросший деревьями и кустарниками, был первой деталью, которую мы всегда высматривали либо с вертолёта, либо с Трассы 54, ведущей из Санта-Барбары. Если вы не упускали из виду этот пик, передвигаясь по спиральной дороге, то заблудиться не представлялось возможным. Майкл назвал её гора Катарина в честь мамы, ведь горы являются олицетворением всего незыблемого, надёжного и духовно сильного. Катарина Стрит вела к станции игрушечного поезда, носившей название Станция Катарины. Мама прославлялась в деталях и даже вдали от Майкла всегда была частью его жизни.
Она была первой из семьи, положившей глаз на его будущий дом, как раз после его возвращения из Европейского тура «Бэд». Когда мать и сын приехали в имение, их встретила карета, достойная сказки о Золушке, в которую были впряжены два чистокровных клейдесдальских скакуна с двумя кучерами на «козлах». В конце витой дорожки, идущей через открытые поля, они завернули за правый угол основного дома. Огромные дубы отбрасывали тень на просторный двор с каменной кладкой и статую Меркурия, размещённую в центре маленькой детской карусели. Слева от неё, через двор, были гостевые домики, стоящие на берегу огромного озера. Мама совсем не удивилась, выяснив, что Майкл нашёл поместье, снова оформленное в стиле Тюдор, и предыдущий владелец сделал все внутренние работы опять же в стиле этой эпохи: дубовые стены и потолки, отделанные лакированными деревянными досками. Тёмные тона дубовых перекрытий, кирпичная кладка, латунные элементы декора, и сводчатые окна – в этом доме сразу возникало ощущение дома мечты – резиденция на 13 000 квадратных футов, окружённая каменными дорожками, вокруг гравий и ухоженные газоны, зелёные, как на лучших полях для гольфа в мире.
Также у Майкла были клумбы всех цветов радуги, опять же, самые зрелищные из всех, что я видел, созданные под вдохновением от гигантских цветочных часов, расположенных в Женеве напротив железнодорожного вокзала. Вы могли пройти к ним, следуя по узкой дорожке, идущей вверх по склону и огибающей дом. Внутри дома в огромном вестибюле стояла статуя дворецкого в натуральную величину, держащая поднос с печеньем. По левую руку от вас находилась гостиная с роялем, заставленным семейными фотографиями и миниатюрной, пятифутовой моделью средневекового замка на полу в центре комнаты – шато, на которое Майкл положил глаз ещё находясь во Франции. Справа была библиотека, наполненная запахами старых книг и бархатных фотоальбомов. Его библиотекой могла бы гордиться даже Роуз Файн.
Но что посетители практически всегда упускали из виду, входя в огромный холл, так это большая деревянная дверь, сразу справа от входа. Её всегда ошибочно считали входом в маленькую комнатку для отдыха, но, на самом деле за ней находился длинный узкий коридор, ведущий через середину имения, перед тем, как завернуть налево, в жилую часть дома, предназначенную для Майкла. Внутри была гостиная, ванная комната, игровые автоматы и лестница, ведущая наверх, в спальню. У него также была вторая спальня, обставленная по высшему классу – расположенная в основном доме. В неё можно было добраться только по широкой лакированной лестнице, ведущей из фойе. Всё в этом доме было роскошным.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 16 (продолжение)
Я стоял на ступеньках во время своего первого визита и старательно пытался переварить всё увиденное, а ещё вспоминал того малыша, который, трепеща в душе, бродил по огромному дому мистера Горди в Бостоне. Об этом ли ты мечтал тогда, ещё ребёнком? К этому ли ты стремился всё время? Я нашёл одну из частей ответа на свои вопросы там, в гостиной в стиле кантри. Там висели огромные портреты Майкла. На одном из них он был изображён в короне, выглядел очень представительно. На другом – в костюме милитари, декорированном всяческими медалями и эполетами, выглядел по-командирски. Я мгновенно вспомнил портрет мистера Горди, одетого в наполеоновском стиле и улыбнулся про себя.
Неверленд был уникален в своей организации. Он имел свою собственную маленькую армию, состоящую из приблизительно шестидесяти служащих, включавшую семь, или восемь поваров на кухне, отдел по уборке имения, группу служителей в тематическом парке, команду людей, ухаживающих за животными, несколько садовников и охрану. У Майкла даже был свой офицер по охране здоровья и безопасности, пожарная часть и пожарная машина, укомплектованная двумя рабочими пожарными.
Я мгновенно понял, почему дом и его безлюдность, одиночество имели такое близкое отношение к Майклу: по сравнению с Хейвенхерстом, это имение было размером с планету. Вместо ограниченного пригородного садика, отделённого забором от главной дороги, он имел сотни акров, чтобы бродить в уединении, и лишь горизонт был его границей. Он мог оставить входную дверь открытой и уйти на прогулку, а утром вернуться домой на гольф карте. Неверленд был настолько же свободен, насколько был бегством от реальности. Чтобы хоть немного составить представление о его обширности, объясню следующее: разработанная часть ранчо вместе с зоопарком, парком аттракционов и всеми строениями занимала около пятидесяти акров, но там всё ещё оставались остальные 2’650. Майкл мог усесться за руль и спокойно затеряться в окружающей красоте. Когда он уезжал подальше от окультуренных территорий, он мог брать штурмом множество кривых дорожек, спускаться в другие долины и при этом быть на своей земле. Это были практически ковбойские земли из старых вестернов – старые дубы, огромные коряги, перекати-поле, кисточки травы – и вот ты уже ожидаешь, что вот-вот перед тобой появятся караван повозок с первыми поселенцами американских земель, жаждущими воткнуть флаг в свою территорию и клянущимися, что никто и никогда не отнимет у них мечту владеть кусочком мира.
Снаружи разглядеть Неверленд практически не предоставлялось возможным. Даже когда коричневые ворота медленно открывались, у вас появлялось ощущение, что вы въезжаете не в домашнее поместье, а в большой парк аттракционов. Там была личная дорожка, лишь обрамлённая деревьями и уходящая далеко в поля. Потом первым, что вы замечали, был двухэтажный Неоплан – дом на колёсах, огромный автобус, припаркованный под навесом в специально отведённом для него дворике, ждущий поездки на съёмки, или тур. Он был обставлен, как лучшие отельные номера – телевизорами с плоским экраном, с роскошными кроватями, диваном и большой ванной. На втором этаже были расположены кремовые кресла из самолёта с тёмно-красным кантом. Окна были настолько высокими, что, когда автобус ехал, Майкл говорил «будто мы летим». Даже его автобус отражал его мироощущение.
Потом посетитель прибывал к основному большому въезду в дом, который был знаком мне по старой памяти – такие же чёрно-золотые стальные ворота были в моём доме в Брентвуде. Их отвезли на склад после того, как соседи начали жаловаться: «Рядом с тобой мы живём, как рядом с принцем из Аравии». Когда Майкл искал впечатляющие ворота для въезда, он уже знал куда идти. Он добавил на них золотой герб войск Великобритании: льва и единорога и девиз “Honi Soit Qui Mai Y Pense”, в приблизительном переводе означающий «Стыд с тем, кто думает об этом, как о зле». Он разместил этот девиз на воротах задолго до того, как полиция и Мартин Башир прошли под чёрной аркой с золотой надписью «Неверленд» и именем «Майкл» в короне. Майкл всегда был очарован королевскими мотивами, и он безудержно любил роскошь и церемониальность британской монархии. Вход резюмировал Неверленд для меня: истый Голливуд с его экстравагантностью, но невероятно английский с его вдохновением.
Сразу за воротами, слева, витрина крошечного магазинчика, заставленная всевозможными видами конфет и несколько фигур, облачённых одежду эпохи Голливуда 50-х годов. Такой вот музейный вход. Несколькими метрами дальше можно было увидеть колею маленького паровоза – он колесил по территории поместья, развозя пассажиров в парк аттракционов и зоопарк. Бабблз и остальная живность из Хейвенхерста присоединились к жирафам, слонам, львам, тиграм, аллигаторам, волкам и орангутангам, верблюду и нескольким видам рептилий, а также разнообразным птицам, привезённым из Южной Америки. Каждое животное было помещено в свою отдельную клетку или вольер. Ах, да! Ещё были клейдесдальские лошади. На некотором отдалении вы могли увидеть основной дом, но, до того, как туда подъехать, приходилось пересекать двойной арочный каменный мост, в две полосы шириной, перекинутый через самое узкое место озера, где был мини-водопада около фламинго. Они ходили по берегу, где из подводных насосов хлестали мощные струи воды.
Было очевидно, что вы находитесь в детском раю на Земле. Повсюду стояли знаки, гласящие, «Осторожно, играют дети», то там, то здесь мелькали бронзовые статуи счастливых ребятишек: ребёнок с флейтой, дети, водящие хоровод, девчушка, тянущая мальчика за руку, ребёнок стоящий на коленях и играющийся с собакой. Внутри дома Майкл разместил рисунки детей со всего мира – чернокожих и белокожих, от востока до запада. А ещё по всему поместью, практически круглосуточно играла музыка: нежные инструментальные пьесы, оттенённые переливами арф и флейт, а также детским пением. Музыка звучала отовсюду – из динамиков, замаскированных Майклом под камни и крупные валуны.
Посетители никогда не уставали от разнообразия развлечений, так как вдали от зоопарка, аттракционов и квадроциклов был построен двухэтажный пассаж со всеми мыслимыми и немыслимыми игровыми автоматами и симуляторами, а также теннисная и баскетбольная площадки, и кинотеатр, который с лёгкостью утёр нос всем кинотеатрам в округе. Какое бы кино вы ни назвали – у Майкла оно было, от самых свежих боевиков до золотой классики Голливуда.
Вы входили в фойе кинотеатра, и у вас сразу захватывало дух – в этом помещении потолки достигали девяти метров. С одной стороны от входа стоял стеклянный корпус, заключавший в себе миниатюрного аниматронного Майкла, исполнявшего “Smooth Criminal”. Перед посетителем размещались кнопки управления, отвечавшие за различные танцевальные движения. А ещё, конечно же, там был огромный магазин, набитый конфетами, йогуртами, мороженым и поп-корном в картонных стаканах.
Но самой отличительной чертой этого кинотеатра на пятьдесят мест были две комнаты, расположенные за зрительскими местами, около проектора – одна слева, а одна справа. В каждой было окно на всю стену, кровати, кислородные установки и медицинское оборудование. Это были мини-палаты, комнаты, разработанные и укомплектованные для маленьких посетителей, больных раком и имеющих психические расстройства. Не имевшие возможности посещать обычные кинотеатры, и слишком больные, чтобы сидеть в кресле – Майкл хотел, чтобы они могли лежать в кровати и наслаждаться просмотром кинолент. Каждый ребёнок в каждой комнате имел специальную прикроватную систему, установленную для общения с Майклом, сидящим прямо за стеклом на одном из последних рядов. Пандусы были пристроены к каждому месту, достойному посещения, так как Неверленд был построен с мыслями не только о его детстве, но также и о детстве тех, кому повезло меньше остальных.
Эту сторону Неверленда пресса никогда не освещала, и каждый раз, когда я слышал гнусную ложь от людей, чьи знания о нём ограничивались выводами масс-медиа о том, что Неверленд представлял собой логово хищника для маленьких детей, мне хотелось взять их за шкирки и затащить в этот кинотеатр, в самое сердце моего брата, чтобы они своими глазами увидели всю истину о его открытой, искренней душе.
У славы Майкла было много минусов, но он их распознал ещё на раннем этапе развития, что дало ему хороший толчок в карьере и силы делать свою музыку отличной от уже имеющейся, делать её с посланиями надежды, любви, человечности и уважения к Земле. Он признал единство в музыке и почувствовал её объединяющую силу единой Вселенской постоянной, которая помогает всем говорить на едином языке, понимать его и несёт объединение всех рас, вероисповеданий и культур. Майкл был одним из тех немногих артистов, которые могут заставить взяться за руки весь мир и объединить людей. У него было огромное сердце и он всегда искренне желал помочь детям, медсёстрам, воспитателям и сделать их счастливыми, особенно нелюбимых, менее удачливых, больных, немощных и умирающих. Это не было какой-то банальной, модной миссией известной поп-звезды, это было целью, ради которой он жил, посвящая огромное количество времени разным случаям из жизни других людей и жертвуя сотни миллионов долларов бесчисленным благотворительным организациям.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 16 (продолжение №2)
перевод goldy_kate.
Приватность Неверленда состояла в том, что никто не мог видеть количество транспорта, принадлежащего благотворительным организациям и привозящего невероятное количество больных детей в качестве гостей, месяц за месяцем. К примеру, двести обездоленных детей из учреждения имени Святого Винсента для инвалидов, или ребята из организации «Большой Брат» и «Большая Сестра». Майкл никогда не придавал этим визитам огласку, потому, что его просто обвинили бы в саморекламе.
Итак, позвольте мне напомнить всем вам, что в юбилейном, тысячелетнем выпуске Книги Рекордов Гиннеса Майкл назван поп-звездой, поддерживавшей наибольшее количество благотворительных фондов и организаций. Это был единственный рекорд, которым он никогда не хвастался. Он просто не нуждался в общественном одобрении – лучшей благодарностью для него становились тысячи писем, отправленных родителями и руководителями благотворительных фондов, которые описывали в своём послании, как визит, или выходные, проведённые в Неверленде, наполнили нуждающегося в лечении, или умирающего ребёнка счастьем. Автобусы с детьми и армия благодарных родителей – они верили тому, что видели, а не тому, что читали – это стоит запомнить в свете событий недалёкого будущего.
Я был свидетелем искреннего единения моего брата с детьми, когда он посещал госпитали практически в каждом городе во время нашего тура Виктори. В течении всей свое карьеры он обязательно вписывал в свой график посещение детских больниц, раковых центров и детских домов по всему миру. В эти невозможно ценные моменты, свидетелем которых я был во время совместных посещений, я видел, как он использует всё, что Господь дал ему, чтобы отплатить за столь щедрые дары. Его взаимодействие с детьми было, безусловно, самой чистой и искренней из тех вещей, которые мне доводилось видеть.
Вам следовало бы побывать там, чтобы увидеть дюжину обритых детей, бегающих с радостными возгласами по всей территории поместья, напрочь забыв о своей химиотерапии. А ещё я видел, что происходило, когда он входил в палату в детском госпитале: болезнь словно улетучивалась из детских тел, когда их глаза светились счастьем от присутствия моего брата. Я часто видел медсестёр и родителей, плачущих во время таких визитов. Я часто сравнивал влияние Майкла с радостью, возникающей с визитом Микки Мауса, или Санты.
Никто из нашей семьи не удивлялся такому положению дел, ведь его сочувствие к детям всегда было его неотъемлемой частью, и мама часто вспоминала, как он во время просмотра телевизора плакал над особо ужасными новостями. Основой его гиперчувствительности служило его религиозное воспитание, и он всегда напоминал всем нам: «Иисус всегда говорил – будьте, как дети, любите детей, будьте чистыми, как дети и… смотрите на мир глазами ребёнка, полными непреходящего восхищения». Он всегда верил, что мы «должны отдаваться всем сердцем и душой маленьким людям, которых мы называем сыном и дочерью, потому, что время, которое мы проводим с ними – это рай». Эти слова очень важны для понимания того, как мой брат подходил к отношениям с детьми.
Когда фанаты слушали его песню “Speechless” из альбома Инвинсибл, они слушали некое подобие чуда, ведь он написал эту песню, сидя в ветвях своего Дарующего дерева и наблюдая за играющей девочкой и мальчиком. Это потому, что и девочки и мальчики приглашались в поместье: делаю на этом акцент из-за распространённого мифа о том, что на ранчо приглашались лишь «маленькие мальчики».
Он не мог видеть детских страданий. Мама всегда рассказывала историю о том, как они с Майклом сидели дома в 1984 году и смотрели новости. Вдруг камера показала детей в Эфиопии, страдающих от голода. Майкл увидел кадр с худыми, как скелеты детишками с мухами, садящимися на их лица, вокруг ртов, и разрыдался. Это был та искра, породившая их сотрудничество с Лайонелом Ричи и посвящённость благотворительности до конца своих дней.
История, которая лучше всего демонстрирует гуманитарность моего брата – это история о том, когда он узнал новость о расстреле детей на школьном дворе в Стоктоне, Северная Калифорния. Тогда было убито пять детей и ранено тридцать девять. Это был февраль 1989 года, когда такие случаи ещё не стали закономерностью, и его опустошение было подавляющим. Его инстинктивным решением было бросить всё и лететь в начальную школу Кливленда, но потом он остановил себя. «А моё присутствие поможет, или навредит? Я не могу бездействовать, но и вызвать куда больше проблем тоже не хочу». Он разрывался между беспорядком, который могла вызвать его слава и отчаянным желанием помочь.
В конце концов, выждав три недели, он последовал своим инстинктам и вылетел на место происшествия. Как говорил фотограф Гаррисон Фанк, он хотел сделать свой визит как можно меньше известным и проник на территорию школы в машине детектива. Когда он приехал, он сначала вошёл в мемориал погибших в большой классной комнате и произнёс пламенную речь о надежде, утешении и о Боге. Потом он раздал игрушки и записи песни “Man In The Mirror”, которая содержала тексты о лучшем мире через изменение самого себя. После, он посетил местную церковь, чтобы пообщаться с родителями жертв. Подумайте – это было время, когда Майкл пребывал на пике своей карьеры, но, тем не менее, он нашёл время для тех, кто в нём нуждался, для общества, приходящего в себя после жуткой трагедии.
Для меня, самая большая радость того сострадания пришла в словах восьмилетнего Тана Трана, потерявшего в этой перестрелке своего младшего брата. Он говорил репортёрам о силе, которую придал ему Майкл. «Я не хотел идти в школу снова, но Майкл всё уладил. Если он сам пришёл туда, значит там безопасно». Майкл посчитал такой ответ «более ценным, чем все, что я могу получить от аншлаговых стадионов, или топовых хитов». Всё потому, что он знал, что творит не только развлечения, но и добро. По всему миру найдётся ещё немало подобных историй о нём.
И это всё был человек, о котором власти говорили, как о особе с извращённым умом, как о человеке, который мог навредить ребёнку.
Принцесса Диана была благотворительным единомышленником Майкла, и он всегда восхищался ей. Наконец-то у них появился шанс увидеться за кулисами концерта тура “Bad”, проходившего на стадионе Уэмбли в 1988 году. На мой взгляд, они были родственными душами: обоих не желали понимать, обоих высмеивали за добрые дела, оба были вынуждены пользоваться маскировками, чтобы обеспечить своей жизни хоть немного приватности.
Из того, что я понял, Майкл и Диана не особо регулярно общались по телефону на протяжении 1991-1994 годов но я точно знаю, что куда больше звонков было направлено из Кенсингтонского дворца в Неверленд, чем в обратном направлении. Видимо, их объединяла ещё одна черта – и он и она могли часами висеть на телефоне. Казалось, что принцессу Диану совершенно не беспокоила разница в часовых поясах и когда она хотела звонить, она звонила. Майкл, никогда не отличавшийся крепким, постоянным сном, просыпался и всегда был готов к общению. Когда я спросил его мнение о Диане, он ответил «она мудрая, милая, милая женщина» и она рассказала ему, что принцы Вильям и Гарри любили слушать его музыку в её апартаментах на полной громкости. Учитывая увлечение моего брата всем королевским, я уверен, что ему было приятно слышать это.
В 1995 году принцесса дала интервью телеканалу БиБиСи с участием Мартина Башира в качестве интервьюера. Путём такого пиар хода принцесса хотела дать миру возможность лучше понять её. А Майкл отметил для себя: если она доверяет Баширу, то ему действительно можно доверять.
Приблизительно за три года до интервью Дианы, Майкл заказал собственную трансляцию интервью с той, которая из-за своего пока ещё незнакомого телезрителям лица была вынуждена представляться: «Здравствуйте, я Опра Уинфри». Майкл, который недавно расстался со своим менеджером Фрэнком Дилео из-за определённых разногласий, хотел впервые за последние четырнадцать лет заговорить на публику, так как газетные заголовки становились всё более желчными. «Чокнутый Джеко» - каждый журналист считал своим долгом разместить такую статью, а Опра подтвердила одну из распространённых сплетен, когда вдоль и поперёк осмотрела Неверленд в поисках барокамеры и призналась: «Я не нашла ни одной».
Издевательское направление британских таблоидов – брать человека и поднимать его на смех – было особенно огорчающим, ведь оно успешно перечёркивало гуманитарный образ Майкла, превращая его в бессмысленную карикатуру, созданную для насмешек. Он решился на домашнее интервью с Опрой в режиме прямого эфира, чтобы исключить любую возможность ловкого редактирования. Желание остаться один на один огромной аудиторией свидетельствовало о его искренности: не было никаких постановочных вопросов, утверждений, вырезок, дублей. Он просто дал зрителям лучшее из того, что имел. Все видели то, что видели. Сотня миллионов телезрителей.
Для меня «эксклюзивное интервью с самой неуловимой суперзвездой за всю историю мира музыки» стало самым значимым триумфом в карьере Опры, и вовсе не Майкла: оно скорее поднимало кучу пыли, а не вносило ясность. Несмотря на то, что Майкл никогда не использовал слово «оскорбление», Джозеф назвал бы это интервью оскорбительным. Пользуясь случаем, Майкл публично заявил, что он страдает от кожного заболевания, именуемого «витилиго», которое разрушило его естественную пигментацию кожи. Это было сделано в ответ на предположение о том, что он осветлял кожу по причине «нежелания быть чёрным». Я всегда чувствовал, что его чистосердечное признание было принято с жестоким цинизмом и привело к ещё большим спекуляциям на теме цвета его кожи. Правда в том, что в то же время, в 1982 году. Когда Майкл обнаружил белые пятна на своём животе, я заметил одно на бедре. В то время, как моё не ухудшалось, его распространилось по всему телу. Я начал подозревать, что что-то происходит ещё в том, далёком 1984 году, во время Виктори тура, так как Майкл начал постоянно закрывать все доступные участки тела одеждой и гримироваться плотнее положенного.
Вовсе неправда, что он начал носить свою бриллиантовую перчатку из-за витилиго. Эту идею впервые ему подсунул Джеки. На самом деле, Майкл носил перчатку и белую лангетку, чтобы привлечь внимание к движениям рук. Его брюки оставались короткими и открывали белые носки, чтобы сделать акцент на ногах. Также он заматывал кончики пальцев белой лентой, чтобы, как он говорил, «белый привлекал свет». Такие мелкие детали показывали необычайность его творческой натуры, и в этом и состоял гений моего брата.
Тем не менее, его повседневная одежда и концертные костюмы открывали настолько мало кожи, насколько это было возможно: жилеты, закрывающие шею стоячим воротником, застёгнутые под самую душу рубашки, рукава, полностью закрывающие запястья. Я подозревал что-то неладное, но даже представить себе не мог, как далеко зашло витилиго. До 1990 года семья уже узнала о его проблеме, и это было очень огорчительно для Майкла.
Jermaine Jackson "You are not alone, Michael: through a brother's eyes"
ГЛАВА 16 (продолжение №3)
Тем не менее, его повседневная одежда и концертные костюмы открывали настолько мало кожи, насколько это было возможно: жилеты, закрывающие шею стоячим воротником, застёгнутые под самую душу рубашки, рукава, полностью закрывающие запястья. Я подозревал что-то неладное, но даже представить себе не мог, как далеко зашло витилиго. До 1990 года семья уже узнала о его проблеме, и это было очень огорчительно для Майкла.
Можно только представить себе, как же это тяжело – просыпаться день за днём и обнаруживать всё больше и больше мертвенно бледных участков на коже. Настолько травматично это для человека, ведущего публичную жизнь. В этой ситуации он полностью положился на свою вездесущую гримёршу Карен Фей, мейкапирующую белые пятна, перешедшие на шею и лицо. Добрая душа со светлыми волосами и неугасающей энергией – Карен впервые была назначена в команду Майкла во время его «Триллера» и быстро перешла из разряда хорошего специалиста в звание близкого друга, которого он любовно прозвал «Turkle». В скором времени, Карен доказала, что её духовная поддержка значит ни в коем случае не меньше, чем её ловкие кисточки и макияж.
От Карен я узнал, что она впервые заметила белые пятна на его коже во время съёмок клипа “Say, say, say” в 1983 году. Тогда было совсем не трудно закрашивать их в естественный оттенок его кожи, но вскоре всё дошло до той точки, когда на коже остались лишь жалкие пятнышки тёмного цвета. Это означало, что площадь кожи с разрушенным пигментом доминировала, и теперь Карен приходилось закрашивать тёмные пятна, маскируя их под общий, новый цвет кожи. Желание поддерживать натуральный цвет кожи стало невозможным, особенно когда он потел во время концертов.
Именно эти столь необходимые косметические манипуляции стали причиной резкого изменения цвета кожи Майкла и жёстких насмешек со стороны по поводу того, что Майкл перешёл в жанр «травести». Это огорчало меня, так как для него это было необходимой маскировкой. Когда ты понимаешь, как чувствительно он относился к вопросам своего внешнего вида, ты начинаешь понимать, насколько безоговорочно он доверял Карен. Это была нечеловечески сложная работа, но каждое профессиональное решение, принятое ею, было направлено на свободу и уверенность Майкла в себе и ещё она делала его внешность внешностью звезды, кем он, собственно, и являлся. А он полностью полагался на неё, держа её прямые обязанности в секрете от многих. Некоторые люди из его окружения – видеооператоры, фотографы, не понимали, что задание Карен состояло в поддерживании его внешности в идеальном состоянии, а она не могла объясниться с ними, так как поклялась хранить всё в секрете. Именно поэтому наблюдатели могли видеть только обложку – хорошенькую, излишне суетливую гримёршу, время от времени необъяснимо исчезающую вместе со своим клиентом. Это было неправильно понято: все решили, что она претендует на внимание Майкла. На самом деле она дорабатывалась до ручки, чтобы он чувствовал себя надёжно и безопасно и мог быть уверен, что его витилиго не видно никому из окружающей его толпы.
Вдобавок ко всему у Майкла обнаружили лёгкое аутоиммунное заболевание – волчанку, которая при обострении проявлялась ярко-красными пятнами на его носу и щеках. Витилиго вместе с волчанкой привели к единогласному решению врачей – как можно больше держаться в тени, именно поэтому он был вынужден ходить под зонтиком в ясные калифорнийские дни. Самое печальное – это то, что только со смертью Майкла через официальные документации аутопсии подтвердилось всё, что он говорил о своей коже. Он рассказал правду в 1993. Ему, наконец, поверили в 2009.
К счастью, Опра принесла долю правды миру – если снова вернуться к временам того живого интервью. Для меня является очень значительным то, что она обошла Неверленд до того, как все эти бессмысленные обвинения начали затуманивать истину. Незадолго до конца интервью она заметила кровати для больных детей в кинотеатре и сказала: «Что я поняла, когда увидела это оборудование, так это то, что ты действительно заботишься об обездоленных, раз решил установить такой центр в своём доме». Какое же её общее впечатление от поместья? «Мне невероятно понравилось здесь, потому что я снова почувствовала себя ребёнком» - сказала она.
Как уверено большинство людей, мой брат изо всех сил старался сохранить свою частную жизнь и свои воспоминания и поэтому бытует мнение, что нигде, кроме Неверленда, для него не было спасения от контроля. На самом деле, свои маленькие победы он легко хранил в секрете, и было ещё одно место на Земле, о котором никто и никогда не узнал бы.
Начиная с ранних девяностых, Майкл стал наведываться в аэропорт Лос-Анджелеса, но он приходил туда вовсе не для того, чтобы сесть на самолёт: он приходил, чтобы побыть наедине. Пока инструкторы усаживали лётчиков в учебные самолёты, и внушительные лимузины подвозили своих вип клиентов к огромным лайнерам, незаметный парень в бейсбольной кепке проскальзывал между толпами народа и подходил к незаметному ангару прямо возле взлётно-посадочной полосы. Как только Майкл опускал на вход гигантские ролеты, он мог расслабиться. Это был его секретный бункер, даже без окон, где его никто не мог найти. Он приходил сюда не для того, чтобы петь, или танцевать: он появлялся здесь, чтобы рисовать. Это был его «уголок искусства», найденный для него австралийским художником Бреттом Ливинастон-Стронсом, которому он поручил писать какие-то портреты. Там эти двое могли зависать часами. Майкл говорил, что это убежище и «арт-терапия» помогали ему «сбегать от сумасшествия и отключаться от всего».
В 2011 мир наконец-то узнал об этом тайнике, когда работы Майкла впервые были продемонстрированы общественности. Я не думаю, что кто-нибудь до этого был способен оценить, сколь талантливым художником он был, но он получал неизмеримое удовольствие от экспериментов с акварелью и карандашными набросками. Он даже спроектировал свою собственную мебель – с цифрой семь в деталях отделки. Это бесценная коллекция, которую Майкл просил хранить в ангаре из-за того, что он хотел хранить всё в секрете и, отчасти, из-за того, что большинство работ были созданы либо под руководством, либо в сотрудничестве с Бреттом.
Я приходил в тот ангар после смерти Майкла. Его работы, даже спустя годы, всё так же стоят по верхам, не убранные в рамки, кое-где разбросанные по полу и прислоненные к стене по углам. Там их более пятидесяти. Я стоял там и представлял его, запершегося от всего мира и с головой погруженного в работу. Всё, что я мог – это улыбаться и думать, что, чёрт возьми, он проделал долгий путь от разлитых на ковёр Дайаны Росс красок.
Как его семья, мы знали, что Майкл всегда был открыт для дружбы с детьми, и если бы вы знали его так, как знали мы, сама мысль о том, что стоило бы беспокоиться о справедливости этого бесчеловечного обвинения, была бы абсолютно смешной. Я знал двух детей, которых Майкл впустил в свою жизнь. Дейв Роттенбург взял псевдоним «Дейв Дейв», чтобы прервать все связи со своим отцом, потому, что когда Дейву было шесть, он поджёг его кровать и комнату, оставив ему на память восемьдесят процентов ожогов и шрамы на всю жизнь. Как Дейв Дейв очень верно сказал на похоронах моего брата, «Майкл нашёл меня, помог мне и при первой же нашей встрече обнял, и он не переставал обнимать меня на протяжении всей своей жизни, равно как и всегда находил время для моральной поддержки».
А ещё был Райан Уайт, мальчуган из нашего родного штата Индиана, который был заражён СПИДом через переливание крови и впервые появился на ранчо в 1989 году. Его мать – Жанна провела очень долгое время в имении, прежде чем разрешить сыну оставаться там без неё на длительные каникулы. Майкл любил Райана, потому что тот относился к нему не как к поп-звезде. Райан любил Майкла потому, что тот относился к нему не как к больному СПИДом. Когда самочувствие Райана серьёзно ухудшилось, Майкл стал для него настоящим попечителем. Он был опустошён, когда паренька не стало в 1990 году. Его песня “Gone Too Soon” была посвящена Райану.
Тем не менее, Неверленд посещали не только больные дети. Майкл обожал бывать со своими племянниками и племянницами. Он продолжал общаться с детьми-звёздами и именно так Джимми Сэйфчак, Эммануэль Льюис и Макколей «Мак» Калкин подружились с ним. А потом там появился мальчик из Австралии – Бретт Барнс и братья Фрэнк, Эдди и Энджел Кассио, которым Майкл помогал финансово. Мой брат всегда горел желанием помочь больным детям, или детям-знаменитостям, которые на своей шкуре переживают все негативные стороны славы.
Он стал особенно близок к австралийскому парнишке по имени Уэйд Робсон. Майкл даже называл Уэйда, его сестру Шанталь и их мать Джои «своей второй семьёй» и часто писал им это. На протяжении долгих лет будут появляться и другие близкие семьи, но особое отношение он имел именно к семье Робсонов. В самом начале их знакомства, мама с сыном и дочкой посетили Неверленд. Потом по принципу «раз доверяет Джои, значит доверяем и мы все» Уэйду было позволено оставаться в поместье без родственников. Этот факт всегда ловко обходился СМИ: ни один ребёнок не находился в Неверленде без сопровождения родителей. Если такое и было, тот только потому, что родители знали моего брата и доверяли ему, как опекуну своего ребёнка. Масс-медиа всегда упускали из виду родителей, предпочитая выставлять всё в негативном свете анонимных отношений Майкла с мальчиками и опуская общую связь с семьями этих детей. Никто и никогда не упоминал, что семьи Марлона Брандо, Томми Хилфигера, Криса Такера, Кирка Дугласа и мастера позитивного мышления Уэйна Дайера были также частыми гостями на ранчо, но, я думаю, для тех людей более возбуждающей была мысль о том, что дети находились там одни.
Робсоны познакомились с Майклом в 1987 году, когда его тур “Bad” проходил в Брисбане. Пятилетний Уэйд поучаствовал в конкурсе и выиграл право потанцевать с Майклом на сцене. Тогда он зажёг стадион. Майкл был поражён и, как он сам сказа позднее: «Это было потрясающе - словно смотреть на себя в зеркало в другом воплощении». Всё, чего он хотел – это использовать талант ребёнка и исполнить его мечту. Короче говоря, он перевёз всю его семью в Л.А., когда Уэйду исполнилось семь. В этот промежуток из двух лет Майкл прочно сдружился с Джои, проводя несметные часы за телефонными разговорами. К тому времени, когда семья появилась в Калифорнии, они уже не были чужими людьми. Тогда Майкл взял Уэйда под своё крыло профессионала, обеспечивая ему работу с известными хореографами – Бруно «Поппинг», «Тако» Фалкон, и «Креветки из бунгало» Майкла. Влияние этих двоих парней незаметно отражалось на многих элементах хореографии Майкла, и особенно на лунной походке.
Это было словно воспоминание о нашем детстве в Гэри. Майкл часами залипал с Уэйдом возле телевизора и смотрел танцевальные записи, наставляя его и показывая, какие детали нужно запоминать и на что стоит обратить внимание. Кончилось всё тем, что в двенадцать лет Уэйд стал хореографом в Миллениум Данс Комплекс, в Северном Голливуде, где Майкл проводил свои многочисленные прослушивания только-по-приглашению. Четыре года спустя он стал хореографом Бритни Спирс, а ещё через некоторое время курировал Джастина Тимберлейка. Талантливый, трудолюбивый и поддерживаемый Майклом – передавал свои умения Бритни и Джастину.
Многие родители видели, что Майкл меняет жизни их детей невероятно положительно, и никто из них никогда не видел и не чувствовал ничего подозрительного, оставляя их в его компании. С родительским инстинктом был достигнут консенсус. Это не было «разрешать ребёнку спать в одном доме с взрослым мужчиной», это было доверять ребёнка ответственной и нежной заботе Майкла – разница между предрассудками и личными незыблемыми наблюдениями.
Оглядываясь в прошлое, можно заметить, что всегда существовала проблема конфликта с недоверчивым миром, которая стала неотъемлемой частью жизни знаменитостей. Чем большему количеству незнакомых людей ты искренне доверяешь, тем выше вероятность того, что однажды кто-то учует пьянящий аромат богатства и возможностей и решит вынести из этого выгоду для себя. Доверчивое отношение моего брата ко всему окружающему и некоторая наивность лишь приближали этот злосчастный день.
Майкл отчаянно хотел стать отцом и иметь собственных детей, но он постоянно был с головой погружён в работу, да и идеальная женщина всё не появлялась. Тем не менее, он продолжал уверенные разговоры о собственных детях и ни для кого не было секретом, что он хочет девятерых. Он называл именно девять потому, что нас в семье тоже было девятеро.
Мы оба упоминали желание иметь «много-много» детей, когда вырастем. Возможно, когда ты сам родом из большой семьи, ты хочешь повторить это. Я не уверен. Я только знаю, что мы любим детей. В Неверленде, на верхнем этаже была комната, заполненная фарфоровыми куклами, одетыми в вельветовые и бархатные платья. Я никогда не входил туда, потому, что не хотел бы увидеть во сне сотни пар немигающих глаз, уставленных на меня. Как говорила мама: «Это единственная действительно жуткая комната со всеми этими лицами, глядящими на тебя».
Мне думается, эта комната была более чем гордостью коллекционера. Мне кажется, это было положительной визуализацией того, что он хотел бы видеть – дом, полный детишек. Его спальня и игровые комнаты также были заполнены манекенами, одетыми в различную одежду, которую он любил и моделями супергероев в натуральную величину, такими, как Дарт Вейдер, Супермен, Бетмен, Ер2-Де2 и Роадраннер. Я думаю, в Неверленде он скучал по человеческому обществу – ведь он вырос в битком забитом доме – и поэтому приглашал незнакомых людей в свой мир, моделируя для себя суррогатные семьи. А ещё, я думаю, он видел отголоски своего детства, будучи окружённым всеми этими шумными ребятишками, ставшими для него новыми «братьями». Через них он пытался вернуть своё детство после того, как построил свой идеальный мир.
Люди так и не поняли того, что Майкл создал для себя уютное, защитное покрывало, не имеющее никаких скрытых мотивов. Всё, чем он окружил себя, заменяло что-то из его прошлого. Он хотел быть одиноким и одновременно боролся за чувство внутреннего комфорта, он был вынужден бороться, пока пустота не заполнилась его собственной семьёй.
Неопубликованное интервью Джермейна Джексона для Huffington Post. сентябрь 2011.
В сентябре 2011 года споры окружали Джермейна Джексона. Процитированная часть его мемуаров вызвала возмущение. Запланированный Концерт Дани в Кардиффе привел к расколу в его семье. Кроме всего, до суда по делу о непредумышленном убийстве над доктором Конрадом Мюрреем оставались считанные дни . Отложенное без объяснений Huffington Post интервью Чарльза Томсона со звездой приоткрыло занавес на его душевное состояние среди этих грозовых туч . Ровно пять месяцев спустя фанаты могут наконец прочитать его эксклюзивно на Orchard Times. Это - середина сентября и Джермейн Джексон заканчивает изнурительный книжный тур по Великобритании. Он провел последние четыре дня в плотном графике, выступая на телевидении и радио. Его автомобиль подбирает меня на Wood Lane в Лондоне и везет нас в студию BBC ; он только что появился на Loose Women - британский ответ на The View - и уже по пути на интервью "BBC Radio 5 Live" с Ричардом Бэкон .
Поскольку мы уже внутри, несколько десятков подростков, присутствующих на экскурсии по студии BBC, теряют всякий интерес к своему гиду, ведь они заметили брата Майкла Джексона, идущего по зданию. Я смущаюсь, так как их взгляды сопровождают нас через все фойе , но Джермейн, кажется, не замечает их. Я полагаю, для него это в порядке вещей. Являясь членом одной из самых известных семей в Америке, он привык к постоянным посторонним взглядам. Проблема, по его мнению, не в том, что они смотрят, а в том, что их взгляд, зачастую, исковеркан средствами массовой информации. Это именно та причина, говорит он, почему он написал свою новую книгу You Are Not Alone: Michael Through A Brother’s Eyes..
« Как все прошло в Loose Women? »- спрашиваю я его пока мы ждем лифт.
« Ну ...» - он полуусмехается и вздыхает громко. - «Они были loose (свободные) ».
Я посмотрю интервью Loose Women позже на YouTube. Как и многие из его недавних интервью, оно было воинственное. Как только Джермейн пытался говорить о своем брате, так сказать с точки зрения " первых рук" , он неоднократно прерывался хозяевами. У Майкла был "сложный характер",- говорят они ему. Он: " возможно он был измученным человеком".
Тот факт, что многие думают, что они знают больше о Майкле, чем его собственная семья, - это большая проблема для Джермейна. Такой подход, по его словам , результат многолетней борьбы с неточным СМИ. «Это станет постоянной темой для всей семьи»,- пишет он в книге - «противостояние фактов против суждений , но факт всегда останется в проигрыше».
По словам Джермейна, даже его первая попытка написать книгу в 2003 году, провалилась, потому что издатели не хотели печатать основанное на фактах повествование о жизни его брата.
« Я пытался написать что-то с Джудит Риган, с Харпер Коллинз в Нью-Йорке, но они не были заинтересованы в истине,» - говорит он мне, пока мы сидим в пустой радио-студии.- « Они были заинтересованы в сплетнях и всякими такими вещами, которые не были правдой. Они хотели грязи, а я сказал: "У меня нет грязи", так что они мне отказали».
Восемь лет спустя Харперу Коллинзу пришло время разделить образ мышления Джермейна. Его книга описывается издателем как "глубоко личный, любящий портрет Майкла Джексона". Но Джермейн не забыл фиаско 2003 года. «Они пытались поставить меня на Джудит Риган шоу уже в этом книжном туре »,- говорит он.- « Я сказал: " Еще чего! " ».
Книга погрязла в полемике. Пока Джермейн летел в Лондон, буря назревала над "Прологом". Описывая суд над своим братом по делу о растлении несовершеннолетнего 2005 года , Джермейн писал, что он впал в паранойю из-за страха , что Майкл может стать жертвой страшной несправедливости, поэтому он вынашивал секретный план побега. Он организовал частный реактивный самолет, который был наготове в ближайшем аэропорту, чтобы в мгновенье ока унести брата в Бахрейн, если все будет выглядеть безвыходно.
Но многие журналисты, видимо, слишком ленивы, чтобы прочитать даже девять страниц "Пролога" Джермейна перед тем, как писать об этом, поняли это кардинально неправильно. Все началось, когда в одном газетном материале неверно процитировали "Пролог" и сказали, что семья Джексон планировала тайно увезти Майкла далеко на Ближний Восток после того, как он был бы осужден . Журналисты взялись "Copy-and-paste" (Копировать-вставить) и история повторялась сотни раз в газетах и на сайтах, включая New York Post , NY Daily News , Denver Post и Washington Times . Даже Press Association совершило ошибку.
Глупая история сделала книгу Джермейна похожей на фикцию , ситуация ухудшилась, когда Томас Мезеро, адвокат Майкла в суде 2005 года , публично подверг резкой критике подобное заявление.
« Одна из причин почему я написал эту книгу - чтобы мои слова отвечали сами за себя , в контексте »,- говорит Джермейн. -« Но даже газеты, освещающие мою книгу, исказили мои слова . Никогда не существовало плана вывести Майкла из страны ‘в случае осуждения’. Томасу Мезеро пришлось опубликовать опровержение, основанное на том, что изначально было не верно. Вот такое одно изменение контекста показало, как небольшая неточность может перерасти в снежный ком и как образуются мифы. Я сидел и думал: " Это то, с чем Майкл сталкивался постоянно ".
« ‘Пижамный день’ особенно врезался в мое сознание »,- говорит он, ссылаясь на то утро, когда во время судебного разбирательства его брата, звезда прибыла в суд в пижамных штанах. Майкл поскользнулся в душе, как он позже рассказал Джесси Джексону в интервью на радио, и ушиб легкое. Он получил звонок в больнице, сообщающий ему, что если он не прибудет в суд в кратчайший срок, он будет арестован. Не имея времени, чтобы вернуться домой и переодеться, он помчался в суд прямо в одежде, в которой он был доставлен в больницу и шатаясь прошел до суда путь в пижаме, со следами муки на всем его лице.
Средства массовой информации, в своем большинстве, не поверили в травму, сочтя это рекламным трюком, -как будто Джексон нуждался в рекламе в то время,- или отчаянной попыткой вызвать сочувствие. В ту неделю история его Обвинителя с треском развалилась во время перекрестного допроса,- факт, который почти полностью был проигнорирован СМИ , слишком занятыми "исподним" звезды.
« Это когда я пошел в больницу и я увидел его »,- продолжает Джермейн .- « У нас был разговор и он справедливо сказал, что он самый непонятый человек в мире. Ему было тяжело и он был разбит, и я обнял его; вы увидите откуда мы вышли, и мы ничем не отличаемся от любой другой семьи, но успех, как бы затмил его человеческую личность .»
« Они так много говорят о Легенде и то и сё, но он - человек. Он отец, который любил своих детей, который проводил много времени с ними.»
« Я привез своих детей как то раз, а Принц и Перис расшалились. Майкл сказал: "Вы меня очень огорчили, вы ведете себя как ненормальные перед Джафаром и Джерместин, так что вы наказаны". Я имею в виду, он был таким с ними, потому что он хотел, чтобы они были хорошими. Он не был бы согласен сегодня [ с тем ,что происходит]; если бы он был жив, то он не позволил бы им быть в Интернете и все такое. Он был категорически против всех этих вещей .»
После смерти Майкла и переезда его детей в семейный дом Джексонов в Encino, Калифорния, просочились кадры в которых троица пела и играла перед веб-камерой. Сначала утечку списали на взлом , но затем появились комментарии детей на аккаунте Twitter . Это реальные аккаунты ?, спрашиваю я Джермейна.
« Да. Это их. Да. И мы против этого. Мы встречались с мамой по поводу этого. Она не может это контролировать. Ей 81 год. У них забирали компьютеры , а потом они получили их обратно, потому что они говорят, что они нужны им для выполнения домашних заданий, но они делают понемножку вещи здесь и там. »
« Это, как и у любого другого родителя -борьба отцов и детей »,- подает голос со-автор Джермейна Стив Деннис .
« Да, »- соглашается Джермейн . - « У Принса есть подружка!»
Я спрашиваю его: на самом деле видео с YouTube были скинуты детьми, а не украдены хакером?
« Они сами сделали это!,» - отвечает он.- « Да! Один человек там вошел в конфронтацию с Перис и стал обзывать ее отца всеми этими прозвищами и писать разные гадости, и я сказал: "Смотрите, вот почему они не должны быть в интернете. Люди не все хорошие. Они поджидают, чтобы сказать ужасные вещи".»
Как он относится к тому, что дети появятся на трибьют-концерте в Кардиффе?, спрашиваю я . Он выглядит потрясенным.
« На трибьюте? Нет.. Они собираются быть там? »
Я говорю ему, что пресса заявляет, что дети выйдут на сцену.
Он делает паузу, потом шепчет: «Оххх ... вау.»
« Смотрите, Чарльз, я расскажу вам, как я чувствую» - говорит он.- « Я так стараюсь делать правильные вещи, потому что когда вы создаете что-то, вам потом с этим жить, и это с вами останется навсегда, тем более сегодня, как никогда, потому что есть Интернет и twitter, и то и это. У меня был разговор с мамой и я просто объяснил ей, что это все очень не вовремя , а затем в той же беседе она сообщает мне: братья репетируют!
Поэтому я говорю себе: " Но ведь суд ... " Потому что, смотрите чего я не хочу : Что произойдет в суде ? Снова [они] непременно унизят его, скажут самые страшные вещи и все такое прочее .... Но [семью] не увидят в течении двух недель после начала суда, потому что делается шоу, и это тогда, когда весь мир сосредоточен на том, чтобы восторжествовало правосудие для него ... Концерт можно сделать позже. »
Он ссылается на суд над доктором Конрадом Мюрреем, человеком, который обвиняется в непредумышленном убийстве Майкла Джексона. Вступительные заявления практически через неделю и Джермейн клятвенно пообещал не заниматься рекламой своей книги, когда судебное разбирательство вступит в активную фазу. Но Джермейн говорит, что он скептически настроен относительно того, что суд даст необходимые ответы семье. В течение многих лет Майкл признавался друзьям и семье, что он считает, что будет убит за его музыкальный каталог, стоимость которого оценивается в миллиарды долларов - в несколько раз превышая его нашумевшие долги. У семьи остаются подозрения, что его смерть не была случайной.
Джермейн указывает на различия между тем, как обращались с его братом и как с Конрадом Мюрреем, приводя это как доказательство того, что во влиятельных кругах вопрос с решениями против брата стоял на повестке дня .
« Мы знаем, что "некто" это сделал »,- говорит он.- « Выясним мы кто или нет, я не знаю. Суд это просто процедура, но только гляньте, как много времени это заняло. У меня такое чувство, что они не хотят. Посмотрите, как долго они тянули с арестом Мюррея по сравнению с тем, как быстро они выставили Майкла в наручниках по национальному телевидению. »
Обыск в доме Майкла был произведен в ноябре 2003 года, а отбор присяжных был в январе 2005 года. С другой стороны, Конрада Мюррея не арестовывали почти восемь месяцев после смерти Джексона и были еще 18, прежде чем он предстал перед судом.
« Одна вещь, которая задела меня, когда судья сказал: " Мы хотим закончить все до праздников ",» - гримасничая говорит Джермейн. - « Это проблема с Лос-Анджелесом и всей системой правосудия. Для них более важно иметь выходные на День Благодарения, Рождество и Новый год, чем добиться справедливости для моего брата. Такое чувство, что кому это надо? Мы потеряли брата! Мир потерял кого-то, кого они любят, а они говорят: "Мы хотим разделаться с этим до праздников. Мне было горько это слышать.»
"Вы должны слышать, как они относились к нему в самые последние дни”
Подозрения Джермейна по поводу обстоятельств смерти брата подпитываются намеками полученными от людей, которые непосредственно находились на репетициях злополучного This Is It концерта.
Пожалуй, до самой шокирующей части книги Джермейна средства массовой информации до сих пор еще не добрались, что собственно и не удивительно, учитывая, что большинство журналистов, освещающих книгу, видимо даже не закончили "Пролог". В главе Джермейн подробно делится деталями полученными от непосредственных участников репетиций своего брата.
По описаниям свидетелей Майкл был затравлен , подвергался оскорблениям со стороны членов команды, секьюрити шпионили и у него неоднократно проявлялись признаки тяжелой болезни - признаки, которые, якобы, были проигнорированы толстосумами, толкающими его далеко за рамки его возможностей. Джермейн особенно скептически относится к фильму о концерте, который побил кассовые рекорды в 2009 году.
« Один из моих источников рассказал мне, что однажды Майкл стал озираться вокруг, и сказал: " Чьи эти камеры?” Он даже не знал! Тем, что они показали в "Вот и все" - они "отмазались", пустили дым в глаза , но мы покажем вам в книге дни, которые они не показали вам.»
« Майкл был недоволен тем, каких людей они наняли, потому что он хотел, чтобы были наняты люди, которых он хотел нанять , и они наняли которых они хотели нанять. Поэтому я предполагаю, что они хотели, чтобы все были преданы им .»
« Я разговаривал с пятью людьми, которые были или на репетициях или в контакте с Майклом за их пределами. Они рассказали мне, что они делали с ним. Они видели, что его бросало то в жар то в холод, а они кидали ему куртку. Чарльз, они относились к нему ужасно. Кто-то сказал: "Просто швырните ему ведро курятины."*
« Но ведь кто-то должен был позвонить нам. Любому из нас. Даже барабанщик из "Вот и все" , который был с нами все эти годы, Джонатан Моффетт, который знает нас ! Подними трубку! Позвони мне! Позвоните Джеки! Майкл был бы жив сегодня, потому что мы бы примчались туда и сказали: " Разве вы не видите что что-то не так? Чем вы тут все озабочены? Шоу? Не будет никакого шоу, если ему плохо." И никто ничего не сообщил.»
« Мне сказал один из этих пяти людей, что им было приказано не выходить в интернет, не контактировать [ с семьей], тот кто находился в помещении, должен был оставаться на месте. Просто под замком. До такой степени, что у них находился человек в комнате! Это напоминает мне 11 сентября, когда была тема удара по Пентагону и ЦРУ кинулся и изъял все у всех, даже незначительные пленки наблюдения, начиная от Mom до Pop stores.»
« По сей день, когда я рассказываю (об этом) маме , она говорит : ‘не рассказывай мне, не рассказывай мне.’ Она плачет. А я говорю: мама, ты должна это знать. Ты должна услышать, как они относились к нему в самые последние дни .»
Защита доктора Мюррея изначально опиралась на подобные свидетельства и его адвокаты просили разрешение показать на суде отрывки из документальных записей, чтобы доказать, что Майкл уже был слаб. Тем не менее, они отозвали просьбу, после того, как не смогли найти убедительные кадры, где звезда выглядела бы болезненно на сцене. Участники же репетиций публично опровергли некоторые из утверждений приведенных в книге Джермейна.
Поскольку Джермейн готовится перебраться в другую студию для своего следующего интервью, я решаю расстаться на более легкой теме. Я спрашиваю его, будем ли мы свидетелями возвращения братьев Джексон в реалити-шоу Jackson Family Dynasty.
« Нет», - хихикает он,- « Они не захотят нашего возвращения после этих серий.»
Почему ?, спрашиваю я.
« Я не знаю», -отвечает он.
А как насчет тура воссоединения? Он ,возможно, против трибьют-концерта запланированного семьей в середине судебного разбирательства над доктором Мюрреем, но он рассмотрит вопрос о воссоединении после окончания суда?
Он расплывается в сияющей улыбке: « Я хотел бы сделать с братьями огромную, огромную пресс-конференцию, объявив тур во имя Майкла. Просто с братьями по всему миру. Это то, что хотят видеть люди. Когда я вернусь к попыткам сделать это, то я буду работать изо всех сил, что бы все получилось. Мне очень хочется, и это моя цель. Это должно быть : братья Джексон делают тур в память о Майкле. Играть музыку по всему миру. Вот как это должно быть. »
Post Script: Конрад Мюррей был признан виновным в непредумышленном убийстве Майкла Джексона в ноябре 2011 года. Позднее в том же месяце он получил максимальное наказание в виде четырех лет лишения свободы.
Во время суда над Мюрреем, режиссер This Is It Кенни Ортега показал, что Джексон многократно пропускал репетиции. Он рассказал присяжным, что 19 июня 2009 года состояние Джексона на репетициях вызвало «глубокое беспокойство». Джексона "знобило" и он был "несвязный". "Он был отрешенным", -сказал Ортега.- "Что-то было не так". Ортега предложил Джексону уехать домой пораньше.
В электронном письме, написанном концертному промоутеру Рэнди Филлипсу об инциденте, Ортега сказал, что Джексон был похож на "потерявшегося мальчика". В письме говорилось, что организаторами уже "разыграны карты жесткой любви**, сейчас или никогда" . Он говорил, что Джексон стремительно худеет и "ужасно боится". Был разговор о "закручивании гаек". « Насколько я могу судить», - пишет Ортега,- « нет ни одного, готового взять на себя ответственность за него (заботу о нем). » В электронном письме сказано: « я чувствую, что он должен пройти психологическое обследование ... Сегодня он неоднократно спрашивал меня, не собираюсь ли я его оставить. Он ,практически, молил меня о доверии .»
Концертные промоутеры не признали, что когда-либо были обеспокоены тем, что выступления могут быть отменены.
February 15th, 2012 at 7:27 am in London by Charles Thomson.
Перевод Lyudik * - "Просто швырните ему ведро курятины"- это предложение может иметь несколько смыслов, но т.к. они весьма.., не буду их приводить, оставляю как есть. ** - "жесткой любви"- "жестокость во благо”, по типу хирургической операции, когда человеку делают " по быстрому" нестерпимо больно, чтоб он позже уже не мучился от болезни и боли..(с моей точки зрения, довольно таки двоякое выражение в контексте темы и при данным финале).
