[b]Тем временем доктор Чандлер настолько преуспел в отношениях с Майклом, что попросил моего брата заплатить за "новое крыло" его земельной собственности. К счастью, у Майкла был здравый смысл отказаться. Но, возможно, это зажгло негодование в докторе Чандлере – негодование, которое начало крепнуть, после того, как Джорди, вместо того, чтобы провести выходные с отцом, остался в Neverland, где Майкл баловал его дорогими подарками, поездками на частных самолетах Sony с его матерью и остановками в пятизвездочных отелях. Позже это будет представлено как способ соблазнения, "чтобы вынудить несовершеннолетнего выполнить свои сексуальные требования". Но Джорди Чандлер не был единственным, к кому Майкл относился подобным образом. Мой брат всегда был щедр со своими племянницами и племянниками. Он разрешал им забирать любые понравившиеся игрушки из своей комнаты игр или брал их на «охоту» в Toys "R" Us , где они могли закрыть магазин, и Майкл командовал:

– Вперед! Покупайте все, что хотите!

[http://en.wikipedia.org/wiki/Toys_"R"_Us, http://www.toysrus.com/shop/index.jsp?categoryId=2255956 - прим. пер.]

В моих глазах щедрость Майкла была его сверхкомпенсацией тех детских лет, когда ему только и было известно, что делать покупки в Армии спасения. Это было его способом вернуть что-то, чего он никогда не знал.

Однако Майкл баловал не только мальчика Джорди. Он купил его маме Джун ювелирное украшение от Картье [http://www.ru.cartier.com - прим. пер.], подарочный сертификат на 7000 долларов в бутике Фреда Сигала [http://mir.travel/sights/77189 - прим. пер.] и даже позволил ей воспользоваться своей кредитной картой для покупки двух дизайнерских сумочек – и никто никогда не обвинил его в попытке обольстить ее.

Между тем, время шло – и доктор Чандлер все больше злился, потому что Майкл перестал звонить ему; он чувствовал себя отвергнутым. Внезапно он заговорил о том, что что-то "было неправильно" в отношениях Майкла с его сыном. Никто из нас не мог знать, что он предпримет против Майкла, и, если бы отчим Джорди, Дэйв Шварц, не записал тайно на пленку телефонный разговор с участием доктора Чандлера, чтобы защитить интересы своей жены, мы никогда не узнали бы правду о том, что произошло дальше.

Доктор Чандлер собирался – якобы с помощью своего "определенного набора слов... отрепетированного", как он выразился, – потребовать от Майкла 20 миллионов долларов на раскрутку своих сценариев (по 5 миллионов на каждый). Месяцем ранее он назвал Дэйву конкретные цифры в телефонном разговоре, который был записан Шварцем. Это было вымогательство, предъявленное моему брату лично в отеле 4 августа 1993 года. Майкл, в конечном счете, платить отказался.

Одинокий человек, – имеющий, как оказалось, долг в размере 68000 долларов, – доктор Чандлер был абсолютно уверен в том, что ему удастся взять в оборот самого влиятельного и богатого артиста в индустрии шоу-бизнеса. Возможно, он чувствовал, что ему нечего терять, но, казалось, действовал он не один. Как он сказал, "все идет по определенному плану, который является не только моим... Есть другие, заинтересованные люди, которые ждут моего телефонного звонка, и которые находятся специально в ... определенных местах". Я полагаю, он имел в виду свою команду юристов, даже если он консультировался у одного поверенного. Так или иначе, он будет следовать своему "плану".

Отныне основное внимание будет сосредоточено не на отсутствии факта совращения, а на зрелищности этого события. Никто не будет слушать, когда команда моего брата проведет пресс-конференцию, на которой представит запись телефонного разговора какого-то доктора Чандлера.Никто не будет слушать, даже когда его злонамерение раскроет себя громко и ясно:

– … во всем этом я расцениваю его [Майкла] как... устройство дополнительного заработка. Это само по себе произведет такой сильный толчок, что нам не придется вмешиваться. Это будет необыкновенно гигантский ...

– Я о том, что это может быть расправой, если я не получу то, что хочу...

– ... Майкл должен быть там. Он единственно важен. Он тот, кого я хочу. Никому в этом мире не позволено разделять эту семью. Если я пройду через это, я выиграю время... Я получу все, что хочу, и они будут уничтожены навсегда.

– Майкл Джексон... будет невероятно унижен. Ты не поверишь в это. Он не поверит в то, что с ним произойдет... превзойдет его худшие кошмары... он не поставит еще один рекорд. [Скорее всего, имеется в виду рекорд «Thriller» – прим. пер.]

Отец использовал своего собственного сына для вымогательства денег. А люди гадали, почему Майкл так стремился дарить любовь детям.

Майкл был в Таиланде, входившем в азиатскую часть Dangerous World Tour (мировое турне в поддержку альбома Dangerous – прим. пер.), когда полиция совершила набег на Neverland, вооружившись ордерами на обыск и слесарем. Мы узнали об этом лишь два дня спустя из телевизионных новостей. У нас не было возможности сразу же связаться с ним, и мы благодарили Бога, что Билл Брей (Билл Брей – начальник охраны Майкла – прим. пер.) был с ним рядом, потому что на него можно было положиться так же, как и на семью. Все, что мы могли – сидеть в стороне и наблюдать, как разворачивается весь этот кошмар.

Когда Майкл отказался платить, дантист отвел своего сына к психиатру, чтобы обсудить растление несовершеннолетних. Стандартная процедура приема привела к звонку в Департамент детских и семейных услуг (Department of Children and Family Services (DCFS), который, в свою очередь, сообщил в Отдел по делам детской сексуальной эксплуатации Департамента полиции Лос-Анджелеса (Sexually Exploited Child Unit of Los Angeles Police Department (LAPD). Охотники за славой почуяли кровь. А затем произошли два события: Доктор Чандлер подал гражданский иск на сумму в 30 миллионов долларов, сославшись на оскорбление своего ребенка действием, совращение и халатное отношение; и в то же самое время было открыто уголовное дело под надзором двух окружных прокуроров: Тома Снеддона (для округа Санта-Барбара) и Джила Гарсетти (для округа Лос-Анджелес). Это произошло в то время, когда конвой LAPD прибыл в Neverland в поисках улик. Обыск не увенчался успехом: конвой покинул Страну Вечного Детства с не чем иным, как с памятными сувенирами. В этом набеге не было ничего изощренного: полиция потеряла контроль так же, как и любой другой, кто входил в контакт с миром Майкла. Один из величайших артистов Америки превратился в самую большую полицейскую мишень Америки.

Несколько дней спустя полиция также обыскала квартиру Майкла в Сенчури-Сити (микрорайон Вестсайда в Лос-Анджелесе; Вестсайд ЛА – район на западе округа Лос-Анджелес
http://ru.wikipedia.org/wiki.....D0.B0 – прим. пер.), но к тому времени брат был так опустошен обыском в Hayvenhurst, что реагировать на это вторжение уже не было сил: он не хотел приносить беду к дверям Матери. К счастью Мама и Джозеф в момент обыска находились за пределами дома, поэтому были избавлены от необходимости объяснять полиции, что находится в домашней аптечке и для чего используется. Стражи порядка разгромили в пух и прах старые апартаменты Майкла и ничего не нашли. И все же они захватили с собой частные записки и письма, которые оказались набросками лирики – семенами идей Майкла, которые уже никогда к нему не вернулись и, мало того, на протяжении многих лет появлялись в журналах. Эти три обыска дали нулевой результат – полиция не нашла ничего, но через поверенных до нас дошла информация, что офицеры верили в то, что Майкл "соответствует описанию особенностей педофила", потому что использует слова "чистый" и "невинный", предпочитает быть по-детски непосредственным и покупает подарки мальчикам. На смену честной детективной работе пришло сумасшедшее собачье дерьмо образца «всех под одну гребенку». Никто не смотрел на уникальный опыт моего брата, его характер или на то, что он сделал для людей.

А тем временем Джорди Чандлер – под контролем своего отца – дал ложные показания под присягой, содержащие обвинения о растлении и описания тела моего брата. Вооруженные этими показаниями, два детектива появились у Майкла с камерой и видеокамерой, чтобы подвергнуть его тому, что он справедливо охарактеризовал "бесчеловечным и унизительным" личным досмотром. Он был вынужден пройти через него, потому что, как сказали детективы, отказ от досмотра "будет признанием виновности". Лишив чувства собственного достоинства, Майкла заставили стоять голым посреди комнаты и поднять свой пенис так, чтобы можно было сфотографировать его и мошонку спереди, справа и слева. Когда он поворачивался, для того, чтобы один детектив мог сфотографировать его ягодицы, грудную клетку и спину, другой детектив стоял рядом с блокнотом в руках, фиксируя в нем каждую мельчайшую деталь. Итог личного досмотра был таков: ни одна точка на теле Майкла не соответствовала описанию, данному мальчиком (выделено курсивом пер.) – в действительности, плоды воображения не имели ничего общего с реальностью.

Когда мы были детьми и росли в Гери, мы верили в американскую мечту (http://ru.wikipedia.org/wiki/Американская_мечта – прим. пер.) – в то, что каждый гражданин, черный или белый, наделен свободой преследовать свой шанс («has the freedom to chase opportunity» – долго думала, как же эту часть предложения лучше выразить на литературном языке, но так и не придумала; если кто подскажет, буду ОЧЕНЬ благодарна! – прим. пер.) и заслуживает успеха; в то, что личная мотивация будет вознаграждена. Мы верили в "Землю свободных, Дом храбрых" (цитата из гимна США – http://textmp3.net/perevod/8569/gimn_ssha-American_Anthem.htmls – прим. пер.) – в то, что если ты заработал свое процветание, ты будешь признан примером того, что делает Америку великой. Это было верой на всю жизнь, которая рассыпалась с каждой последующей минутой.

«КАК ВЗРОСЛЫЙ ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ СПАТЬ В ОДНОЙ ПОСТЕЛИ С ДЕТЬМИ?» – этот неизменный вопрос Майклу стали задавать в каждом телевизионном интервью.

Я все еще вижу Дайану Сойер (канал ABS) и Мартина Башира (канал BBC), пытающихся понять логику ночных посиделок – привычки, о которой Майкл охотно рассказал и ни разу не пытался скрыть. Для меня было примечательно то, что вопрос никогда не задавался в ключе «почему Майкл делил свою постель с детьми», а всегда имел сексуальный подтекст "спать с кем-либо". Особенно, когда речь шла о горячем молоке и печенье, которые брались с собой в постель, и просмотре кино.

Людям, не знавшим Майкла, трудно передать врожденное понимание и доверие к этим ночевкам, поэтому простой ответ на вышеуказанный вопрос (имеется в виду вопрос «Как взрослый человек может спать в одной постели с детьми?» - прим. пер.) – это было проявлением любви и дарением объятий – тотчас разбивается о стену подозрения. Подозрения, у которого нет ничего общего ни с Майклом, ни со всем, что связано с современной проблемой жестокого обращения с детьми. Но в наше время охваченный паникой родитель видит опасность на каждом шагу.

Я просто спрошу: есть ли в вашей семье или вашем кругу человек, которому Вы слепо доверили бы своего ребенка? Человек, о котором вы можете сказать: «Я доверил бы ему свою жизнь». Таким человеком был для нас Майкл. Для нас и для каждого родителя, доверявшего своего ребенка на попечение брата. А это были родители, которые не воспринимали посторонних, вещающих с экрана телевизора или с газетной полосы о том, что подойдет их ребенку. Меня беспокоит, что наши умы взяли вверх над нашими сердцами – и страхи, предрассудки и пелена осуждения стояла теперь на пути элементарной любви, выражаемой детям. Если мы знаем, что человек делит постель с ребенком, игнорируя при этом достоинства этого человека, мы немедленно ухватываемся за подозрительные мысли в стиле «куда катится этот мир»? И, кроме того, ошибочно сосредотачиваться на том, что Майкл делил постель только с мальчиками. Юные девочки, такие как Шанталь Робсон, Мари-Николь Кассио или сестры Маккалея Калкина и Брета Барнса, играли в его спальне и прыгали на тех же самых кроватях. Я также знаю, что некоторые родители могли присоединиться к своим сыновьям, дочерям и Майклу в кровати и, прижавшись друг к другу, смотрели кино и ели попкорн. Это было, порой, как в колыбельной: «В постели было десятеро – и малыш сказал: «переворачиваемся, переворачиваемся…» (http://www.youtube.com/watch?v=TdDypyS_5zE, http://megalyrics.ru/lyric/unknown/ten-in-a-bed.htm; обратите внимание, концовка песни расходится с переводом – прим. пер.).

Речь шла о пребывании с детьми, которые были непорочны и потому принимали Майкла таким, каким он был; с детьми, чье присутствие приносило ему утешение и, вероятно, уносило его в те дни, когда он делил с Марлоном битком набитую братьями двухъярусную кровать. Я удивлялся, сколько людей считают, что Майкла беспокоило пребывание в своей спальне в одиночестве, поэтому он заполнил ее манекенами и детьми, которые не задавали лишних вопросов. Настоящий ключ к разгадке реальных причин такого поведения состоит в следующем: Майкл открыл свою спальню детям, чтобы дети были там всегда, – но некоторые люди видят только то, что хотят видеть.

В свою очередь я хотел бы, чтобы люди могли видеть, как детей естественным образом тянуло к Майклу как магнитом. Трое детей Тито вместе с моими детьми ходили за Майклом хвостом по всему Neverland и Hayvenhurst: они следовали за ним по пятам как утята за мамой-уткой вверх, вниз, в кухню и даже в туалет – и все это сопровождалось приступами хохота брата. По иронии судьбы, лучше всего охарактеризовала этот феномен "магнита" Джун Чандлер, которая на суде 2005 года произнесла то, что когда-то сказала Майклу: «Ты как Питер Пэн: каждый хочет проводить рядом с тобой 24 часа в сутки”.

ВСЕЙ СЕМЬЕЙ МЫ ПОШЛИ НА ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЮ, назначенную в Северном Голливуде. Это была преднамеренная демонстрация силы на предварительно заказанном мероприятии, которое анонсировало специальную телепрограмму канала NBC под названием «The Jackson Family Honors» (http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=2845230 – прим. пер.) – празднование в честь гуманитарной деятельности мистера Горди и Элизабет Тейлор, которая в это время постоянно находилась рядом с Майклом и была источником утешения в жизни нашего брата. Мама говорила с Майклом по телефону – и все согласились, что “шоу должно продолжаться” с нашей специальной телепрограммой и его Дальневосточным туром (азиатская часть Dangerous World Tour - прим. пер.). Хотя со слов Билла Брея мы знали, что брат боролся: Билл рассказал нам, что у Майкла «болит желудок, но он остается сильным» – мы подозревали, что Билл просто утешал нас, дабы мы перестали тревожиться.

Гуманитарная тематика нашего шоу дала нам подходящую почву, чтобы продемонстрировать семейную солидарность. Все мои письма, оставшиеся без ответа, казались мне теперь неважными; важно было сказать правду в то время, когда СМИ платили бывшим работникам Майкла шестизначные суммы за самые дикие обвинения – чем смачнее обвинение, тем больше чек. Позже я узнал, что к Джой Робсон, матери Уэйда, обращались репортеры из таблоида «National Enquirer» и предлагали ей шестизначную сумму за то, чтобы она изменила свою историю и заявила, что Майкл совратил ее сына. К счастью у таких людей, как Джой, есть совесть. Джой, как и все другие родители и дети, проводившие время в Неверленде, не подкрепила заявления доктора Чандлера даже под нажимом полиции.

Один из шерифов, участвовавших в расследовании, был записан на пленку, когда убеждал ребенка-свидетеля (мы услышали эту запись только в 2005-м): «То, что он отличный парень, пишет музыку, – это все ерунда… Он – растлитель детей…»

Американские и британские СМИ выписывали баснословные чеки, и люди ринулись наперегонки, чтобы успеть поучаствовать в этом сезоне охоты на моего брата. Учитывая все, что мы узнали за годы, нам сложно сейчас не рассматривать это преследование Майкла полицией и СМИ как начало вражеской кампании, призванной привести его к краху.

Но в тот день, когда мы с мамой, Джозефом, Ребби и Тито сидели в кожаных креслах на сцене в Северном Голливуде, мои глаза были еще не так широко открыты. Когда телевизионные эксперты затаили дыхание, ожидая нашей реакции, я подумал, что прозрачность этого дела сейчас станет всем очевидной. Этот оптимизм я принес с собой и на пресс-конференцию, где нас ждала плотная толпа людей с фотоаппаратами и телекамерами. В чем-то это было похоже на джексономанию, только без любви. Пока в комнате эхом отдавались звуки сотен затворов, я думал только об одном: если нас встречают так, то каково бедному Майклу в Сингапуре?

Когда в комнате воцарилась тишина, я сказал речь от имени всех нас: «Майкл стал жертвой в очевидной жестокой махинации с целью воспользоваться его славой и успехом. Мы, как и весь мир, знаем: он посвятил свою жизнь тому, чтобы дарить счастье молодым людям по всей планете. Его способность к состраданию легендарна, и мы не сомневаемся, что его достоинство и гуманность одержат верх в этой непростой ситуации».

После этого нам оставалось лишь одно: Джозеф, Ребби и братья стали собираться к Майклу в Тайвань.

В Тайбэе перед отелем Raffles, где остановился Майкл, первыми нас встретила толпа молодых людей, которые с восторгом рассказали нам о том, как следовали за Майклом по всей Азии. «Солдаты любви» были у Майкла по всему миру – это была армия, стоявшая плечом к плечу и ни разу не усомнившаяся в нем. И хотя иногда Майкл чувствовал себя изолированным, он никогда не оставался один: с ним всегда были любовь и поддержка веривших в него миллионов людей.

Перед его отъездом из Сингапура к нему присоединилась Элизабет Тейлор. Среди всех друзей Майкла она и Марлон Брандо оставались неизменно преданными ему. Элизабет чувствовала особое родство с моим братом, а он находил ее «веселой и остроумной». Их связывал схожий опыт детства во славе. Их отношения были выстроены на уважении, верности и любви, и Элизабет всегда была готова помочь Майклу.

В отеле мы увидели Элизабет не сразу – первым человеком, который нас встретил, был пиар-менеджер Боб Джонс. Мы знали Боба еще со времен Motown и нашей первой поездки в Австралию. Когда Майкл начал соло-карьеру, он нанял Боба Джонса к себе. Что мне сразу не понравилось, так это то, что, как мне показалось, Боб Джонс препятствовал нашему прямому контакту с Майклом. Голливудское окружение тем и живет, что заслоняет артиста от внешнего мира, иногда даже без ведома самого артиста. Но после того, как мы облетели полмира, чтобы поддержать брата, я не собирался позволять кому-то встать между нами. Тем более, Майкл знал о нашем приезде. Когда Боб начал объяснять, что «сейчас не время» и «Майкл спит», я потерял терпение и разговор превратился в ссору.

В конце концов я не выдержал. «Боб, уйди с дороги! Не тебе указывать нам, когда мы можем, а когда не можем видеться с братом!» - рявкнул я. «Я просто выполняю свои обязанности, Джермейн», - ответил он в свое оправдание и отступил в сторону.

И точно, отговорки Боба оказались фальшивыми. Мы постучали в дверь Майкла и вошли. Он был рад видеть нас, хотя картина, открывшаяся нашим глазам, была слегка неожиданной: Майкл сидел под капельницей, висевшей у него над головой, с трубкой, идущей к запястью.

«Что происходит?» - спросил Джеки, как всегда инстинктивно готовый защищать брата. Он подошел к пакету, чтобы убедиться, что в нем физиологический раствор.

Майкл рассказал, что в Сингапуре ему стало плохо перед концертом и шоу пришлось отменить. Врач, который находился с нами в номере, объяснил, что у Майкла «обезвоживание», что Майклу тяжело, что они беспокоятся за его кровообращение…

Он говорил и говорил, а я перестал слушать и только смотрел на Майкла: Майкл выглядел печальнее, чем я когда-либо видел его перед концертом. Обычно он бывал собран и полон энергии. А теперь он казался выжатым – сидел там, словно выбившийся из сил, изнемогающий от жажды бегун-марафонец на финишной прямой. И при этом ему предстоял полуторачасовой концерт. «Это просто стресс, вот и все, - сказал Майкл. – Мне просто нужна жидкость». Его глаза, которые обычно улыбались, были затуманены; он заметно потерял в весе. Майкл и в хорошие-то времена ел неохотно, но под действием стресса он вообще переставал питаться. Судя по тому, каким разбитым он выглядел, он не ел или не спал около недели.

Адвокаты и журналисты тогда строили предположения, будто Майкл «изображает из себя жертву» на публике, однако человек, которого я видел в приватной обстановке, выглядел так, будто собирал последние силы, чтобы держаться и выступать. Но он не сдавался и не умолял о понимании (во всяком случае не раньше того унизительного личного досмотра, который ждал его два месяца спустя). Было видно, что физически испытание на нем сказывается, но его дух был непобедим.

Перед уходом мы напомнили Майклу о том, что приехали поддержать его, и пообещали вернуться на следующий день. Так мы и поступили. Мы уверяли Майкла, что он справится, и подбадривали его просто, по-братски. Но исход расследования, казалось, не сильно беспокоил его. Когда мы увиделись на следующий день, его занимала другая загадка. «Что они пытаются сделать со мной? Почему, вы думаете, это происходит?» - спрашивал он вслух.

Мы знали, что наша семейная солидарность выстоит перед любой бедой. Пока мы держались вместе, мы чувствовали, что справедливость восторжествует. Поэтому когда по телевизору выступила Ла Тойя из Тель-Авива и обвинила Майкла, ощущение было такое, будто в нас на полной скорости влетела машина на перекрестке. «Майкл мой брат, - сказала Ла Тойя, - и я очень его люблю, но я не хочу быть и не буду молчаливым соучастником его преступлений против маленьких детей!»

Я смотрел эту пресс-конференцию и ее последующее интервью на NBC и не мог поверить своим глазам. Она говорила перед камерой так свободно и, казалось бы, импровизированно! Для зрителей интервью Ла Тойи выглядели убедительным признанием вины, но мы-то знали нашу сестру и знали, как она ведет себя при обычных обстоятельствах. В тот момент, когда она заявила, что мама назвала Майкла «проклятым педиком», мы поняли: эти слова были вложены ей в уста ее менеджером-бойфрендом Джеком Гордоном. Как вспоминает теперь Ла Тойя, он грозил избить ее до полусмерти, если бы она не сказала то, что он велел. Но не мне об этом рассказывать. Это история Ла Тойи, и она поделилась своей версией событий в своей книге «Starting Over». Важно знать то, что и Майкл, и остальные члены семьи в итоге простили ее.

Прошло около двух месяцев. В ноябре, когда нам казалось, что худший оборот дело принять уже не может, мы вдруг услышали, что у Майкла случился какой-то срыв и его забрали в реабилитационную клинику в Англии. У нас ушла целая вечность на то, чтобы разобраться, что произошло, но мы знали, что с ним Элизабет Тейлор, Билл Брей и Карен Фей, и что он отменил остаток тура Dangerous. Майкл покинул Мехико и улетел в Лондон. Было очевидно, что с тех пор, как мы оставили его, его физическое и психическое состояние ухудшилось.

У Майкла развилась зависимость от рецептурного препарата Демерол. Все эти переживания из-за ложных обвинений сказались на нем. Его врач увидел, что происходит, и теперь Майклу предстояла шестинедельная реабилитационная программа под профессиональным присмотром доктора Бичи Колклафа. Конечно же, поскольку по времени это совпало с расследованием, Майкла начали обвинять в том, что все это - хитрый план, чтобы уйти от ответственности. Меня всегда поражало то, как при жизни Майкла все активно заявляли, будто он симулирует зависимость, а как только он умер, тут же с удовольствием записали его в «наркоманы». Мы знали, что Майкл принимал Демерол с самого ожога в 1984 году. Я мало что знаю о времени, которое он провел в реабилитационной клинике, поэтому не могу говорить об этом здесь, но некоторые заблуждения считаю нужным развеять. Мне не нравится, что люди вешают на Майкла ярлык «наркомана». Есть громадная разница между зависимостью в результате волевого выбора и случайной зависимостью от выписанных лекарств. Майкл был страстным противником наркотиков и впал в отчаяние, когда оказался в западне зависимости, вызванной, в основном побочными эффектами препаратов. Я читал истории, в красках описывающие то, как иногда его речь становилась невнятна, а взгляд казался отсутствующим, как у человека «под кайфом». Но мало кто, наверное, задумывался о том, что Демерол воздействует на нервную систему и, блокируя боль, создает ощущение в чем-то напоминающее кайф от наркотика. В 1997 году Майкл написал песню «Morphine», которая высмеивала истерию, поднявшуюся из-за этой проблемы. Слова «Демерол, Демерол! О, боже, он принимает Демерол!» говорят за себя. Эта песня стала его ответом критикам, ответом за 12 лет до смерти. К сожалению, она не явилась последним словом в этом вопросе, которое Майкл оставил бы за собой.

Он был человеком, страдавшим от боли с 1984 года, после ужасного несчастного случая. Позже у него диагностировали еще и волчанку, которая сама по себе может вызывать сильнейшую боль. Я не возьмусь рассуждать об этом, потому что не испытывал на себе симптомы этой хронической болезни, но в Америке живет два миллиона человек, которые знают о ней не понаслышке. И все, чего когда-либо хотел Майкл, это чтобы боль – внутренняя и внешняя – оставила его в покое.

Когда Майкл наконец вернулся в Америку, окрепший после курса реабилитации, его превосходную форму заметили все окружающие. Но ситуация все еще была непростой. Во-первых, Майкл сразу попал под пристальное внимание СМИ. Во-вторых, оба окружных прокурора решили созвать Большое жюри, чтобы попробовать выдвинуть официальное обвинение. Майкл решительно настаивал на том, чтобы очистить свое имя, но казалось, что идти ему предстоит не в заслуженный Суд штата Калифорния, а за игорный стол в Лас-Вегасе, где на карту поставлены его свобода и карьера. Во всяком случае, так видели ситуацию его приближенные. Чего многие люди не знают, так этого того, что сам Майкл готов был рискнуть всем и пойти на процесс. На уголовный процесс, с угрозой тюремного заключения, а не на гражданский процесс с наказанием в виде денежного штрафа. Вот настолько он был уверен в собственной невиновности! Он даже дал своим адвокатам распоряжение добиться отсрочки гражданского процесса, чтобы уголовные слушания моги пройти вперед и вердикт «при полном отсутствии оснований для сомнения» был вынесен раньше, чем вердикт на основе «соотношения вероятностей». В таком случае оправдательный вердикт серьезно ослабил бы шансы доктора Чандлера в гражданском иске.

Но в ноябре 1993 года судья отклонил это ходатайство, потому что формальных обвинений Майклу к тому моменту так и не выдвинули. Вместо этого судья принял решение о безотлагательном гражданском судебном разбирательстве, чтобы мальчик не забыл прошедшие события. Дата начала слушаний была назначена на март. Это решение изменило все: если гражданский процесс обернулся бы не в пользу Майкла, как он мог ожидать справедливого уголовного суда? Ничего удивительного, что в таких обстоятельствах было принято решение уладить гражданский иск вне суда. Эти деньги (по слухам, около 15 миллионов долларов) были заплачены не за молчание и не за то, чтобы обмануть правосудие, потому что в данном случае это правосудие обманывало Майкла. Это были деньги, призванные спасти его от пародии на справедливость. Люди забывают и о том, что в принятии этого решения участвовал еще и страховщик, покрывавший личную ответственность Майкла. Помните: Майкл намеревался бороться до конца. Но в ситуации постоянно менявшихся обстоятельств и среди многочисленных ходатайств было принято командное решение уладить дело вне суда. И договор об урегулировании дела недвусмысленно заявлял в письменной форме, что этот платеж не являлся признанием вины.

Еще одно распространенное заблуждение, которое следует развеять, это что Майкл этими деньгами купил молчание Чандлеров. На самом деле договор лишь запрещал Чандлерам обсуждать это дело в СМИ, но вовсе не запрещал им давать показания на уголовном процессе – что и было со временем подтверждено (в 2005 году, во время процесса по делу Арвизо – прим. перев.). Урегулирование дела было единственным способом для Майкла закончить этот кошмар. В то время это казалось его команде наименьшим из зол – и доктор Чандлер в итоге не так уж много выиграл, потому что, как сообщалось, он и его жена получили лишь около полутора миллионов каждый, а остальные деньги отошли мальчику, который в будущем порвал отношения с родителями.

В ноябре 2009 года, через четыре месяца после смерти Майкла, 65-летний доктор Чандлер был найден мертвым в своей квартире в Нью-Джерси. Он умер от огнестрельного ранения, и в руке у него был обнаружен пистолет.

К началу 1994 года, потратив миллионы долларов, созвав два Больших жюри и опросив более 150 свидетелей, включая всех детей, когда-либо гостивших в Неверленде, департамент полиции Лос-Анджелеса и окружной прокурор Том Снеддон вынуждены были признать, что состав преступления отсутствует.

К сожалению, Снеддон отказался закрыть на этом дело. Он объявил, что оно «приостановлено», тем самым оставив открытую дверь для тех, кто мог бы выступить с обвинениями в будущем. Работники масс-медиа тоже не прекратили погоню.

Два года спустя, в 1995 году, моей жене Маргарет позвонил знакомый журналист и предупредил, что ходит слух о некой «секретной» видеозаписи. «И что же на этой записи?» - спросил я. – «Майкл в душе… вместе с Джереми», - ответила жена. Наш сын. Племянник Майкла. «Они собираются напечатать историю о том, что Майкл якобы заплатил нам за молчание», - сокрушалась жена. Мы были в полном отчаянии, не зная, плакать ли от несправедливости или кричать от безумия всей этой ситуации.

Наши адвокаты немедленно довели до сведения «National Enqirer», что если те напечатают хотя бы первый абзац этой лжи, газету закроют в течение недели. В кои-то веки те прислушались. К сожалению, продюсеры скандального телешоу «Hard Copy» (в народе известного как «Твердая копия, жидкие факты») запустили в эфир репортаж о том, что эту видеозапись якобы нашли, и корреспондент Дайан Даймонд на голубом глазу сообщила зрителям (а позже повторила в эфире радиостанции KABC-AM), что полиция пересмотрит дело против Майкла. В ту же неделю департамент полиции Лос-Анджелеса опроверг слухи о существовании подобной видеозаписи.

Как оказалось, источником этой лжи был не кто иной, как Виктор Гутиеррез, журналист-фрилансер из Венис-бич. Адвокаты Майкла возбудили иск о клевете. Судья и присяжные постановили, что история была ложной и злоумышленной, и присудили моему брату возмещение убытков в размере 2,7 миллионов долларов. Гутиеррез объявил себя банкротом и сбежал в Мексику. Но, несмотря на эту маленькую победу, кажется, уже тогда я интуитивно чувствовал, что эта сага никогда не уйдет в прошлое.

Оставив ужас 1993 года позади, Майкл перевернул страницу своей жизни. Он твердо решил не изменять своей жизненной философии и не менять своего отношение к детям на основе единичного неприятного опыта с одной семьей. В его мире любовь никогда не капитулировала перед ненавистью. Майкл верил тому, что подсказывало ему сердце, и считал, что Бог знает правду. Он не позволил этим событиям запятнать его любовь к детям и не допускал, чтобы внешние обстоятельства изменяли его личность. В этом была его сила, а не слабость. Однако Майкл принял некоторые меры предосторожности: он никогда больше не спал в одной кровати с ребенком и никогда не оставался с ребенком в спальне наедине. В остальном же Неверленд продолжал функционировать на тех же принципах доверия, любви и милосердия.

В феврале 1994-го в отеле MGM в Лас-Вегасе состоялось шоу «Jackson Family Honors». Мы специально пригласили Опру Уинфри принять участие в этом вечере в роли ведущей. Так как именно она показала Майкла в благоприятном свете в своей передаче годом ранее, мы сочли, что будет уместно, если она поприветствует его на вечере, посвященном гуманизму. К тому же в декабре 1993-го она поддержала президента Билла Клинтона в принятии Национального акта о защите детей - нового закона против жестокого обращения с детьми. Теперь, думали мы, она могла бы присоединиться к Майклу, большому другу детей, и выразить свою поддержку.

К нашему удивлению, она отказалась, сославшись на то, что станет неподходящей ведущей для этого мероприятия. Тем не менее, она пожелала нам удачи. Это была досадная ситуация – мы знали, как сильно Опра любила Майкла. И все же это не приуменьшило важность события. Когда Майкл вышел на сцену, весь зал встал и встретил его овациями, длившимися, наверное, дольше десяти минут. Замечательно было видеть Майкла на сцене ожившим и здоровым после всего абсурда прошедшего года. Он казался сияющим и счастливым.

И в 1994 году у него было достаточно оснований, чтобы чувствовать себя на вершине мира - он наконец-то нашел себе достойную партию. Женщину, у которой было непростое детство; женщину, которую не ослепляла слава Майкла; женщину, которая знала, каково жить под взглядами публики, и не нуждалась в его деньгах. Женщину, которая полностью понимала его мир и не ждала от него ничего кроме любви. Лиза Мари Пресли отвечала всем его требованиям.

Оглядываясь назад, я вспоминаю, что Лиса Мария Пресли не раз появлялась в жизни Майкла, но для посторонних эти встречи оставались незамеченными. Прослеживая события прошлого, теперь становится ясным, что их союз был Божьим замыслом. Я не верю в случайности. И я знаю, что Майкл чувствовал, что он и Лиса предназначены друг для друга, когда они встретились уже взрослыми в конце 1992 года. Он рассматривал судьбу как игру в шахматы. Люди - это фигуры, а Бог – игрок, передвигающий нас на доске до тех пор, пока Король не «съест» Королеву.
К моменту большого интервью с Опрой у Майкла с Лисой уже сложились «отношения по телефону», затем они переросли в настоящий роман, но после событий 1993 года их брак ошибочно стали воспринимать как «фиктивный, для восстановления репутации». Они флиртовали, разговаривали и начали испытывать чувства друг к другу задолго до того как начался кошмар, связанный с вымогательством.
Эта судьбоносная встреча состоялась в 1974 году, когда мы давали эстрадные представления в Вегасе. В один из дней мы поехали к месту, недалеко от озер Тахо, где должны были давать представление в казино Сахара-Тахо. Зал был рассчитан на тысячу мест, привлекал любителей (как правило, приглашенных) Фрэнка Синатры и Чарли Рич.
В какой-то момент нашего ничегонеделания Джеки и Майкл, должно быть, заблудились и очутились в одном из лифтов для персонала казино. Они ехали, ничего не подозревая, глядя себе под ноги, когда лифт остановился, двери открылись, и вошел Элвис: с гладкими волосами, в блестящем белом комбинезоне с высоким воротником и толстым полотенцем на шее. Он посмотрел на Джеки и Майкла.
«Вы те самые Джексоны?» — спросил он. Они кивнули, прибывая в шоковом состоянии. Казалось бы, если ты уже встречался с такими людьми как Смоки Робинсон, Сэмми Дэвисом-младшим или Джеки Уилсоном, то уже ничто не сможет тебя взволновать, но случайно проехаться в лифте с Элвисом оказалась самой большой и захватывающей неожиданностью, несмотря на то, что эта встреча длилась недолго. Через несколько секунд двери открылись, и Элвис вышел из лифта.
«Удачи, ребята!» — сказал он напоследок. Вот так Майкл встретил своего будущего тестя, хотя Элвису не суждено было об этом узнать.
Я был раздосадован, что упустил такую возможность, но через несколько лет я остановился в отеле (не помню уже в каком), в Неваде, и заметил главного помощника Элвиса, полковника Тома Паркера посреди облака сигарного дыма. Он был легендой – менеджер из менеджеров: в очках, полноватый, в своем фирменном красном шарфе, обмотанным вокруг двойного подбородка. Он сидел за ресторанным столиком, рядом с казино. Я отважился поздороваться. Мы сидели и болтали обо всех делах Элвиса и Джексон 5, в то время как я, двадцатилетний, делал вид, что затягиваюсь одной из его огромных сигар.
Он был очарован моей матерью и Джозефом.
«Скажи мне, как они смогли воспитать столько талантов в одной семье? Я хочу это знать», — сказал он, вероятно, высчитывая при этом в голове комиссионный процент и умножая его на девять.
Он разрешил мне задавать ему любые вопросы об Элвисе, и тогда я узнал, что «Король» обожал пончики и блюзовую группу Мадди Уотерс. Я не мог удержаться, чтобы не спросить об одной вещи, которая всегда меня интриговала: «Это правда, что вы делите всё напополам с мистером Элвисом?» — спросил я. Он рассмеялся над моей дерзостью. «Да», — ответил он, и выпустил густой клубок дыма.
Я все ещё был довольно неопытен в вопросах бизнеса, и, тем не менее, я думал, что Элвис, должно быть, сумасшедший, если он отдает половину своего заработка. Однако Полковник Паркер был очень умён. Он был расслаблен, чувствуя себя полноправным хозяином положения, и он рассказывал мне о своем долгом сотрудничестве с Элвисом, о том, что самая важная вещь в бизнесе — это доверие. Он сказал, что Элвис был самым трудолюбивым человеком, какого он только знал. Позже, когда я рассказал братьям об этой воодушевляющей встрече, Майкл хотел знать только одно: «Ты спросил его, нравится ли ему Джеки Уилсон?». Это был вопрос, который я должен был задать. «Конечно, нравится, ведь он, похоже, украл его движения!» — пошутил Майкл.
Мы узнали от полковника Паркера, что 6-летняя Лиса Мария была большой фанаткой пятерки Джексонов, и она, однажды, уже видела наше выступление. Она посетила наш концерт с одним из бэк-вокалистов своего отца. Оказывается, её даже приглашали за кулисы, чтобы познакомиться с нами. В следующий раз я встретил Лису Марию примерно 17 лет спустя, году в 1990-91, в аптеке в Брентвуде, одном из районов Лос-Анджелеса. Я хотел было подойти к ней поздороваться, но она выглядела очень уставшей, и я не решился. Вскоре после этого, в 1992 году, Лиса и Майкл обнаружили, что у них есть общий друг, австралийский художник Ливингстон Стронг. Он был человеком, который нашел для моего брата секретное убежище в ангаре аэропорта, а теперь еще оказался в роли случайного свата. Он свел их вместе на вечеринке, и с того дня (она все ещё была замужем за Дэнни Кео) началась их дружба, медленно формирующая фундамент для более глубоких чувств.
Когда Майклу выпало тяжелое испытание в 1993 году, Лиса Мария постоянно поддерживала его, она была одной из тех друзей, к кому он мог обратиться за советом по телефону из любой точки света. Среди таких друзей были владелец отеля Стив Уинн, талантливый менеджер Сэнди Галлин и менеджер Эм-Си-Эй Рекордс Дэвид Геффен. Но Лиса Мария впечатлила Майкла своими благоразумными, прямолинейными и жесткими советами. Среди прочих знакомых Майкла её взгляд на вещи был иным. И когда она замечала, что кто-то из его окружающих несет чушь, она ясно выражала свое мнение по поводу этих людей. Такая откровенность всегда заставляла Майкла посмеиваться. В ней не было ни капли напыщенности или жеманства. Она была женственной, красивой и сильной. Его влечение было очевидным.
Их ни разу не видели вместе на публике до 1994 года (поэтому, видимо, и возникли разговоры об «удобном» браке), но, в действительности, впервые они появились на публике в мае 1993-го на мероприятии, посвященном детской благотворительности. Они присутствовали на нем в качестве гостей бывшего президента Джимми Картера.
Майкл никогда не упускал возможности встретиться с президентами! Он не только специально изучал биографии почти каждого из них, но и его журнальный столик в гостиной Неверленда был уставлен фотографиями в рамках, на которых были запечатлены его встречи с Картером, Клинтоном и Рейганом. Майкл очень гордился коллекцией таких фотографий, особенно он сдружился с Клинтонами.
Вскоре его дом наполнился фотографиями Лисы Марии, её двоих детей и их совместными фотографиями с Майклом. Прошло 20 лет с тех пор, как они впервые увидели друг друга в 1974, а теперь Джексон влюбился в Пресли. Дочь Короля и Король поп-музыки — судьба не могла бы написать лучшего сценария, чем этот.
Свадьба была тайной. Настолько тайной, что даже мы не знали, что она проходила. Церемония состоялась в Доминиканской Республике, в августе 1994 г. Было решено не ставить в известность никого из членов семьи, так как «мы не хотим никакой суматохи». Чем меньше людей знало об этом, тем меньше шансов было у журналистов узнать про церемонию. Но если бы мама присутствовала там, возможно, она бы напомнила регистратору брака, что имя её сына не «Майкл Джозеф Джексон», как это прозвучало в клятвах к изумлению Майкла.
Как только Лису Марию и Майкла объявили мужем и женой, взволнованный новобрачный позвонил своей матери из номера в отеле, чтобы сообщить о «большой новости», но она приняла это за шутку.
— Ты говоришь, что женился на Лисе Марии Пресли? Нет, это неправда, — сказала она.
— Я женился! Я действительно женился! — сказал он, и начал смеяться.
— Я тебе не верю!
— Хочешь поговорить с ней? Она сейчас рядом со мной…
Мама слышала, как они громко смеялись, прежде чем Лиса Мария взяла трубку и сказала «Здравствуйте», а потом передала трубку обратно Майклу. Но она все равно не поверила.

— Это не она, это какая-то черная девушка, притворяющаяся Лисой, — сказала она. К этому моменту, Майкл хохотал так, что едва мог говорить.

Да благословит маму Господь, она ожидала, что дочь Пресли будет говорить в точности так, как ее отец, — медленно и растягивая слова. Сегодня она вспоминает: «Её голос звучал иначе, чем я себя представляла».

Была, наверное, ещё одна причина для маминых сомнений: Майкл часто звонил ей, Рибби или Джанет, искажая свой голос и претворяясь кем-то другим. Его английский акцент был очень убедительным, поэтому они всегда были одурачены.

Маме очень понравилось тогда, во время его телефонного звонка из Доминиканской Республики, слышать насколько Майкл был счастлив, что теперь у него есть жена. Я видел их редко, поскольку они были поглощены друг другом. Мое прежнее беспокойство по поводу того, что он всегда был одинок в окружении профессиональных консультантов или заполнял пустоту случайными людьми, испарилось. Теперь у него был кто-то искренний, с твердым характером и большим сердцем, кто не боялся стервятников, окружавших его.

Меня смешили утверждения масс-медиа, что брак Лисы и Майкла был фальсификацией, потому что в нашей семье все знали, насколько глубокими были их отношения и как сильно они хотели быть вместе. Радость Майкла невозможно было подделать. Интимная сцена, которую вы видите в видеоклипе “You are not alone” являлась искусством, имитирующим жизнь — милая сцена, показывающая, насколько легко им было друг с другом, и как они любили смеяться.

Слухи о том, что мы «питали отвращение» к жене брата были далеки от истины. Мы приняли ее с теплотой и ни минуты не сомневались, что она желает для Майкла только самого лучшего. Она особенно подружилась с Рибби и Джанет. Когда мои сестры проводили время с Лисой Марией, они слышали, что и как она говорит о Майкле, и после расставания с ней они всегда говорили одно и то же: «Эта девушка без ума от него!».

Теперь, когда Лиса Мария вошла в жизнь Майкла, я перестал писать ему сообщения. Меня интересовал лишь один вопрос: в порядке ли Майкл. Когда я знал, что с ним все хорошо, мне тоже было хорошо.

Майкл был нацелен на обеспечение своего будущего. В самом начале своей карьеры он поклялся, что не станет «просто ещё одним черным артистом, который остался ни с чем». В первый раз он сказал это, когда еще не мог представить себе, насколько он станет успешным. Кроме того, он говорил матери, что хочет вести свой бизнес таким образом, что «наша семья никогда больше не будет беспокоиться о деньгах».

Теперь, когда он обзавелся собственной семьей, финансовая безопасность стала во главе угла. Не имело значения, ни сколько миль отделяло его от Гэрри и Индианы, ни сколь огромен был его успех — ничто не могло стереть воспоминания о том, как нашим родителям приходилось бороться за выживание. Эти воспоминания никогда не покидают тебя и заставляют постоянно двигаться вперед.

Возможно, теперь люди лучше поймут, почему Майкл так безжалостно добивался своих целей, в частности того, что теперь называют «самой крупной сделкой в истории музыкального издательства». В 1983 году Пол Маккартни рассказал ему, что настоящая финансовая безопасность обеспечивается владением прав на песни. Год спустя Майкл потратил 47,5 миллионов долларов на знаменитый издательский каталог ATV, содержащий около 4 000 песен, включая “Tutti Frutti” Литтла Ричарда (Джозеф, я уверен, был очень счастлив). Но самым ценным в этом каталоге были хиты Битлз и другие их песни, написанные за период 1964-1971.

По иронии судьбы Пол и сам пытался выкупить издательские права, которые его группа потеряла в 1960. Как говорили, он предлагал вдове Джона Леннона, Йоко Оно, вложить 20 миллионов и выкупить этот каталог с ним напополам. Из этого ничего не вышло, и он потерял интерес к сделке, так и не предприняв никаких серьезных шагов. Но когда он узнал о сделке Майкла, Пол публично заявил, что он оскорблен, хотя для Йоко тот факт, что такой престижный каталог попал в руки Майкла, был «благословлением».

Я думаю, всё зависит от того, какое решение ты принимаешь, и Майкл, следуя этому правилу, предложил самую высокую цену. Если Пол так хотел получить каталог в свое полное владение, ему следовало действовать, а не болтать. Но он не сделал этого и проиграл. Таков бизнес. Думаю, что он, как и многие другие люди, недооценивал Майкла. Многие думали, что они знают Майкла, но мне хотелось бы сказать всем этим людям следующее: детские поступки, мягкий голос или заголовки газет могли ввести вас в заблуждение, но правда заключалась в том, что Майкл был очень умным бизнесменом с фантастическим видением.

Когда к коллекции собственного каталога MiJac (который включает всю его музыку, а также кое-что из музыки Ray Charles, Sly и the Family Stone) добавилась коллекция каталога ATV, Майкл внезапно стал обладателем самого высокодоходного бизнеса в музыкальной индустрии.

С помощью адвоката Джона Бранки он провернул в Голливуде блестящую сделку, чтобы обеспечить свое будущее. Девять лет спустя Джон Бранка применит этот удачный ход на другом уровне. Sony объявила о желании купить половину каталога ATV, однако не для того, чтобы его потом продать: Sony собирались сделать на нем свой бизнес. Но Майкл тоже хотел делать бизнес. Звукозаписывающая компания, наверное, должна была подумать дважды. Сделка, которая в итоге состоялась, дала Майклу ещё большую власть в индустрии музыки, так как Сони заключила сотрудничество, в котором, каждая из сторон, владела половиной каталогов обеих компаний, создавая объединения интересов в пределах компании Sony-ATV, оцененной около миллиарда долларов. Майкл, с 50% Sony и с 50% компании ATV, отныне стал полноправным владельцем доли в собственной компании.

Самым привлекательным условием данного соглашения было то, что Майкл ни при каких обстоятельствах не мог быть принужден продать свою долю, как второй стороне, так и третьим лицам. Как объяснил Майкл, это означало, что часть его собственности навсегда останется неприкосновенной: «ни в коем случае ни Сони, ни какая-либо ещё компания не сможет у меня это отобрать». На бумаге это выглядело как союз, заключенный на небесах.

Я не знал, что в браке Майкла возникли трения до той поры, пока не начались сложные телефонные разговоры между Лисой Марией, нашей матерью, Джанет и Рибби. Я не участвовал в тех интимных беседах, но было очевидно, что брак разваливается.
Думаю, что идти на компромисс, столь необходимый в браке, оказалось для Майкла более трудной задачей, чем он себе представлял. Я действительно надеялся, что их брак будет долговечным, потому что они подходили друг другу, но когда появлялась какая-нибудь проблема, и кому-то из них нужно было уступить, ни один из партнеров не знал, как это сделать. Майкл боролся с требованиями, которые предъявляла ему жизнь в браке, а Лиса Мария, я думаю, боролась с его непрерывным творческим процессом, который отдалял ее от Майкла.

Ее можно понять, если представить, как она росла с отцом, которого никогда не было дома, потому что он, то выступал где-нибудь, то репетировал в студии. Поэтому больше всего она хотела, чтобы её муж был рядом. Она не понимала, почему ему постоянно нужно было куда-то уходить, а он не мог понять, почему её так напрягает то, что он находится в студии и иногда остается там ночевать. Когда Лиса расспрашивала Майкла о его отлучках, он ошибочно полагал, что она хочет ограничить его свободу.

Большую часть времени они жили в доме Лисы «Хидден Холлз», на севере Лос-Анджелеса, но там было даже больше давления, потому что Майкл взял под свою опеку внуков нашего дяди Лоуренса, брата Джозефа. В семье Лоуренсов были проблемы, и мой брат вмешался, чувствуя, что детям нужна любовь в это трудное время. Я уверен, что Лиса Мария сочувствовала им, но ей хотелось, чтобы её муж был эмоционально и с ней тоже. Спустя некоторое время она решила, что проводит недостаточно времени со своими детьми, хотя выходные они проводили все вместе в Неверленде — лучшем месте на земле для семейного отдыха. Иногда, Лиса в отместку ему исчезала на несколько дней, и когда ее не было, Майкл очень переживал. Этот порочный круг продолжался: она интересовалась, где он был, а он спрашивал, где пропадала она. Ревность и дистанция — плохая комбинация для хорошего брака. В результате вместо сближения они все больше отдалялись друг от друга.

Однажды Майкл допоздна работал в студии со своим протеже Уэйдом Робсоном. По приглашению матери Робсона, Майкл решил остаться в этой семье на ночь, вместо того, чтобы вернуться домой, к жене. Майкл ненавидел ссоры или разговоры на повышенных тонах, он всегда предпочитал избегать проблем. Но Лиса Мария не хотела мириться с этим. Она предпочитала решать проблемы. Это то, что было необходимо Майклу, даже если ему это не нравилось.

К тому же он всё ещё боролся с зависимостью от демерола. Я не знаю, как часто Лисе Марии приходилось наблюдать последствия, связанные с этой проблемой, но знаю, что Майклу борьба давалась нелегко: он всё ещё страдал от боли, которая сильно беспокоила его и не давала спать по ночам.

Другим неблагоприятным фактором для Майкла было то, что Лиса Мария была убежденной последовательницей Сайентологии. Она приносила ему массу литературы, и он с упоением читал эти книги. Но на каком-то этапе своего знакомства с Сайентологией, он узнал, что Сайентологи считают, что в случае заболевания ребенка, врачебное вмешательство не обязательно. Что касается Майкла, он сразу обратился бы к педиатру, поэтому его очень волновало, какие разногласия могут возникнуть, если у них появятся свои дети. Как оказалось, ему не пришлось об этом долго беспокоиться. Решающим фактором несостоятельности их брака явилось, по мнению Майкла, то, что Лиса Мария не сдержала своего обещания родить ему детей. Как только они поженились, он начал мечтать о девятерых «мунвокерах». Когда он убедился, что она нарушила их соглашение по поводу детей, это напомнило ему, как Джозеф обещал устроить ему ужин с Фредом Астером, но так и не выполнил свое обещание.

Лиса Мария всё больше чувствовала холод и отчуждение со стороны Майкла. Он же перестал с ней разговаривать и уехал отдыхать. Достаточно скоро у Лисы закончилось терпение. После восемнадцати месяцев брака она подала на развод. Самое печальное в этом разводе было то, что между ними существовали настоящая любовь и дружба, но всё это поблекло на фоне «борьбы за власть» в их семье. Наверное, это можно было предвидеть в союзе людей с настолько разными темпераментами и взглядами на жизнь, но я очень надеялся, что они найдут компромисс, которого они так и не достигли.

Через несколько месяцев после развода Лиса обратилась за советом к Джанет, Рибби и маме, как лучше подступиться к Майклу, чтобы узнать, есть ли возможность вернуться к нему. Это показывает, что она всё ещё его любила. Но если мой брат начинал строить стены, то выстраивал он их высоко. И все-таки я благодарен судьбе за то, что Майклу удалось узнать, что такое настоящие отношения, которых он очень хотел. Больше всего он хотел любить и быть любимым.

Всегда, когда в Неверленд прибывали посетители, им вручались цветные карты местности ранчо, которые также выдавались на входе в любой тематический парк. На картах был расположен логотип ранчо, разработанный Майклом в 1988 году: мальчик в синем комбинезоне, сидящий на Луне, свесив ноги, смотрит сверху на мир. Позже я увидел, что логотип киностудии Dream Works был похож на логотип моего брата: на синем фоне изображен мальчик, сидящий на полумесяце с удочкой.

Поразительное совпадение, подумал я. Но, как я уже говорил, я не верю в совпадения. Может между Майклом и Спилбергом существовала телепатия, что было бы доказательством того, что великие люди думают одинаково? Майкл, будучи проницательным бизнесменом, рассчитывал на то, что он станет частью Dream Works — компании, которая была основана в 1994 году режиссером Стивеном Спилбергом, бывшим председателем студии Диснея Джеффри Катценбергом и режиссером звукозаписи Дэвидом Геффеном. Майкл работал с ними, лично знал каждого из них. Он сказал мне, что именно он свел их всех вместе. Но я не уверен, согласны ли были с таким утверждением эти трое. Как сказал Майкл, они обратились к его другу, Принцу Саудовской Аравии Аль-Валиду, чтобы основать предприятие. Но Принц хотел сотрудничать с Майклом и реализовывать его творческие замыслы (позднее, в 1996 году, Майкл и Аль-Валид учредят проект Kindom Entertainment, который включал в себя производство фильмов, тематических парков, строительство отелей и издательство книг для детей). Не знаю, по какой причине Майкл так и не стал участником данного предприятия, но знаю, что Принц Аль-Валид не был заинтересован в проектах, в которых Майкл не участвовал. В итоге Спилберг, Катценберг и Геффен обратились к Полу Аллену, соучредителю корпорации Майкрософт, инвестировавший необходимые 500 миллионов долларов для запуска работы студии.

Какое-то время Майкл зализывал свои раны, чувствуя, что упустил шанс, особенно когда студия три года подряд выигрывала Оскар в номинации на лучший фильм года: «Красота по-американски», «Гладиатор» и «Прекрасный ум». Но творческий успех киностудии и высокие кассовые сборы не обязательно означали финансовый успех, и вскоре речь шла уже о стомиллионном долге. Вот тогда-то и появился слух о том, что Майкл был виновником их неудачи. «Ты можешь в это поверить? — говорил он. — Теперь, в связи с тем, что дела у них идут неважно, меня ещё и обвиняют в наведении порчи вуду на киностудию с помощью ритуалов. Я и не думал, что настолько могуществен». Были и другие сумасшедшие истории, появившиеся с подачи таких людей как Боб Джонс, к примеру, о том, как Майкл посещал колдуна в Швейцарии. Журнал National Enquirer проигнорировал эту откровенную чушь, однако сплетня нашла свое отражение в журнале Vanity Fair в 2003 году. Говорилось, что Майкл наложил проклятие, принеся в жертву сорок две коровы. Смог же такое кто-то придумать! Из всех причин финансовых проблем в Голливуде, о которых я слышал, возможно, самой невероятной до сих пор является принесение Майклом в жертву стада коров в 6000 милях от него, в Европе.

В конце концов, в 2005 году основатели Dream Works продали киностудию компании Viacom (Viacom, сокращённо от Video & Audio Communications — американский медиаконгломерат, включающий кабельные и спутниковые телевизионные сети, также занимается созданием и распространением фильмов Paramount Pictures и DreamWorks – прим. перев.). С 2008 года киностудия контролируется индийской семьей Амбани (которые являются моими друзьями), и входит в группу компаний Reliance Industries (Мукеш Амбани –индийский бизнесмен, председатель совета директоров, управляющий и основной владелец индийской компании Reliance Industries, являющейся самой крупной компанией в частном секторе Индии – прим. пер.). Интересно, что позднее, компания Sony-ATV выкупила права киностудии Dream Works на издание музыки. Всё возвращается на круги своя.

Журнал Vanity Fair выпустил статью в сентябре 1995 года, цитирующую окружного прокурора Санта-Барбары Тома Снеддона. Снеддон вдруг вспомнил телеобращение моего брата и его слова о том, что «нет ни малейшей информации», имеющей отношение к обвинению, и публично заявил, что мой брат был «двусмыслен» в отношениях с мальчиками, а его комментарии «противоречат доказательствам по этому делу». Тут же последовали кричащие заголовки «ДЖЕКСОН ВРАЛ В ТЕЛЕВИЗИОННОМ ИНТЕРВЬЮ». Так, два года спустя, после тех ужасных событий, Снеддон решил напомнить Майклу, что всё ещё пристально наблюдает за ним.

Учитывая, насколько сильно Майкл хотел стать отцом, то принятое им решение, было достаточно предсказуемым. Он прежде никого не посвящал в свои планы о будущих детях с Лисой Марией или без неё. Когда же заботливая, белокурая поклонница предложила выносить для него детей, то такое предложение, расцененный, как «подарок от Бога», он не мог проигнорировать.

Дебби Роу не была чужой Майклу. Она работала медсестрой у дерматолога д-ра Арнольда Кляйна, в клинике на Беверли Хиллз, у которого он лечился от витилиго. Так как лечение носило интимный характер, Майкл доверял Дебби, считая её надежной и тактичной. Я думал о Дэбби как о ласковой, доброй и внимательной женщине, знающей подход к людям в силу своей профессии. Она была счастлива услужить Майклу. Для него открылся прекрасный шанс иметь детей, причем, полностью на его условиях: он - единственный опекун, она же отказывается от своих родительских прав.

Оглядываясь назад и понимая насколько важным для него было отцовство, предложение Дэбби было как раз кстати: кто-то, по собственной воле хотел осуществить его мечту, в то время как он стоял на руинах своего брака, не зная, когда или если его следующая идеальная женщина захочет иметь с ним детей. Кроме того, для него не имело значение, что он не испытывал любви к Дэбби. Его любовь к детям – вот, что было главным.

Я слышал, что на Майкла оказывалось давление, с тем, чтобы он женился на Дэбби. Моя мать, как свидетельница Иеговы, играла в этом определенную роль из-за своей веры. Но у моего брата были собственные ценности и отношения с Богом. Если он и ощущал необходимость брака, то она исходила только от него самого и никого другого; «сделать все как надо», и произвести детей в законном браке. Церемония бракосочетания состоялась в ноябре 1996 в Сиднейском отеле, в котором он остановился во время концертов в Австралии его мирового Хизтори тура. Его первый сын, Принц Майкл родился 10 февраля 1997 года. Затем, 3 апреля 1998 на свет появилась его дочь, Пэрис Майкл Кэтрин.

С рождением Принца, Майклу нужна была няня на полный рабочий день. Идеальный вариант был совсем рядом: Грэйс Руарамба уже работала его доверенным секретарем. «Что ты думаешь об этом? – спросил он у меня. – Мне нужен кто-то, кому я могу доверять, кто понимает, чего я хочу для своих детей». Он обсуждал кандидатуру Грэйс со мной и матерью. Мнение семьи было важным для него в этом вопросе. Мы поддержали Майкла в выборе няни и обещали оказывать помощь Грэйс, когда это только потребуется.

Грэйс была уроженкой Уганды, и Майкл чувствовал, что она не только надежна, но и привьёт детям африканские ценности абсолютной преданности семье и общине (вероятно, имеется в виду афроамериканская община – прим. пер.). «Я хочу, чтобы дети росли, зная свои корни», – говорил Майкл. С самого начала, Грэйс прекрасно ухаживала за детьми и была неотъемлемой частью в миссии Майкла как отца, – воспитать детей почтительными, вежливыми, разумными и любящими.

Так как с самого раннего возраста, масс-медиа обращала пристальное внимание на прибавление в семье Майкла, он начал беспокоиться (больше за детей), когда обсуждали вопрос его отцовства. Предполагалось, что вуали и маски на лицах детей – необходимость, скрывающая недостаток сходства детей с отцом. Идея скрывать лица детей принадлежала Дэбби, придуманная ею из-за страха похищения детей. Газеты писали о финансовом соглашении Майкла и Дэбби, что привело к угрозам похищения, исходящих от каких-то сумасшедших, рассчитывая, что Майкл отдаст за детей все, чтобы только их вернуть. Разного рода угрозы были нормальным явлением в жизни Майкла, но было новым и пугающим для Дэбби. В дальнейшем, когда дети подросли, Майкл оставил идею скрывать лица детей, чтобы оградить их от глаз публики.

Людей очень интересовало, использовал ли Майкл донорскую сперму. Мне непонятно, почему все думали, что мой брат неспособен произвести детей. Идея использование донора была абсурдной, так как для Майкла имело значение иметь своих собственных наследников. Справедливости ради, нужно сказать, что гены Дэбби оказались доминантными. У Принса при рождении были белокурые волосы, но его глаза и профиль напоминают мне Майкла в детстве. Наличие у Принса витилиго полностью развенчивает миф о донорстве. Самое главное, что мои племянники нисколько не сомневаются, что Майкл их биологический отец, а также в том, что он очень любил их.

Когда я смотрю на фотографии Майкла в период после брака и период до рождения детей, трудно не заметить каким изменением подверглось его лицо в результате пластических операций. За последнее десятилетие таких операций было с избытком, так как он все время был недоволен собственной внешностью и хотел увидеть в зеркале отражение, которое рисовал в своем воображении: недостижимое совершенство. Я не знаю точное количество произведенных операций, а так же, что именно корректировалось в его лице, но знаю, что операций по изменению формы носа было много. Его финансовое состояние позволяло ему это, но для нас он не изменился, потому что его глаза и сердце оставались прежними: он оставался всё тем же человеком, которого мы всегда знали. Лично я думаю, что его увлеченность пластическими операциями являлась некой формой дисморфии, состояния, причины которого уходят корнями в детство или период половой зрелости, когда человек сильно преувеличивает то, чего нет на самом деле. Тем не менее, это не диагноз, а всего лишь мое мнение.

На протяжении всех лет я хотел встряхнуть его и сказать: «Майкл, неужели ты не видишь, насколько ты потрясающе красив?» Но из-за деликатности вопроса, чувствовал, что не могу этого сделать, а он не мог осознать, что самооценка не может корректироваться с помощью скальпеля. Поэтому я очень зол на всех тех врачей, которые позволили зайти ему так далеко. Я всегда думал, что врач обязан сказать пациенту, что все в порядке, если не обнаруживает патологии. Самое печальное, что Майкл никогда не был доволен результатами каждой из операций.

Возможно, он вынес болезненный урок, что лицо – не музыка; его нельзя шлифовать до бесконечности и доводить до совершенства. Зеркало обманывало моего брата более чем кто-либо в его жизни, и мне очень жаль, что он никогда не признавал своей привлекательности. Когда я написал в своей речи для мемориальной церемонии в 2009: «Майкл, ты был слишком красив для этого мира», я имел в виду не только его внешность, но также и то, как он мыслил и видел этот мир.

В тот момент, когда они нанесли на лоб Майкла, на место «третьего глаза» смесь из пасты сандалового дерева, куркумы, глины и пепла, Майкл отреагировал так: «Я сразу же почувствовал, что вернулся домой». Индия была для него «духовным пристанищем». Это было то место, куда он всегда хотел возвращаться с тех пор, как мы начала путешествовать в составе группы Джексонс 5. Приветствие Майкла в аэропорту танцами, ритуал нанесения точки на лбу – тиллак – священный знак благословения, приносящий здоровье и процветание, вызвало у него ощущение, что в прошлой жизни он был индусом. Майкл шутил, что именно поэтому он нанял индийского шеф-повара и дружил с Дипак Чопрой. Он считал, что он индеец только по происхождению, в душе же он индус.

За две недели до бракосочетания с Дэбби, Майкл прибыл в Индию, где должен быть дать выступление в рамках Хизтори тура. Закрытие международного аэропорта в Мумбае из-за прибытия Майкла демонстрирует масштаб его визита: собралось десять тысяч людей, желающих поприветствовать его. Первыми прибыли три российских грузовых самолета, перевозившие оборудование для сцены. Затем приземлился его собственный огромный самолет, фюзеляж которого украшали слова «The King of Entertainment». По возвращению Майкл хвастался индийскими нарядами и мини статуей индийского божества, которые он получил в подарок.

( Свернуть )
Я слышал обо всех событиях, имевших место в Индии во время тура, из небольших рассказав брата, а также от промоутера Вирафа Саркари, который вместе с Андре Тимминс организовал выступление для Майкла в спортивном комплексе Андхри для двадцати пяти тысячи фанатов. Но то, что произошло за пределами стадиона, я всегда буду лелеять в памяти.

Майкл уезжал из аэропорта в минивэне Тайота, высунувшись из люка машины. На нем был ярко-красный военный жакет с золотыми пуговицами и белой повязкой на рукаве. Несмотря на то, что водителям Майкла были даны указания не останавливаться, чтобы доехать до отеля как можно быстрее, движение на пути в Мумбай затормозилось: «Подождите! Остановитесь!» – крикнул Майкл, когда машина подъехала к первому перекрестку. Он увидел небольшую группу мальчишек, одетых в лохмотья. Эти ребята не имели понятия, кто был перед ними. Они играли на обочине, а потом остановились, с изумлением наблюдая парад машин, проезжавших мимо них. Майкл опустился из люка в машину, а затем вышел на улицу поздороваться с мальчишками. Улыбаясь, он подошел к ним, взял одного ребенка за руки и начал танцевать. Другие дети начали тоже смеяться и танцевать, в то время как чиновники и политики наблюдали за этим зрелищем из своих машин. Майкл провел с детьми две или три минуты, потом обнял и поцеловал каждого из них, угостил их конфетами, запрыгнул снова в машину, и автоколонна продолжила свой путь. На следующем перекрестке всё повторилось снова: «Стоп! Остановитесь!» – Майкл заметил других беспризорников, и опять вышел из машины, чтобы потанцевать с ними и угостить сладостями. Так продолжалось до самого отеля. Вираф вспоминает: « Это было самое невероятное проявление гуманности, которое я когда-либо видел».

По прошествии трех дней проживания в отеле Оберой, и перед тем как покинуть его, Майкл «любезно испортил» в своем номере всё имущество. Он расписался на зеркале, простынях, брошюрах, подушках, полотенцах и на всей мебели, которая только там была. Затем он оставил такое указание: «Пожалуйста, продайте все это, а полученную выручку отдайте на благотворительность». Проданные вещи принесли огромный доход. Вираф вспоминает одно послание на подушке, которое теперь кто-то хранит, как сокровище: «Всю свою жизнь я жаждал увидеть твое лицо…Я должен уезжать, но обещаю, что вернусь. Твоя доброта потрясла меня, твоя духовность взволновала меня и твои дети тронули мое сердце. Они – лицо Бога…Я обожаю тебя, Индия».

Мы всегда были связаны духовно как братья, как семья, даже будучи на расстоянии. Существует бесчисленное количество счастливых случайностей, свидетельствующих об этом. Но есть два наиболее ярких совпадения, связанные с Нельсоном Манделой и Чарли Чаплиным.
Это было в марте 1999, когда я отправился в Йоханнесбург почтить самого невероятного человека нашего времени. У всегда планировал встречи с Нельсоном Манделой. Мы познакомились, когда оба принимали участие на одном Южно-Африканском ток-шоу, и после этого меня приглашали выступать для него дважды: первый раз на его 80-летие в 1998, второй – в июне 1999 на инаугурации, когда он передавал свои президентские полномочия Табо Мбеки. Тогда я выступал перед 90 000 аудиторией. Это событие было значимым для меня. Крис Такер на котором был красный, притягивающий внимание галстук, тоже участвовал в этом выступлении.

За три месяца до того исторического дня, я присутствовал на президентском приеме, где общался с людьми, прибывшими со всего мира. Кто-то похлопал меня по плечу: «Джермейн? – Твой брат здесь». – «Какой брат?» – «Майкл. – Он здесь», – сказал кто-то, указывая на человека в черном пиджаке в военном стиле на другом конце зала. Я незаметно подошел к нему, желая удивить его нашей неожиданной встречей:

– Эрмс! Что ты здесь делаешь? – воскликнул Майкл. Он явно не ожидал меня встретить.
– Как ты здесь оказался? – смеясь, ответил я.
– Я здесь в качестве гостя Мадебы, – ответил Майкла, назвав хозяина приема клановым именем.
– Я тоже!

Мандела был большим поклонником Майкла с тех пор, как увидел его выступление во время его тура в Южной Африке в 1997. Никто из нас не мог поверить в возможность оказаться в одном месте, в шестнадцати часах полета от дома, без предварительной договоренности. Мы решили провести какое-то время вместе после окончания приема, до моей поездки в Свазиленд (королевство в самой южной части Африки – прим. перев.), а затем мы разошлись по разным компаниям гостей, чтобы продолжить общение. Пришло время торжественной части, и всех пригласили занять свои места. Я увидел, как Майкл пересекает зал, идя в том же направлении, что и я. Наши дороги сошлись на одном и том же месте: мы стояли прямо перед «троном» Манделы. Потом мы поняли, что организаторы намеренно распределили наши места таким образом, чтобы Майкл оказался справа от «трона», а я слева от него. Мы снова рассмеялись. Мы сидели с братом рука об руку в непосредственной близости от Манделы. Это была необыкновенная честь для нас: находиться рядом с самым выдающимся общественным деятелем нашего времени. Это почти также знаменательно, как и соприкоснуться с историей одного из лучших артистов, который когда-либо жил.

Я бродил по подвалу дома Чарли Чаплина в Веве, Швейцария, и думал о многочисленных эскизах героя Майкла, коим являлся Чаплин, и которого он рисовал на протяжении многих лет. В Чаплине, как в артисте, его очаровывала некая таинственность. Для меня было честью оказаться в семейном доме великого артиста по приглашению его сыновей. Их дом располагался на берегу Женевского озера, на фоне гор. Юджин и Майкл Чаплины проводили ежегодный кинофестиваль, и я должен был помочь оценить некоторые независимые фильмы.
Когда я гостил у них, я понял почему Чаплин покинул Америку, осажденный вопросами средств массовой информации из-за своих политических взглядов и любви к жизни. В Швейцарии он обрел утешение и чувство свободы. Мало что изменилось за период между известностью Чарли Чаплина и славой Майкла со стороны медиа по отношению к звездам.

В школьные годы, когда учительница раздавала учебники по географии, я всегда открывал страницу с картой Европы и находил там Швейцарию. Разглядывая на карте территорию этой страны и ее фотографии, я мечтал побывать там. Однажды я сказал учителю о свое желание когда-нибудь переехать в Швейцарию, но она восприняла это лишь как фантазию сына сталелитейного завода. Я всё время мечтал об этой стране, и Майкл тоже, надеясь, что наши мечты когда-нибудь сбудутся.

Так же, как фанаты Майкла представляют себе, что однажды они побывают в Неверлэнде, Майкл представлял, что он посетит места, связанные с Чаплином. У меня появилось эта мысль в тот момент, когда мне показывали архив семьи Чаплинов в подвале. Помещение было большим, чем музей, с маленькими щелями вместо окон у самого потолка. Там было много разных фотографий Чаплина: в повседневной одежде и костюмах, без усов и с зачесанными назад седыми волосами, выглядящим очень изысканно. Там также хранились постеры и бобины старых фильмов в металлических коробках. Снимая с полки статуэтки Оскар, принадлежащие основателю Голливуда, я подумал, что киноакадемия, видимо, предполагала, что призеры будут силачами. Статуэтки были очень тяжелыми!

Помню, как я вернулся в Америку и позвонил Майклу, чтобы рассказать, где я был и что видел. «Тебе бы следовало побывать там! – сказал я, – ты бы нашел там все, и…» – «Джермейн, – прервал он меня, – я был там всего несколько недель назад! – Не знал, что ты знаком с Чаплиными!»

Мы обменивались впечатлениями и говорили о том, как тесен мир: Мандела в Южной Африке, призрак Чаплина в Швейцарии. Независимо от наших передвижений по миру, я и Майкл всегда проходили один и тот же путь. Было много случаев, где он появлялся где-то, а затем я приезжал в то же место, и наоборот. Это всегда казалось нам забавным. Где бы я ни путешествовал, я всегда выискивал Майкла, ожидая, что он выйдет откуда-нибудь из-за угла, или подойдет незаметно сзади и похлопает меня по плечу. Я и сейчас думаю также.

Даже после смерти Майкла эти счастливые случайности, эти знаки свыше, в которых я нахожу утешение, не прекращаются. Я находился в Мумбае, когда ощутил его «присутствие». Тогда я приехал в Индию, чтобы записать музыкальное видео для своей песни «Давай поедем в Мумбай» в память о жертвах серии террористических актов в ноябре 2008. Мы проводили съемки на железнодорожном вокзале, где 58 человек были убиты. После съемок я решил не возвращаться в отель. Вместо этого я бродил по улицам и оказался на местном рынке, кишащий людьми, и наполненный лавками по пошиву одежды и обуви. Куда не глянь, всюду магазины с тканями и костюмами. Я бесцельно продолжал свою прогулку, пока не увидел невероятный наряд. Это был один из тех длинных жакетов ширвани, украшенных вышивкой. Я направился к очереди у прилавка:
– Где можно купить этот костюм? – крикнул я.
– «Рупам», вам нужен магазин «Рупам», сэр. ¬– Он на третьем этаже», – ответил мужчина.
Поднявшись на лифте, я оказался в коридоре, в котором с правой стороны висела одежда для женщин, а с левой – для мужчин. Я вошел в магазин, где торговали материей и костюмами, висевшие рядами на каждой стене. Посередине стоял стол портного. Владелец, его звали Виран Шах, вышел из кабинета поприветствовать своего клиента:

– О,боже…мой! – воскликнул он.
– Что?– спросил я, оглядываясь, чтобы посмотреть, не обращается ли он к кому-нибудь ещё.
– О,боже…мой!

Он быстро вернулся в свой кабинет и через некоторое время вышел с какой-то папкой. «Ваш брат Майкл – он был здесь! Он покупал здесь одежду!» В папке были фото мистера Шаха и моего брата, сделанных в 1996. Из всех магазинов в Мумбае, я зашел именно в тот, где был мой брат 14-ю годами ранее. У меня выступили слезы от переполнявших чувств, в то время как портной потирал свои щеки, все еще не веря в такое совпадение. Я хотел ему сказать, что случайностей не бывает, но вместо этого сказал, чтобы он снял с меня мерки. «Похоже, меня направили сюда, поэтому я хочу купить у вас костюм, сэр», – сказал я.

Настало новое тысячелетие, и поклонники Майкла с нетерпением ожидали от него появления новой музыки. Альбом Invincible должен был вот-вот выйти, после чего у Майкла был запланирован тур по Америке и за океаном. Но сначала, 10 сентября 2001 года, должен был состояться концерт, приуроченный к тридцатой годовщине его соло-карьеры (считая от первого сольного сингла «Got To Be There» в Motown). Целая плеяда известных артистов была приглашена выступить вместе с Майклом в Madison Square Garden. Для нас этот вечер должен был стать особенным: руководители CBS настояли на том, чтобы в рамках концерта был исполнен совместный номер Майкла с братьями – мы должны были выйти на сцену вместе впервые за 17 лет. С трудом верилось, что прошло уже столько времени, но еще тяжелее было осознать, что за плечами у нас стояли уже тридцать лет музыкальной карьеры.

Промоутером шоу был Дэвид Гест, известный миру главным образом как бывший муж Лайзы Миннелли, но мы знали его еще со школьных дней через одного из наших одноклассников в школе Валтон.

Как и все затеи с воссоединением братьев, сначала дело не пошло гладко. За четыре месяца до концерта я узнал, что Дэвид выставил цену за билеты в 2500$. Я немедленно посчитал, что прибыль завышена и верные поклонники не смогут позволить себе посетить шоу. Кроме того, в шоу не было запланировано даже намека на Motown. Мы помнили, какому осуждению нас подвергли в прессе во время тура Victory, когда поклонников возмутили завышенные промоутером цены в 30$ за билеты, которые можно было покупать только по четыре сразу. Тогда мы выучили урок, и я не хотел повторять ошибку. Однако Дэвид не желал меня слушать и говорил, что его цель – отдать честь Майклу с небывалым размахом. Такая цель была у всех нас, но Дэвиду при этом, казалось, совсем не важны были детали – ни поклонники, ни роль Motown в нашей карьере. Мы с Рэнди сочли подобное отношение недопустимым и выступили с публичным заявлением, осуждавшим «непомерные» цены на билеты и сообщавшим, что мы выступать не будем. Дэвид выпустил ответное заявление, в котором говорилось, что Джеки, Тито и Марлон будут участвовать, даже если придется выступать без нас. После этого я сдался: тур Victory когда-то преподнес нам болезненные уроки о том, как вести себя на публике. Так что мы подписали контракты, оставили распри позади и сосредоточились на том, что было важно: на подготовке особого вечера для Майкла.

Многие артисты, включая Слэша, Бритни Спирс, Ашера и Глорию Эстефан, исполнили номера для Майкла, а Элизебет Тейлор и Марлон Брандо подготовили для него несколько слов. Тот вечер в Madison Square Garden превратился в один большой музыкальный праздник, а сегмент с «воссоединением» практически возродил атмосферу тура Victory. Вначале мы появились в виде силуэтов – стоя спиной к залу, Майкл по центру, – и толпа взорвалась. Мы исполнили номер с синхронностью, не утраченной со временем. Рэпер Шон Коумз, также известный как Пафф Дэдди, сказал, наблюдая за нашей репетицией: «Это удивительно, как вы, ребята, просто выстраиваетесь, вступаете вместе и поете безупречно, даже через столько лет!»

Расстановка сил между нами не изменилась: когда мы собрались вместе, Джеки сразу взял на себя роль старшего брата и начал переживать за детали и организовывать всех остальных. Тито, недавно перенесший операцию, не справился с каким-то движением, и Джеки принялся увещевать его: «Тито, держи темп, дружище!» «Эй! – крикнул в ответ Тито. – Тебе-то нужно всего лишь петь и танцевать! А мне нужно петь, танцевать и играть на гитаре! И знаешь, что? Я делаю это уже 30 лет…» Кажется, Майкла эта сцена позабавила не меньше, чем меня. Братья никогда не меняются.

Когда пришло время выступать, мы исполнили номер безупречно и знали, что он выглядел особенным. Мы чувствовали, что он получился особенным. Мама и Джозеф сказали, что мы смотрелись как в старые времена, и Майкл тоже оценил наше участие. «Без вас там, на сцене, это было бы совсем не то… Спасибо, спасибо…» - сказал он нам, когда мы прошли за сцену и обняли Принса и Пэрис.

В остальное же время мы почти не видели Майкла. Он был одновременно звездой этого шоу, его продюсером, режиссером, консультантом по свету и к тому же выполнял обязанности отца. Он чутко следил за тем, чтобы все было как нужно и все были счастливы. У Майкла была отдельная от нас гримерная, и он остановился в другом отеле – в своем излюбленном месте, Helmsley Palace.

Вернувшись в отель Plaza, где жили мы, я сказал себе, что мы должны повторять совместные выступления раз в два-три года, или хотя бы раз в пять лет. Каждый раз, когда я оказывался в этой атмосфере с братьями, я явственно чувствовал, как складывается в цельную картинку наш семейный паззл. Головокружение от успеха и мысли о новых возможностях не давали мне уснуть всю ночь. Пока моя семья спала, я стоял у окна и смотрел на город, который тоже не мог заснуть. Madison Square Garden казался живым, Нью-Йорк казался живым, и я сам чувствовал себя живым… В ту ночь в воздухе была разлита эйфория.

На следующее утро я еще лежал в постели, когда мне позвонил один из братьев и велел включить телевизор. Вместе со всей страной я смотрел, как разворачивались ужасные события 11 сентября. У нас, находившихся в Манхэттене и запертых в одном из центральных отелей, ощущение было такое, будто это не террористическая атака, а вражеское нападение и кругом свистят бомбы. Было страшно, ведь мы не знали, кто там снаружи, сколько их, и куда они нанесут следующий удар. Нас атаковали не мусульмане, а «живые существа». Настоящие мусульмане не искажают ислам подобным образом, и уж точно не рушат башни, в которых находятся их братья по вере. Атака на город казалась совершенно нереальной, и я никогда в жизни не хочу больше испытывать такое чувство бессилия за себя, свою семью и свою страну. А кроме того, мы знали, что Марлон в тот момент находился в воздухе. Он вылетел рано утром домой в Атланту. Позже мы выяснили, что его самолет развернули назад и посадили без происшествий.

К счастью, никто из нас не знал, что тем утром Майкл должен был присутствовать на встрече в одной из башен-близнецов. Мы узнали об этом, только когда мама позвонила ему в отель, чтобы проверить, что с ним все в порядке. Она Ребби и еще несколько человек ушли из его номера предыдущей ночью около трех часов утра. «Мама, со мной все хорошо, благодаря тебе! - сказал он ей. – Я общался с вами допоздна, и поэтому проспал свою встречу».

Мы все сошлись на том, что нужно было выбираться из города обратно в Калифорнию. Но как? Самолеты не вылетали, и хотя Дженет из Лос-Анджелеса забронировала для нас два туристических автобуса, ей сказали, что их не пропустят в Манхэттен. Мы чувствовали себя в ловушке, и тут у Рэнди родилась блестящая идея. Он решил, что нужно «угнать» автобус. Несколько секунд спустя мы уже стояли посреди улицы и махали первому же автобусу, который проезжал мимо. На наше счастье водитель оказался владельцем автобусного парка. Мы сказали ему, что нам нужно два автобуса для Джексонов. «Куда вы едете?» - спросил он. «В Калифорнию», – ответили мы. «Сколько платите?» Я не помню, какую сумму мы назвали, помню только, что он и второй водитель начали в спешке загружать наш багаж, пока мы не передумали. У Майкла был свой план бегства, поэтому мы собрали на борт всех остальных членов семьи и поползли по направлению к мосту Джорджа Вашингтона. Я помню, как оглянулся на остров Манхэттен, когда мы уезжали, и увидел висящий в воздухе зловещий дым. Осознать эту реальность было невозможно. Но все, что мне важно было понимать в тот момент, это что все мы в безопасности и едем по направлению к дому – город за городом, штат за штатом.

Майкл отчаянно хотел сделать хоть что-то для пострадавших 11 сентября, поэтому достал из своего архива невыпущенного материала старую песню. «What More Can I Give» была написана после бунтов в Лос-Анджелесе в 1992 году, в ответ на историю Родни Кинга, черного паренька, который был избит полицией, что и спровоцировало волнения. Много лет песня носила название «Heal L.A». Это была одна из песен с универсальным призывом, поэтому Майкл и взял именно ее, надеясь с ее помощью собрать миллионы долларов для семей жертв и выживших в Нью-Йорке. Ради этой миссии записать песню вместе приехали такие артисты как Селин Дион, Глория Эстефан, Бейонсе, Марайя Кэри и Ашер. Они тоже считали, что призыв песни силен и своевременен и должен быть услышан миром. Но фирма Sony не согласилась выпустить песню. В результате сингл прозвучал по радио, но не достиг поставленной цели. С творческой точки зрения решение Sony было безумием. Оно казалось абсурдным всем, кроме Майкла – он чувствовал, что подобные тактические ходы делались, чтобы воспрепятствовать его коммерческому успеху.

Постепенно, по мере того как рабочие отношения Майкла с новым лидером Sony Томми Моттолой ухудшались, Майкл начал открыто говорить о том, что происходило внутри империи, в которой он состоял одним из партнеров. Как потом оказалось, политические игры, предотвратившие выход песни для жертв 11 сентября, были только началом.

Тем временем в Хейвенхерст было созвано семейное собрание. Нам в первую очередь нужно было разобраться с семейными бедами.
С самого концерта в честь 30-й годовщины карьеры Майкла в семье нарастало беспокойство о его здоровье. Некоторые члены семьи интуитивно почувствовали тревожные сигналы в Нью-Йорке и подозревали, что зависимость от лекарств вновь одолевает Майкла. Я тогда не заметил ничего, что вызвало бы у меня беспокойство, но, оглядываясь назад теперь, я понимаю, что Майкл держался от нас на расстоянии: отдельный отель, отдельная гримерная, никаких встреч после шоу и репетиций. Изначально я списал это на то, что Майкл просто, как обычно, хочет свободы и личного пространства. Затем кое-кто объяснил мне, что он сознательно избегал быть с нами рядом и даже взял обещание со своих сотрудников не говорить его братьям и сестрам о его состоянии - ни няня, ни члены его окружения, ни менеджеры, ни охрана не имели права затрагивать эту тему. И внезапно все встало на свои места. Я знал, что когда человек пытается, но не может справиться с проблемой, последние, кого он хочет подпускать близко, это близкие – те, кто сможет разглядеть правду за светской маской. Ведь семья – это не наемные подхалимы, и не обожающие фанаты.

Когда членов семьи озарило подобное понимание, они решили проверить свои подозрения и в начале 2002 года нагрянули в Неверленд. Я в то время был в отъезде, но мама, Джеки, Тито, Рэнди, Дженет, Рэбби и Ла Тойя вместе с доктором отправились на север, на ранчо Майкла, готовые вмешаться. Когда они прибыли в Неверленд, охранники их не ждали и не желали впускать. Тогда один из братьев взобрался на стену, спрыгнул с другой стороны и открыл ворота для машин.

Дойдя до главного дома, мама, братья и сестры не заметили ничего подозрительного. Майкл, как оказалось, держа Принса и Пэрис за руки, как раз направлялся с ними к бассейну. Няня Грейс увела детей, чтобы отец мог поговорить со своими родными.

Разговор вышел эмоциональным. Тито подозревал, что что-то не в порядке, и стал умолять Майкла сказать правду: если у Майкла проблемы, настаивал он, нужно довериться семье – ведь семья всегда будет рядом. Майкл говорил спокойно и убедительно. Он сказал родным, что они всё поняли неправильно. С ним все в порядке, ничего плохого не происходит. Даже доктор вынужден был это подтвердить. Так что вмешательство на самом деле не состоялось, и все расстались, если не на сто процентов убежденные, то, во всяком случае, слегка успокоенные.

Позднее во время судебных разбирательств Майкл признавал, что его суждения могли быть не вполне здравыми из-за обезболивающих препаратов, которые он тогда принимал. Так что, очевидно, секреты от нас у него все же были. Но очень нелегко бывает добраться до правды, когда человек дистанцируется и прячется за своими помощниками.

Позже мы также узнали, что Майклу пришлось снова обратиться к обезболивающим препаратам главным образом из-за инцидента в 1999 году, в результате которого его боли стали сильнее, чем когда-либо раньше. Майкл давал получасовое выступление на каком-то благотворительном концерте в Мюнхене. Во время исполнения «Earth Song» он стоял на мосту, поднимавшимся на гидравлических механизмах все выше над сценой по мере того, как песня подходила к кульминации. После этого мост должен был медленно опуститься, вернув Майкла на сцену. Но механика не сработала, и вместо этого мост просто упал вниз с высоты четвертного этажа – прямо вместе с Майклом, вцепившимся в перила, но продолжавшим петь. В тот момент инженер успел нажать аварийную кнопку останова, и одно это действие, вероятно, спасло моему брату жизнь: это не предотвратило падение совсем, но замедлило его до скорости, которую один из музыкантов-очевидцев описал как «в быстрой замедленной съемке». Майкл приземлился жестко, ударившись о бетонный пол на скорости прыжка с парашютом.

Все присутствовавшие за сценой и на сцене боялись худшего исхода и думали, что он наверняка сломал пару костей от такого резкого падения. А зрители тем временем кричали и аплодировали, считая, что все это часть шоу. Как ни поразительно, Майкл поднялся на ноги, вскарабкался обратно на сцену и закончил песню. Люди, ждавшие за кулисами, видели, что ему тяжело, но он отказывался прервать номер. Более того, после «Earth Song» он исполнил еще и «You Are Not Alone». Казалось, он держался на одном адреналине. После, уйдя со сцены, он потерял сознание и был срочно доставлен в госпиталь. Когда позже один из членов группы спросил его, почему он просто не прервал выступление, Майкл ответил: «Джозеф всегда учил нас: что бы ни случилось, шоу должно продолжаться». Показательное отношение к работе, особенно в свете событий июня 2009-го года.

Каким-то чудом Майкл тогда ничего себе не сломал, однако он серьезно повредил спину и начал испытывать постоянные боли, мучавшие его до конца жизни – именно от них он искал облегчения с помощью Демерола. Я не уверен, знала ли моя семья об этой истории в тот день, когда нагрянула в Неверленд. Однако меня раздражило то, что новость об их «не-вмешательстве» появилась только лишь после смерти Майкла и была преподнесена как «вмешательство». Есть ведь большая разница между намерением провести вмешательство и фактическим вмешательством. Более того, случай в 2002 году и вызвавшие его обстоятельства могут не иметь ничего общего с внезапной смертью в 2009-м. Я уверен, что эта правда будет подтверждена и судом, и временем.

Отношения Майкла с Sony испортились, когда он осознал некоторые пункты подписанного им контракта. Гармоничное сотрудничество с Уолтером Йетниковым со временем переросло в желчный разлад с Томми Моттолой.

Во-первых, прочитав детали контракта, Майкл узнал, что Sony удерживает права на все его мастер-записи до 2009/10 года, тогда как он полагал, что они должны вернуться к нему в 2000-м. Во-вторых, он выяснил, что консультировавший его адвокат также консультировал Sony – что заставило Майкла усомниться в непредвзятости этого человека. Он увидел явный конфликт интересов, и это позволило ему выторговать для себя досрочный разрыв отношений с лейблом на одном условии: он должен был выпустить у них еще один альбом (Invincible), сборник лучших хитов (позже названный Michael Jackson’s Number Ones) и бокс-сет. Майклу совсем не нравились эти условия, но ему нужно было их выполнить, чтобы обрести свободу. Он намеревался уйти из Sony с 50-процентной долей в Sony-ATV Music Publishing – шаг, который руководство Sony никак не предвидело, когда принимало решение о слиянии каталогов в 90-х годах.

Теперь Sony предстояло свыкнуться с новой реальностью: Майкл оказался в уникальной и выгодной позиции – он уходил от лейбла свободным артистом и при этом сохранял за собой влияние в делах Sony-ATV: владея правами, он принимал участие во всех вопросах лицензирования и распределения прибылей. Уверенность Майкла в правильности собственной стратегии проявилась, когда он выступил на сцене лондонского клуба и осудил корпорации за то, что они используют артистов. Он сказал поклонникам по сути то же, что сказал своей семье: «Я заработал для Sony несколько миллиардов долларов… Несколько миллиардов! Они на самом деле полагали, что моя голова занята только музыкой и танцами! Обычно так и есть, только они никак не предполагали, что этот артист окажется умнее их. Я ухожу из Sony как свободный артист, владея ПОЛОВИНОЙ Sony… и они очень рассержены на меня». После этого он добавил слега язвительно для тех, кто слушал его в Голливуде: «Поймите, для меня это был просто хороший бизнес…»

Майкл тем самым показывал, что сила – за артистом, у которого есть верные поклонники, а не за лейблом с его хитрыми юристами. «С того самого дня они задумали лишить меня силы и получить контроль над каталогом», - сказал он мне позднее.

Когда в октябре 2001 года был выпущен Invincible, Майкл чувствовал, что менеджеры Sony делали для продвижения диска строго не больше того, что обязаны были делать по контракту. Они выделяли умеренные бюджеты на съемки музыкальных видео и не выпустили синглами самые сильные песни с альбома, такие как «Speechless» и любимый трек Майкла «Unbreakable» - песню о его моральной силе и неповиновении. «Меня никто не остановит», - объявлял он в этой песне.

Вместо этого Sony выпускала самые слабые, по мнению Майкла, вещи – и, глядя на ситуацию с циничной точки зрения, этому едва ли можно было удивляться. В музыкальной индустрии есть поговорка: «Зачем откармливать лягушку для змеи?» Обычно ее употребляют, когда контракт артиста должен вот-вот закончиться или артист хочет уйти из лейбла. Никакой лейбл не станет бросать силы на продвижение уходящего артиста.

Но Майкл полагал, что в ситуации с Sony причина была не только в этом. Он укрепился в своем мнении, когда услышал, что поклонники не могут найти новый альбом в магазинах – об этом он узнал из телефонного разговора с человеком, которому доверял. Майкл был уверен, что все это задумано с целью загнать его в финансовую ловушку: ведь чем менее успешен альбом, тем меньше авторские отчисления. Чем меньше он будет зарабатывать, тем больше он будет полагаться на свою долю в каталоге Sony-ATV, которую он уже заложил за сумму в 200 миллионов долларов банку Bank of America… под поручительство Sony. И чем больше становился его долг, тем выше была вероятность, что ему придется продать свою долю каталога. Во всяком случае, так рассуждал Майкл. Кроме того, он чувствовал давление со стороны: насколько мне известно, в 2003 году кто-то подсказал ему, что он сможет решить все свои финансовые проблемы, если продаст свои 50 процентов каталога. На мой взгляд, это противоречило простой арифметике: Майкл занял всего 200 миллионов долларов под залог пакета акций, оцениваемого в 500 миллионов. Кроме того, в начале нового тысячелетия он мог получить 80-100 миллионов с тура. Такие подсчеты Майкл и сам всегда приводил в качестве аргумента своим друзьям. Он был уверен, что, покинув Sony, станет величайшим в мире свободным артистом – и вывод был однозначен: он не собирался расставаться со своим самым ценным активом.

Но и молчать он тоже не собирался. Возмущенный несправедливостью, он разъезжал в открытых двухэтажных автобусах по Лондону, держа таблички с надписью «Sony убивает музыку», и призывал поклонников бойкотировать Sony. Эта демонстрация показала, насколько сильно было его негодование: чтобы человек, всегда контролировавший свои эмоции и действия, начал выступать с автобуса, размахивая плакатами, словно какой-то протестующий, он должен был чувствовать себя по-настоящему разгневанным и обманутым. Мне тогда хотелось торжествующе рассечь кулаком воздух: наконец-то Майкл обрел голос и вступил в открытую конфронтацию. Силы корпорации не смогли его запугать, и я восхищался им за это.

Несмотря на слабое продвижение, Invincible все равно занял первое место в чартах США и Великобритании. Майкл, однако, был возмущен цифрами продаж, полагая, что 13 миллионов копий не отражали пот, кровь и слезы, вложенные в создание альбома.

Где-то сообщалось, что Invincible не продавался так хорошо, как мог бы, потому что Майкл не желал ехать в тур, но это неправда. Тур для альбома был спланирован, и Майкл хотел и был готов отправиться в дорогу весной 2002 года – как по Америке, так и за границу. Но затем случились события 11 сентября, и по просьбе Майкла тур отменили. Это привело к телефонной ссоре с Томми Моттолой. Майкл обвинял Томми в том, что тот не продвигает альбом, а Томми обвинял Майкла в том, что он не поехал в тур для продвижения альбома. Я не понимал доводы Sony: ведь мой брат был одним из многих артистов, отменивших тур в тот год, (среди них была и Дженет) – настроение тогда царило тревожное, и все старались избегать путешествий. Если Америка стала мишенью и у террористов хватило дерзости обрушить башни-близнецы, то и стадион, полный поклонников величайшего американского артиста, мог подвергнуться атаке. Майкл принял решение не ставить своих фанатов и работников в такую ситуацию: это был простой здравый смысл.

Мне кажется, что когда Майкл в сентябре отказался от этого тура, Sony остановила полноценное продвижение альбома. Они говорили Майклу, что уже потратили на альбом 24 миллиона долларов и что артист должен быть готов продвигать свой диск. В какой-то момент Майкл попытался взять контроль над ситуацией при помощи политического хода: он пригласил жену Моттолы, Талию, спеть в испаноязычной версии «What More Can I Give». Я не знаю, выпустили ли ту версию в итоге на территории Латинской Америки, но если Майкл надеялся, что это поможет продвижению Invincible, то он остался разочарован. Печально то, что если бы не случились атаки 11 сентября, то тур состоялся бы и Майкл выступал бы вплоть до 2004 года.

После событий 2009 года было много споров и недопонимания по вопросу того, как мой брат относился к гастролям. Он не делал секрета из того факта, что не любил туры: они оборачивались для него тревогой, бессонницей, обезвоживанием и плохим самочувствием. Бессонница - проклятье живых выступлений, вызывающих сильный выброс адреналина. Другим артистам эта проблема тоже знакома, но Майкл страдал хронической бессонницей. Именно поэтому он часто брал с собой в туры квалифицированного анестезиолога. Это не было связано с его зависимостью от лекарств, это была отчаянная необходимость спать во время гастролей, необходимость отключаться, чтобы отдыхать. Но только в присутствии специалиста рядом и только под строгим присмотром. Майкл доверял своим врачам неотрывно следить за ним, когда он находился под действием препарата. Хотя такой метод может показаться неортодоксальным, для него это был способ справляться с нагрузкой во время тура – быстрое решение затяжной проблемы, проявлявшейся в результате пагубного влияния гастролей на организм.

С другой стороны, на сцену Майкла тянула мощная сила. Появление на сцене, выступление перед своими фанатами, погружение в музыку приносили ему эйфорию, которой он не мог противиться. Он говорил о том, что «никогда больше не поедет в турне» еще с 1981 года – и посмотрите, сколько туров у него было после этого. Майкл мог повернуться к одному человеку и сказать: «Я никогда больше не поеду в тур», а потом повернуться к другому и сказать: «Я поеду в тур снова». Он был рожден выступать и всегда разрывался между тем, что подсказывали ему разум и душа. Туры выматывали его, но в то же время они его воодушевляли. Хотя тур в поддержку Invincible был отменен, Майкл несомненно отправился бы на гастроли позже, но он хотел сделать это в правильное время и на своих условиях.

Когда Майкл заселялся в отель в каком-либо городе, на улице внизу в любую погоду его ждали толпы фанатов. Они ожидали, когда он появится на балконе, потому что уже знали традицию: он всегда выходил, чтобы благодарно помахать им и бросить вниз подушку с автографом. Балконы тоже были его сценой.

В августе 1988 года, когда Майкл жил в отеле Negresco в Ницце во время тура Bad, на улице было так жарко, что во время концерта пожарные вынуждены были поливать фанатов из шлангов. В один из свободных вечеров Майкл, как обычно запертый в своем номере отеля, решил пробросать поклонникам из окна «сувениры»: фрукты, ручки, закуски из мини-бара, наборы одноразовых принадлежностей из ванной. Сначала снаружи людям были видны только эти «снаряды», летящие из окна. Потом Майкл, известный клоун, показал из окна свою ладонь в печатке. Толпа одобрительно зашумела. Майкл вытянул руку дальше. Толпа зашумела сильнее. Тогда он высунулся из окна собственной персоной, чтобы помахать и поприветствовать собравшихся. Поклонники были вне себя. Каждый раз, когда фотограф Харрисон Фанк, бывший тогда в номере с Майклом, вспоминает эту историю, я улыбаюсь. Когда у Майкла кончились объекты для бросания и он увидел, что толпа теперь разрослась в десять раз, он решил, что хочет запечатлеть этот момент на пленку – так, чтобы на переднем плане в кадре была его сверкающая перчатка, а на заднем плане, на расстоянии ста футов внизу – толпа поклонников. «Как нам сделать такой кадр?» - с энтузиазмом спросил он фотографа. Это оказалось невозможно, даже если бы Харрисон залез на шкаф или повис на карнизе. «Я не смогу его делать, - ответил он. – Нам понадобится кран или вертолет». «Окей, давай это устроим!» - немедленно решил Майкл.

Харрисон знал, что Майкл не шутил. Он был из тех артистов, что не знают границ, и когда у него рождалась идея, какой бы нелепой она ни была, он хотел привести ее в исполнение. В конце концов, после переговоров с управляющими отеля он смирился с тем, что вертолет не сможет подлететь достаточно близко и это противоречит правилам безопасности. Но ему пришлось столкнуться с фактом невозможности, прежде чем он отказался от своей затеи. В этом был весь Майкл: не раздумывающий, просто действующий под влиянием момента.

Третий ребенок Майкла, Принс Майкл-второй, также известный как «Бланкет», родился 21 февраля 2002 года. Его матерью была не Дебби: она попросила развод тремя годами ранее. Я мало что знаю об их с Майклом расставании, но не думаю, что кто-то остался после с разбитым сердцем, так как они никогда не жили вместе, не были парой в традиционном понимании и их соглашение было выполнено. Но Майкл хотел еще детей, поэтому Бланкет появился в результате искусственного оплодотворения анонимной суррогатной матери. Никто не знает, кто она, даже члены нашей семьи. Я считаю, что это прекрасно: этой женщине удалось сохранить нетронутой свою частную жизнь, а Майклу удалось то, что у него редко получалось: никто не добрался до сути вопроса, имевшего для него личную важность. Таковы были маленькие победы, которые он одерживал в своей частной жизни.

Бланкет нечаянно стал знаменитым в возрасте девяти месяцев, когда Майкл вышел на балкон отеля в Берлине и на мгновение показал ребенка толпе через балконные перила, закрыв ему голову покрывалом. Это событие длилось ровно пять секунд и было лишь моментом игры Майкла с поклонниками, но обернулось оно для Майкла тотальным общественным порицанием. Несколько дней спустя дома в Лос-Анджелесе мы уже читали газетные репортажи о том, что он «безответственный отец», который «рисковал жизнью своего сына», «свесив» того с балкона. Все использовали это слово, «свесил» (которое, согласно словарю, означает «небрежно повесить, чтобы предмет свободно раскачивался»), и звучало это так, будто бедный ребенок держался на изношенной веревке, отчаянно борясь за выживание. В действительности же Майкл всегда крепко держал младенца, обхватив его за грудь под подбородком одной рукой, а другой прикрывая его голову покрывалом. Я не оправдываю поступок Майкла – он был безрассудным, и Майкл сам это понимал. Но этот эпизод раздули сверх меры. Дошло даже до разговора со службой по защите детей и берлинской полицией, которая допросила Майкла на предмет небрежного обращения с ребенком.

Майкл выпустил заявление с извинением, публично признав свою «ужасную ошибку», но в ближнем кругу он не скрывал ярости. «Я был горд [как отец], - сказал он мне. - Я не думал в тот момент, но я знал, что держу его крепко – так нет же, на меня набросились так, будто я пистолет к голове Бланкета приставил!»

В конце концов интерес СМИ к этому происшествию угас, и я сказал Майклу: «Радуйся, что пресса не знает, насколько ты рассеянный!» Он засмеялся - мы оба вспомнили один и тот же случай.

Майкл был, наверное, самым рассеянным человеком из всех, кого я знал, – как артист, он всегда был поглощен мыслями о творчестве. Однажды он приехал на наш семейный сбор в Хейвенхерст вместе с Принсом, Пэрис и Бланкетом, который тогда еще лежал в подгузниках и пеленках в переносной люльке. В конце счастливого семейного вечера шофер Майкла погрузил вещи в багажник, и дети сели в машину. Мы все вышли на крыльцо провожать их. Майкл буквально сиял и все махал нам из окна машины, пока она отъезжала от дома. Мы-то знали, что он забыл, даже если сам он этого еще не понял. Как скоро он вспомнит, интересно?

Мы ждали. Примерно пять минут спустя нос машины снова показался в проезде. Дверь автомобиля распахнулась, Майкл выскочил и, прижав ладонь ко рту, с виноватым видом пронесся мимо нас обратно в дом. «Ой, я забыл Бланкета!»

Отцовство стало для Майкла венцом всей его жизни. С чем бы он ни сталкивался в окружающем мире, его счастье теперь строилось вокруг Принса, Пэрис и Бланкета – они напоминали ему о том, что в жизни по-настоящему важно. Они сделали его счастливым: прогнали его одиночество и подарили его существованию смысл больший, чем музыка.

Майкл исполнял отцовские обязанности так, что мог бы стать примером всем другим отцам. Он подарил своим детям любовь, какую дарила нам мать, и стал для них наставником, каким наш отец, пусть и не по своей вине, стать для нас не смог. Майкл был для своих детей отцом и матерью в одном лице и относился к этой двойной роли очень серьезно. Однако это не означало, что он во всем потакал детям – его методы воспитания были строгими, хотя и без применения физических мер. Помню, однажды, когда я навещал Майкла вместе со своими детьми, Принс и Пэрис раскапризничались. В тот день голос Майкла был далек от тихого шепота. «Мне так стыдно за ваше поведение! – отругал он их. – Ну-ка, отправляйтесь в свои комнаты!»

Майкл уделял много внимания тому, чтобы научить детей хорошим манерам, уважению и любезности. Он настаивал на том, чтобы они вступали в разговор, когда кто-то заходит в помещение. Он говорил: «Представьтесь… Поздоровайтесь… Скажите, как вас зовут». Если заходил взрослый, детям не разрешалось просто заниматься своими игрушками, не обращая внимания на гостя. Его прямота с детьми была частью общей откровенности в отношениях, которая, по его мнению, являлась определяющей в воспитании ребенка. Он считал, что нужно всегда, каждый день говорить детям, как сильно любишь их, обнимать их, оставаться с ними, когда они засыпают, чтобы они знали, что ты всегда будешь рядом – и Майкл всегда был с ними рядом.

Мы всегда знали, когда приходили неприятности. Нашей системой раннего оповещения – которая, как ни парадоксально, всегда срабатывала слишком поздно – были «глаза в небе», вертолеты новостных каналов, появлявшиеся над Хейвенхерст. Как только мы слышали звук винтов в воздухе, мы включали телевизор, и в девяти случаях из десяти срочная новость касалась Майкла. Мы начинали перезваниваться и группироваться, пытались связаться с Майклом и следили за тем, чтобы рядом с мамой кто-то был. Это случалось так много раз, что мы с таким же успехом могли бы учредить учебные тревоги. Иногда мы гадали, с какой стороны придет следующая новость. Это было в чем-то похоже на жизнь при калифорнийских землетрясениях. Ты учишься жить с ежедневным риском того, что город, который ты считаешь родным, может обрушиться в любую минуту. И вспоминается при этом машинально всегда «то большое» землетрясение, события которого запрятаны в дальний уголок сознания, вместе с навыками экстренного выживания.

Майкл всегда говорил, что в случае сильного землетрясения залезет на дерево и укроется в его ветвях. Не знаю, правда, последовал ли он собственному плану, когда случилось землетрясение в Нортбридже в 1994 году. После того ужасного катаклизма Джозеф твердо решил переехать в Лас-Вегас, на более безопасную почву. Бог нашел одну вещь, которая смогла напугать нашего отца. Но мама отказалась переезжать в Неваду. После 35 лет в браке они приняли решение жить раздельно, на два дома, обретя таким образом позднюю независимость, которая устраивала их обоих. Подобное соглашение было не редкостью для людей их поколения. Их брак перенес вещи гораздо худшие, чем расстояние, и наша семья пережила больше землетрясений, чем любая другая. Мы испытывали землетрясения, которые потрясают до глубины души и разрушают все, что ты успел выстроить. Землетрясения, которые заставляют сплотиться и бороться упорнее, чем когда-либо. И каким бы сильным ни было землетрясение, мы выживаем. А начинаются они всегда с легких толчков, которые кажутся пустяком.

Восточный Лос-Анджелес – один из типичных малообеспеченных районов, где строятся муниципальные дома и в кварталах заправляют молодежные банды. Во многом дух и трудовая этика этого региона напоминают мне наш город Гэри. Хорошие люди. Нелегкие жизни. Майкл проявил сочувствие к одному из обитателей этого района – десятилетнему Гевину Арвизо. У парнишки был рак. Ребенок составил список знаменитостей, с которыми мечтал встретиться, и в их числе оказался «Король поп-музыки». Всякий, кто слышал о тяжелой участи этого парня с раком четвертой степени, потерявшего почку и селезенку, страдавшего кровавой рвотой и находившегося, казалось, на пороге смерти – не мог не помогать ему по мере сил. Внимание Майкла на этого парнишку обратил наш общий друг Крис Такер, после того как мать мальчика связалась с Крисом, актером-комиком Джорджем Лопесом и баскетболистом Коби Брайантом. Майкл откликнулся, как всегда готовый помочь. В какой бы точке мира он ни находился, он выкраивал время, чтобы позвонить Гевину - в больницу или в дом бабушки, где мальчик восстанавливал силы. Во время телефонных разговоров Майкл рассказывал ему про Неверленд. Гевин в тот год большую часть времени проводил в больницах и никогда не видел моего брата, но хорошо знал его голос по многочасовым беседам. Когда Майкл обещал позвонить, он звонил, и они разговаривали «целую вечность – буквально часами», как вспоминала потом мать мальчика. И, как сам Гевин рассказывал позже, мысль о поездке в Неверленд всегда поднимала ему настроение: «Майкл знал, как подарить улыбку», - говорил он. Во время интенсивных сеансов химиотерапии эта воображаемая поездка отвела его от края и помогла победить прогноз докторов. Такова была сила мысли: выжить, чтобы увидеть Неверленд.

В августе 2000 года, когда Гевину стало лучше, личная ассистентка Майкла Эвви прислала лимузин, чтобы забрать его вместе с семьей из их тесной квартирки в восточном Лос-Анджелесе и отвезти в долину Санта-Инез. Раввин Шмули Ботич, некогда бывший Майклу другом, как-то после заявил: «Майкл утверждал, будто этот мальчик не мог ходить, когда прибыл в Неверленд, и его приходилось носить на руках… но это полнейшая выдумка». Очень печально, что раввин позволил себе такое высказывание, потому что, очевидно, он понятия не имел о том, как обстояло дело в самом начале. Правда, которую мы увидели в записи на суде в 2005 году, состояла в том, что во время первой поездки на ранчо у этого мальчика не было волос и бровей и он был настолько слаб, что не мог стоять. Его брат Стар возил его в инвалидном кресле во все те уголки Неверленда, которые Гевин представлял себе ранее, лежа в больничной кровати. Майкл гулял с ними и действительно носил Гевина на руках. Как после говорила его мать Дженет: «Майкл взял нас из самого хвоста очереди и вывел вперед, сказав: “Вы небезразличны мне. Может быть, вы безразличны большинству людей, но вы небезразличны мне”». Сам Гевин выразился иначе. В гостевой книге Неверленда он написал: «Спасибо за то, что подарил мне храбрость снять шапку перед людьми. Я люблю тебя, Майкл».

Сомневаюсь, что эту предысторию вы читали в газетах, потому что вовсе не к благотворительному началу хотели привлечь внимание полиция и семья Арвизо, когда Гевин поправился и при поддержке матери заявил, будто Майкл совратил его и пытался удерживать против воли. Теперь не только растлитель детей, но еще и их похититель. Окружной прокурор Санта-Барбары Том Снеддон, естественно, ухватился за эти обвинения с жадностью. Позже он скажет, что мой брат использовал свою славу, чтобы завлечь мальчика на ранчо, как делают педофилы.

Но Снеддон узнал о Гевине не потому, что тот пошел с жалобой в полицию или службу по защите детей. Прокуратура узнала о его существовании только после того, как Майкл в 2002 году пригласил своего в прошлом больного друга появиться перед камерой во время съемок документальной передачи. Он хотел показать, как помог ребенку. После потери Райана Уайта это была история успеха, история ребенка, который смог выжить – иллюстрация того, на что способна любовь. Документальная передача назвалась «Жизнь с Майклом Джексоном» и для ее съемок журналисту Мартину Баширу на восемь месяцев предоставили доступ в жизнь моего брата. На Майкла произвели впечатление обходительная манера журналиста и его успешное интервью с Принцессой Дианой. Башир свою работу выполнил: он завоевал доверие моего брата.

Я понятия не имел о том, что происходит, вплоть до вечера 6 февраля 2003 года, когда документальную передачу показали по американскому телевидению. Я смотрел ее, схватившись руками за голову. Кажется, все, что у меня вырывалось на протяжении фильма, это «нет… нет… нет... Майкл», и каждый раз, когда Башир спрашивал «серьезно?» в ответ на слова моего брата, мне хотелось разбить ногой экран.

Истинная личность Майкла была изуродована пристрастным монтажом – именно этот монтаж подчеркнул все нелепые, безумные, извращенные клише, вечно преследовавшие моего брата, и снова привлек к нему внимание правоохранительных органов. Это был никакой не эксклюзивный материал: это была топорная работа, которая могла похвастаться только доступом к звезде, но никак не правдивостью.

Было очень прискорбно наблюдать, как Башир использовал против Майкла его искреннюю любовь к детям. Самой печальной была сцена, где Майкл сидел на диване рядом с Гевином Арвизо, и тот ласково положил голову ему на плечо. Сами по себе, без комментариев, эти кадры показывали лишь момент нежности и невинности ребенка рядом с человеком, который, очевидно, сыграл ключевую роль в его выздоровлении. Но в монтажной Башир наложил поверх этих кадров свой мрачный, тревожный голос: «И вот мы вернулись в Неверленд для встречи с 12-летним Гевином…» - при этих словах крупным планом показали Гевина, держащего Майкла за руку. – «Это был, пожалуй, самый неуютный момент за последние восемь месяцев».

Затем Башир вернулся в режим интервью и начал спрашивать о том, как Гевин спал с Майклом в одной спальне. История заключалась в том, что однажды Гевин спал в кровати, а Майкл и его друг-продюсер Фрэнк Касио – в той же комнате на полу. Башир предположил, что людей это встревожит.

«Почему это должно их встревожить? – не понял мой брат. – Кто здесь преступник? Кто Джек Потрошитель? Человек пытается вылечить ребенка. Я сплю в спальном мешке на полу… Я отдал ему кровать – у него есть брат по имени Стар, и они со Старом заняли кровать». Майкл объяснил, что никогда не делил кровать с Гевином, хотя открыто признал, что «спал в кровати со многими детьми». Улыбаясь собственным воспоминаниям, он добавил: «Когда Маколей Калкин был маленьким, Киран Калкин ложился с этой стороны, Маколей Калкин с другой… его сестра вот там – мы все просто набивались на одну кровать. Потом мы просыпались на рассвете и отправлялись летать на воздушном шаре! У нас даже съемки есть. У нас есть все эти записи…» - «Но разве это правильно, Майкл?» - спросил Башир. – «Это очень правильно… это проявление любви… Именно это миру и нужно сейчас… больше любви…» - «Миру нужен человек, который в 44 года спит в постели с детьми?» - «Нет, нет, - ответил Майкл. – Ты все неправильно трактуешь…»

Что спасло Майкла во время интервью, так это то, что он оказался достаточно мудр и «подстраховался» собственным оператором, который все это время снимал команду Башира. Эти записи легли в основу собственного документального фильма Майкла, показанного на канале Fox: «Интервью с Майклом Джексоном: кадры, которые не предназначались для ваших глаз». Этот фильм спас репутацию брата и продемонстрировал двуличность Башира через все его комментарии, которые были призваны потешить самолюбие Майкла, создать у него фальшивое чувство безопасности и заставить его открыться.

Например, Башир в своем фильме говорит: «Тревожнее всего то, что в Неверленд приезжает много малоимущих детей. Это опасное место для беззащитного ребенка». Но при этом Майклу в личной беседе он сказал: «Я был здесь вчера и видел все это. Это не что иное, как праведная доброта».

Или момент, когда Башир рассказывает миру о том, какой Майкл отец и как растит Принса, Пэрис и Бланкета: «Он ограничивает их жизнь… он чрезмерно оберегает их. Меня разозлило то, что его дети вынуждены так страдать». Майклу же он сказал: «Твои отношения с детьми очень впечатляют. На самом деле, я едва сдерживаю слезы, когда вижу тебя с ними».

Этот фильм был буквально пронизан коварством, однако самый бесценный момент – это когда Башир в вырезанной сцене спрашивает моего брата: «Не отчаиваешься ли ты иногда в человеческой природе? Ведь, ты, кажется, ничего не можешь сделать правильно». И Майкл отвечает: «Верно, верно… Что бы ты ни делал, как бы хороши ни были твои намерения, всегда найдется недоброжелатель, который захочет тебя очернить».

В 2009 году, после смерти Майкла, у Башира хватило дерзости отдать дань почтения моему брату. В то время он работал в шоу Nightline на канале ABC и попросил зрителей шоу вместе с ним вспомнить «величайшего в мире танцора и музыканта». Затем он заговорил о своем фильме: «Небольшой фрагмент фильма вызвал скандал, но правда состоит в том, что Майкл никогда не был признан виновным в преступлениях. И хотя стиль его жизни был немного необычным, я не верю, что он был преступным». Похвальные слова, только сказаны они были слишком поздно. Правда и справедливость Башира нужны были Майклу в 2003 году, а не в 2009-м. К тому же показ фильма уже нанес непоправимый урон. Ничто не могло повернуть вспять процесс, который привела в действие эта передача. В результате ее трансляции поднялся общественный шум, и правоохранительные органы сочли нужным вмешаться снова. Департамент по защите детей и семьи и полиция округа Санта-Барбары возбудили расследования.

Мне всегда было интересно, до какого же момента Майкл может терпеть, так как я знал, что маленький ребятёнок из Гэри, прячущийся от Джозефа в своей комнате, всегда оставался внутри него. Чисто на подсознании, я всё время ожидал, что он вырвется наружу и закричит.

Тот неизбежный день продлился на шесть месяцев полицейского расследования с того момента, как окружной прокурор Санта-Барбары Том Снеддон отослал свою кавалерию в Неверленд с ордером на обыск в руках, переходящим в право ареста. Это было 08:30 утра, 18 ноября 2003 года – в тот самый день, когда вышел его альбом «Michael Jackson’s Number Ones». Это была жуткая одновременность и роковая неизбежность. Теперь альбом никак не смог бы стать успешным.

Когда Майкл узнал, что на ранчо находятся более семидесяти офицеров, он взорвался. Он хватал тарелки с едой с тележки обслуги и швырял их об стену, разбил две лампы, свернул статую, перевернул кофейный столик и сбрасывал различные мелкие вещи на пол.
Тем временем в долине Санта-Инез полицейские обыскивали каждый уголок, вспарывали ножами бесценные картины, мебель. Этот рейд, длившийся четырнадцать часов, не привёл ни к чему. Я знаю, какой ущерб они нанесли, потому что Майкл показал всё братьям. А ещё он поклялся больше никогда не спать в основном доме (и он сдержал клятву – всегда оставался в гостевых покоях «Элизабет Тейлор»). Они ожидали, пока он с детьми уедет в Вегас на съёмки клипа и остановится в отеле «Мираж», выкупив весь этаж.

Я также направлялся в Вегас – в отель «ЕмДжиЕм» - с другом семьи Стивом Меннингом, чтобы обсудить сделку с СиЕмИкс Ентертейнмент Груп насчёт альбома Джексонов с участием Майкла. Он изъявил желание «записать две-три песни» с нами «по-братски, без лишнего шума, наедине в студии». Это означало никакой политики, никаких судебных тяжб, никаких голосований.

Я был в аэропорту Бэрбанк, готовился к отлёту, когда позвонила мама и рассказала о рейде. Она находилась в отчаянии. Всё, о чём я мог думать – это то, в каком штате находится Майкл и как мне поскорее добраться в Неваду. Когда я, в конце концов, добрался до отеля и вошёл в его номер, остатки его такой редкой ярости грудами лежали на полу.
«Что за….?!! Майкл?... МАЙКЛ???»

Его комната выглядела так, будто по ней прошёлся смерч, и моей первой мыслью было то, что копы побывали и здесь. Я не припомню, чтобы там были дети. Видимо, няня Грейс забрала их до того, как я приехал. Ренди и Ребби были уже в пути. Пробираясь через дебри хлама я прошёл в заднюю комнату, где Майкл сидел на стуле, спокойный, но всё ещё трясущийся мелкой дрожью, пытающийся отвлечься от жутких мыслей анимационным проектом, над которым он работал в то время.

«Ты в порядке?» - спросил я.
Голова опущена - он не ответил ничего.
«Мы вместе пройдем через это» - сказал я.
Он поднял на меня глаза, и я снова увидел своего маленького брата, прячущегося в номере отеля и снова напуганного предстоящим полетом сквозь зону турбулентности. Шокирован и растерян. Как сказала позже Ребби, «невменяемый» от безумия ситуации, которая неотвратимо затягивала его.
Он посмотрел на меня. «Я ничего не сделал. Я__ничего__не__сделал!»
«Мы знаем, - ответил я, - мы знаем».
«Так что же дальше? Они арестуют меня? За что? Они не могут так поступить со мной. Я НИЧЕГО не сделал!». Он стал мерить шагами комнату.

Прибыли Ренди и Ребби, мама была на подходе. Ребби сразу склонилась и начала убирать царящий везде беспорядок, не произнося ни слова в воцарившейся гнетущей тишине. Телефон разрывался от беспрестанных трелей. Снаружи бесновались папарацци. В небе шныряли легкие вертолеты. Через некоторое время к нам пришли менеджеры с претензией о нарушении спокойствия других постояльцев и просьбой сменить место проживания. Мы переехали на ранчо Грин Веллей, но всё происходило очень быстро и давление на всех казалось сверхмощным.

Было удивительно то, как Майкл заботился о детях после того, как прошел первичный шок. Дети очень проницательны и они всё время задавали вопросы, но отец убедил их в том, что всё будет в порядке, несмотря на то, что он даже себе не мог сказать этого. Я видел, как он держал на руках и обнимал Пэрис; она прижала его к себе. Он закрыл глаза и сглотнул.
Сейчас самое время стать мужественным, мой младший брат. Причина, чтобы бороться, рядом с тобой.
__________________________

На следующий день после рейда прокурор Том Снеддон провел пресс-конференцию и объявил во всеуслышание, что имеет на руках разрешение на арест Майкла по причине «многочисленных случаев растления малолетних». Он призвал моего брата прийти и сдать свой паспорт. Придал всему происходящему ненужную атмосферу побега.

Он не раскрыл имя обвинителя, но всем было понятно, что это Гевин Арвизо и он станет утверждать, будто его подвергали насилию и удерживали против воли, чтобы принудить к сотрудничеству ради поврежденных связей с общественностью после документального фильма Башира.

Снеддон будет уверять судью, что Майкл и его соратники действительно развратили Гевина тогда, когда дружба Майкла с мальчиком находилась под прицелом видеокамер, а не перед документальными съемками, когда Гевина ещё никто не знал.
Стоя перед грудой микрофонов, он объявил, что залог составит три миллиона долларов, а максимальный срок тюремного заключения в этом деле – восемь лет. Его затяжная речь никак не заканчивалась, обвиняя и разъясняя, чем же это дело отличалось от обвинений 1993 года, потом Снеддон отвечал на вопросы.

«Могут ли у Майкла Джексона отобрать детей?» - закричал один из репортеров.
«Это решение примет высший суд» - ответил прокурор.

«Давай, долбо*б, прибавь Майклу ещё мучений. Заставь его думать о возможной потере всего, что дорого ему»: подумал я.

«Возможно ли наличие дополнительных жертв в этом деле?»
«Да» - ответил он. «Мы призываем людей выходить из тени, если у них имеется какая-либо информация о других пострадавших в обществе».
У вас ничего нет. Именно поэтому вы приглашаете всех, кто может услышать.

«Если Майкл Джексон, или его люди смотрят нашу трансляцию прямо сейчас, что бы вы хотели ему передать?»
«Вали сюда и сдавайся!» - ответил Снеддон. Члены пресс-конференции расхохотались, но на этом шутки не закончились – другой репортер встрял с ещё одним важным вопросом: «Простите, я хотел спросить. Шериф, вы намерены устроить для нас ланч после этой конференции?»
«Вероятно, вы не знаете, что мы имеем некоторые финансовые проблемы» - парировал Снеддон. Ещё больше хохота.
«Что Вы можете сказать родителям, позволяющим своим детям посещать Неверленд?»
«Я бы советовал им не делать этого» - ответил шериф Джим Андерсон. Ещё больше хохота. Это всё начинало походить на комический дуэт.

Они утверждали, что слава обесчеловечивает, но, на мой взгляд, власть в этом случае ещё хуже.
В то время как все смеялись, я мог думать только о Майкле. Громит свой номер, сворачивается в кресле, мерит шагами комнаты, сходит с ума от горя. Держит на руках Перис. Я думал о маме, плачущей и молящейся. Я видел, как Ребби собирает то, что спровоцировал Снеддон. И я чувствовал, как во мне закипает злость. Позже, уже по дороге домой, я слышал, как окружной прокурор напомнил репортерам, что он надеется, что «вы все останетесь здесь надолго и потратите немало денег, потому что мы нуждаемся в ваших продажах для поддержки наших институтов». По-видимому, это тоже была шутка.

Как бы там ни было, Майкла он недооценил. Теперь мой брат прошел через двадцать четыре часа всевозможных эмоций и, полный сомнений и недоверия к властям, начал размышлять о дне визита в суд. Он знал, что оставил открытую дверь проблемам тем гражданским урегулированием иска 1994 года. «Это было плохим советом, - резюмировал он, - и я знал это ещё тогда. Теперь я покажу им то, что хотел показать уже давно – я невиновен».

Снеддон, видимо, забыл, что Майкл просил открыть уголовное дело в 1993 году, но судья запретил это. Как говорил Майк: «Ложь – это спринтер, истина - марафонец. Правда будет бежать марафон на этом суде». Эта правда бежит до сих пор, набирая скорость и мощь вот уже десять лет.

Майкл прилетел в Санта Барбару на частном самолете, где полиция уже ожидала его в ангаре. Камера фиксировала каждый его шаг – приземление, выход, переезд в участок, прибытие в наручниках. Когда он вышел из полицейского фургона, он потряс запястьями, скованными наручниками за спиной – жест, предназначавшийся журналистам, словно говорящий «Видите? Видите, что они со мной сделали?!» Он хотел, чтобы мир знал.

Потом. Я хотел знать, что же сказали этому миру. Некоторые из семьи не могли заставить себя смотреть сводки новостей, но я не мог удержаться от переключения на СиЭнЭн. Связующий центром этого канала была Кира Филипс, вместе с блондинкой из «Entertainment Tonight» (ежедневная новостная развлекательная программа, транслирующаяся на всей территории США. – прим. пер.) и судебным экспертом, оба из которых отпускали пренебрежительные замечания в адрес Майкла и осуждали его. Сначала шоу Снеддона, потом наручники, теперь два клоуна, притворяющихся глубоко информированными о происходящем. Возможно, я был тогда чересчур чувствительным, но такой род спекуляции на мнениях – всего лишь игра масс-медиа, в которую безоговорочно верили люди, и я дымился от злости.

Последней каплей стало то, что сказала нечто нелестное о нашей семье, и я сорвался, долбанув кулаком в экран телевизора, разбивая его не мелкие осколки. Затем я позвонил на СиЭнЭн и потребовал вывести меня в прямой эфир, потому, что в нашей семье так заведено: если ты задеваешь одного из нас, ты задеваешь всех.

Не думаю, что Кира Филипс поверила, что это мог быть я, ввиду всего происходящего, но я был там вовсе не для милой болтовни и мой голос срывался от гнева. Я никогда не появлялся на сцене, на радио, или телевидении так спонтанно и так яростно, но до этого я выслушал предостаточно.
«Майкл тысячу раз невиновен, - сказал я, выстраивая свою тираду, - и мы устали от людей. Я ХРЕНОВО СЕБЯ ЧУВСТВУЮ и устал от людей, говорящих от имени моего брата, от нашего имени, при этом совершенно не знающих нас. Вы выставляете этих людей на государственное вещание, на международное телевидение, они говорят эти вещи и общество думает «Ой, а может и правда так?». Мой брат не эксцентричен. Мой брат – за мир. В довершении сегодняшнего дня ещё и ЭТО СОВРЕМЕННОЕ ЛИНЧЕВАНИЕ. ЭТО ТО, ЧТО ОНИ ХОТЯТ УВИДЕТЬ - ОН В НАРУЧНИКАХ. ВЫ ПОЛУЧИЛИ ЭТО! НО Я ОБЕЩАЮ, ЭТО ДОЛГО НЕ ПРОДЛИТСЯ, Я ВАМ ОБЕЩАЮ!»

Она сказала, что понятия не имела, через что мы прошли.
«КОНЕЧНО, НЕ ИМЕЛА! Ты не была в том положении, в котором был я, или моя семья, но ты посмела выставить этих людей на съемки. Мы – семья и всегда будем ею. Моя любовь с ним. И мы будем поддерживать его на тысячу процентов. Мне больше нечего сказать. Прощайте».
Когда я грохнул трубку на рычаг, мои ладони тряслись. Я опустился на пол, взглянул на разбитый телевизор, уронил голову на руки и зарыдал.