Часть Первая.

Наши предки

Имя Джексон появилось у нас от моего прадеда со стороны отца, Джулиуса Гейла.Никто не называл его Джулиусом или Джули, все звали его просто Джек. Прадедушка Джек появился на свет в племени Chostaw в начале 19 века. Он был индейским шаманом. И его очень ценили за его способности к врачеванию. Еще Джек в молодости работал скаутом в армии США.
Потом мой прадедушка влюбился в прекрасную девушку по имени Джина.В 1838 году у них родился первенец, мальчик, которого они назвали Израэль.Раньше, к несчастью, было так, что ребенок, у которого один из родителей был рабом, также считался рабом. Индеец Джек был «свободным человеком», но моя прабабушка, к сожалению, была рабыней, поэтому и Израэлю не предстояло ничего лучшего, по крайней мере пока. Когда Израэль подрос, люди прозвали его Неро. Nero, son of Jack, и в конце концов из этого получилось Nero Jack-son.
Как и мой прадед, Неро был высокий и светлокожий, с высокими скулами и маленькими сверкающими глазами. И он был очень гордым. Неро был еще мальчиком, когда Джек начал передавать ему свои знания шамана. Но несмотря на прирожденный дар к врачеванию и невзирая на его потребность в своем племени, к огорчению его родителей, Неро был продан на плантацию в Луизиану. Так же как и другие рабы, Неро должен был есть там и тогда, где это было предписано хозяевами - стоя на коленях перед низким корытом, из которого он черпал ложкой. Вскоре Неро надоела такая убогая жизнь, и он сбежал. Хозяин плантации сразу же послал людей, которые скакали всю ночь и к утру поймали беглого раба на реке, за много миль от плантации. Они так избили Неро, что он литрами терял кровь.
Когда через несколько месяцев Неро наконец выздоровел, его хозяин хотел было его продать, но рабов, которые уже убегали, невозможно было продать по такой же высокой цене, как послушных, так что вместо этого владелец Неро решил заставить его работать как можно больше. Мой дед мучился на сырых хлопковых полях Юга, скованный по рукам и ногам. Однажды оковы все-таки сняли, и Неро снова осмелился сбежать. В этот раз хозяин плантации сам возглавил поисковый отряд и назначил награду тому, кто схватит Неро. Он боялся, что другие рабы последуют его примеру, если он его не поймает. И когда он действительно выследил Неро, он взял докрасна раскаленные каминные щипцы и сдавливал ими его нос, пока Неро не упал без чувств. Он оставил моего деда лежать на земле, потому что думал, что Неро мертв. Но он был так силен, что пережил и это ужасное наказание! Но шрамы он ожога остались у него до конца его дней.
За то время, что Неро прожил на плантации в Луизиане, у него родилось 6 детей от его подруги. Позднее он женился на индианке Chostaw – ну, индианкой она была только на три четверти – моей бабушке Эммелайн. Наверное, его жизнь с моей бабушкой была своего рода убежищем от ужасных условия работы, и те, кто его поработил, могли только позавидовать гармонии его брака и семейной жизни. Им не нужно было много денег, чтобы быть счастливыми, потому что они любили друг друга. Эммелайн была из Луизианы, она пошла в свою мать слегка желтоватым цветом кожи.
Когда президент Линкольн 31 мая 1865 года освободил рабов, положение Неро улучшилось. Наконец-то он мог зарабатывать на жизнь достойно – продавая свои индейские лекарства. С годами он стал известен по всей округе, потому что он вылечил сотни людей. Его способности знахаря стали широко известны, и люди приходили издалека, чтобы он помог им.
Дедушка Неро вел простую жизнь и скопил столько денег, что он и моя бабушка смогли приобрести ферму в Саннивейле в Миссисипи.120 га плодородной земли он оплатил наличными. Там Неро и Эммелайн вырастили своих 15 детей (а вообще Неро имел 21 ребенка). Мои дед ,бабушка и весь их огромный клан кормился с этой земли, где они разводили кукурузу, томаты, другие овощи, держали кур, свиней и коров.
Неро тогда часто бродил по лесу, чтобы собирать травы. Из корешков и других частей он делал отвар, разливал его по бутылкам и давал пить больным, он изготавливал также мази из различных лесных трав. Этими средствами он лечил индейцев и бывших рабов, а они платили ему за это, кто чем мог.
Еще Неро любил петь и часто исполнял старые военные танцы Chostaw. Как-то субботним вечером шериф и его люди перекрыли канатами улицу, на которой он танцевал, и попытались арестовать его за нарушение общественного порядка, на Неро почувствовал опасность. Он вскочил на свою лошадь, элегантно перепрыгнул через заграждение и ускользнул. После этого шериф оставил его в покое.
Когда дети Неро и Эммелайн выросли и создали собственные семьи, он пригласил к себе на ферму детей своего младшего брата Вильяма, среди них был и мой старший двоюродный брат Руфус. Руфус как-то сказал мне, ему следовало бы уделять больше внимания травам, которыми дедушка лечил болезни. Но он тогда был еще ребенком, и как многие дети, не думал о том, насколько ценными могут быть знания предков.
Когда Руфусу было 4, жена Неро умерла. Неро тем временем тоже стал стар и слаб, и т.к. он не мог больше ухаживать за фермой как раньше, он должен был покупать некоторые вещи у одного белого по имени Эрой.Он тратил небольшие суммы, но Эрой очень тщательно вел свою бухгалтерию. Руфус был тогда еще ребенком; единственное, что он заметил – это то, что Неро становиться все слабее. И это должно было быть причиной того, что Неро сдал Эрою на хранение некоторые важные бумаги, чтобы тот сохранил их для него. В конце концов Этою это удалось – до этого Руфус и я додумались позднее – присвоить себе документы на владение фермой, якобы в уплату долгов, которые были у Неро перед ним.
Так наша семья потеряла все права на эту плодородную землю, где росли сотни персиковых и грушевых деревьев, за которыми мои родственники заботливо ухаживали. Когда позднее Руфус и я узнали, что там под землей находились огромные месторождения нефти, мы просто потеряли дар речи, т.к. арендная плата за право бурения уже тогда составляла 1,2 миллиона долларов. Между тем само месторождение должно бы стоить по меньшей мере добрых 100 миллионов.
Последние годы своей жизни Неро жил на ферме один, потому что Вильям и Руфус снова уехали домой. Он умер в 1924, задолго до моего рождения. Мой отец Самуэль, жил тогда в Арканзасе, где он нашел работу, он узнал о смерти своего отца слишком поздно и на смог приехать на похороны. Мой дядя, тоже Самуэль,приехал из Оклахомы, чтобы принять в них участие, и другой сын деда, мой дядя Эско, тоже туда поехал. Мой отец был младшим сыном Неро. У него была сестра-близнец – Джени Ди Холл.
Моя прабабушка со стороны матери – Матильда (Мэтти) Дэниэль. Мэтти родилась в 1864. Ее мать, инвалид, была дочерью плантатора, отец – рабом на плантации ее отца. Невзирая на протесты матери, Мэтти была продана в другую семью, потому что плантатору не нравилось то, что ее отец был черным. Когда я был молодым, история Мэтти заставляла меня задуматься. Если бы у меня были дети, думал я, я бы не спускал с них глаз и никому бы не позволил отнять их у меня.
Как бы там ни было, Мэтти никогда не пришлось наслаждаться жизнью высшего общества, как ее матери. Как и Неро, мой прадед со стороны матери был рабом, собирающим хлопок. Мэтти была замужем 2 раза и имела 17 детей. Одна из ее дочерей была моя бабушка, другая – моя двоюродная бабушка Верна.
Неро был уважаемым человеком благодаря своим знахарским способностям, а также потому, что у он владел своей собственной землей, что в его время было необычно для бывшего раба. Что касается деловых качеств, мой отец пошел в него, его тоже уважали, главным образом за хорошее образование. Самуэль, мой отец, 9 лет обучался в колледже Алькорн(Alcorn College) в Миссисипи, а когда ему было 24, у него в кармане уже были Bachelor и Master Degree (ученые степени вроде бакалавра и магистра наук - прим. переводчика), что на рубеже столетий для молодого человека из меньшинства было редкостью.
После выпускных экзаменов он узнал, что в Эшли Кантри, штат Арканзас, есть свободное место учителя. Он шел туда пешком 200 км из Миссисипи, чтобы участвовать в конкурсе на это место, и получил его.
Раньше в провинции занятия в начальной и высшей школе преподавал один учитель. У профессора Джексона, как его называли, было 2 особенно умные ученицы, на которых он с самого начала обратил внимание – сестры Кинг. Одна их них, Кристал – яркая индивидуальность, с ослепительной улыбкой и громким смехом. Когда ей было 16 лет, он женился на ней. Это было моя мать.
В маленьком городке, где я жил, все любили мою семью. Мы проводили наше свободное время дома или в церкви, и т.к. папа был хорошо образован, соседи восхищались им. И у нас всегда были друзья.

Продолжение...

Моё детство

Я вырос во время кризиса, с 1929 по 1935 год. Люди не могли найти работу – ее просто не было. Еды у них тоже было немного. Если ты вырос в 30е годы, учишься беречь деньги. Я в любом случае не забуду, как тяжело мы должны были их зарабатывать. И я пытался позже научить моих детей, аккуратно обращаться с деньгами, чтобы они никогда не попадали в такое бедственное положение, как люди раньше.
Все страдали от кризиса. К тому же в 2-е - 30е годы было полно расовых предрассудков. Одно из моих первых воспоминаний – что я, 4хлетний малыш, стою в очереди за рисом, консервами, овсяной мукой и сахарными пайками. Так как экономика была разрушена, белым тоже приходилось стоять в очереди, но они всегда стояли впереди. Черные получали то, что останется. Черным не было разрешено обедать в том же ресторане, что и белым, или пить из того же колодца.
Уже ребенком мне было ясно, что у белых больше прав, чем с черных. К примеру, если белая леди шла по улице, мы должны были сойти с тротуара и смирно стоять ждать, пока она не пройдет. Только после этого мы могли идти дальше. К счастью для меня, мы не жили в богатом квартале нашего города, и мне нужно было участвовать в этой глупости и не слишком часто.
Я благодарен моим родителям за то, что, несмотря на все неудобства, которые они претерпели, они всегда предостерегали меня от расизма. Когда через много лет я был менеджером у моих детей, я намеренно назначал выступления в тех местах, где жили как белые, так и черные. Так они с самого начала имели фанатов всех рас, и позднее это существенно прибавило им популярности. Однако во времена моей молодости для черного артиста было абсолютно невозможно выступать перед смешанной публикой.
Я многим обязан своему отцу, он был для меня примером. Самуэль был очень работящим, и он стал директором высшей школы. Большей частью он ходил в костюме с галстуком, и водил новенький «Форд» класса А. Я был изумлен, что он мог позволить себе новую машину, ведь ему нужно было кормить большую семью. Но я гордился им, потому что мы тогда были единственными черными в нашем городе, у кого была такая машина. Это было классно.
Еще я восхищался своим отцом, потому что он сам построил наш дом. План был тщательно продуман таким образом, чтобы можно было легко сделать пристройку, если понадобиться больше места. Когда наша семья становилась больше, он просто пристраивал еще одну комнату. Для этого он валил деревья, рубил их топором и складывал длинные балки на земле в квадрат. Затем он связывал их друг с другом и на этом сооружал пол. Я тогда был еще очень мал, мне трудно было перелезть через них, я садился на эти балки сверху и скакал на них, как на лошади.
Как и многие люди в то время, мои родители разводили овощи в своем саду. Папа мог видеть по фазам Луны, когда нужно сеять, и он одалживал лошадь, чтобы тянуть плуг. Когда мне было около 8, я попытался ему помочь, но был недостаточно силен, чтобы заставить лошадь держаться борозды. Мы охотно работали в саду, смеялись и шутили во время совместной работы. У нас было так много гороха, фасоли, кукурузы, картошки, земляных орехов, дынь и других овощей, что мы никогда не покупали этого в магазине.
Когда мы были маленькими, наш отец часто пел нам всевозможные песни. Я и сейчас помню, к примеру «Swing low, sweet chariot». У него был красивый высокий тенор, он также пел в хоре. Самуэль постоянно пел или насвистывал. Мы любили его слушать: его песни рассказывали об обычной жизни, и когда он пел что-то печальное, слезы текли по его щекам. Я научился петь, потому что слушал своего отца.
Мой отец, которого я называл Попс, был очень дружелюбным и много улыбался. Кроме того, он мог починить все что угодно. Еще одна его хорошая черта – он любое дело всегда доводил до конца. У моего отца я научился никогда не сдаваться, и я постоянно поощрял своих детей, чтобы они доводили до конца свою работу.
Папа заботился о том, чтобы нам было что есть, неважно, насколько тяжелы были времена. Моя сила – от него. Он имел привычку говорить: «Джо, чтобы ты ни делал, ты должен делать это как можно лучше». Он верил, что только так можно найти душевный покой, и я всю жизнь принимал этот совет близко к сердцу.
Мы тогда жили в 1,5 милях он городка Дармотт, около 100 миль к югу от Литл Рока. Дома там были некрашеные и со временем дерево обветшало. Там было пара магазинов: продуктовый, магазин одежды, парикмахер, кроме того почта и большая тюрьма. В общей сложности Дармотт вряд ли мог насчитывать более 1000 жителей, и каждый знал все о своих соседях.
Самые волнующие дни были пятница и суббота, когда по вечерам люди отправлялись в город. Наши соседи гуляли, пили вино и виски, жарили рыбу, а музыка была такая громкая, что слышно было в соседнем квартале. В ресторанах играли музыкальные автоматы, люди танцевали. Как только мужчины напивались, начиналась драка из-за какой-нибудь женщины. Впрочем, черные должны были оставаться в своей части города – раньше черные и белые не могли развлекаться вместе.
Мой отец не пил ни капли. Если он шел в город развлечься, он всегда брал маму с собой. Она очень любила пойти куда-нибудь потанцевать, но чаще она оставалась дома и следила за тем, чтобы отец был накормлен, когда придет с работы.
Мои родители должны были много и тяжело работать, и денег с нас было немного. Но мы любили друг друга и это было самое важное. Так же как Неро любил свою семью, Самуэль любил нас. Он рассказывал мне, что во времена его молодости на плантации с ними так плохо обращались, что единственной их радостью было время, которое они могли провести вместе как семья, утром и вечером до и после работы. Перенесенные в детстве лишения привели к тому, что он очень дорожил своей семейной жизнью, и это передалось мне.
Моя двоюродная бабушка Верна жила в Дармотте всего в 50 м от нас. Когда мы устраивали стирку, я ходил с ведрами к ее насосу, наполнял их и выливал в огромный железный бак. Когда он наполнялся, я разводил под ним огонь, она добавляла мыло. Она кипятила наше белье в щелоке, пока оно не отстирывалось. Потом она вытаскивала его оттуда палкой и прополаскивала в ванне. У нас было 3 бельевые веревки, на которые мы все это развешивали. Одна из радостей моего детства – свежий запах чистого белья, просушенного солнцем.
Другой радостью было еда. Каждое утро мама доила нашу корову и пекла булочки. Верна держала свиней, и поэтому в нашей маленькой коптильне в саду всегда висели ветчина и сало. Мы забивали животных сами, и то мясо было намного вкуснее, чем все, что можно купить сегодня. Мы раньше ходили в магазин скорее для того, чтобы разок съездить в город и быть в курсе последних новостей. Нам не нужно было почто ничего покупать, т.к. мы все производили сами.
Моя двоюродная бабка была известна во всем городке как «Мисс Верна Браун». Когда я родился, она была уже пожилой. Она была работящей и любила жизнь на ферме. И она любила свои деревья: орехи-пекан, сливы и персики.
У Верны были гуси, утки и куры. Когда она хотела откормить курицу, она ловила ее, запирала в маленький узкий загон и кормила только кукурузой. Это продолжалось 3 недели, затем она забивали птицу.
Тогда не было холодильников. По улице ходил продавец льда и кричал: «Лед! Лед!». Климат был жаркий и влажный, и многие люди держали на веранде специальный ларь для льда. У Верны он был особенно большой. Она заполняла его примерно 50ю фунтами льда, чтобы сохранить свои продукты.
На завтрак она обычно готовила яичницу с ветчиной и салом, иногда овсяную кашу. Лучше всего были ее паштеты. Верна была отличной поварихой, ее еда сделала меня сильным. Она также учила меня быть вежливым и держаться подальше от проблем. Я никогда не видел, чтобы она пила что-нибудь крепче лимонада. Из-за того, что мой отец и Верна подавали мне хороший пример, а также по религиозным причинам я никогда не пил алкоголя. И я передал это своим детям. Я горжусь тем, что ни один из них не пьет.
У Верны, моей двоюродной бабки, было 3 сына: Сильвестр, Тимоти ( мы звали его T.W), и Томми, самый младший. T.W был похож на моего папу и меня. Он смеялся как папа и был таким же дружелюбным как он. Иногда он даже разговаривал как папа. И он так же заботился о своей семье как мой отец.
Верна была глубоко верующей и привила нам свои моральные ценности. В ее присутствии нам запрещено было ругаться, и конечно мы должны были молиться перед едой. Игра в карты считалась таким же грехом, как и алкоголь.
Я всегда должен был ее сопровождать, когда она шла в воскресную школу, к изучению Библии или в церковь. Уже у дверей я слышал, как хор поет традиционный церковный гимн черных: «Swing low, sweet chariot, coming for to carry me home...». Если Верна некрепко держала мою руку, я сбегал оттуда при первой же возможности, потому что меня пугало то, как молились некоторые люди. Женщины вскакивали, падали на скамьи, просили других их обмахивать, как будто у них случился припадок. Мне говорили, что на них сошел святой дух, но я думал, они просто притворялись. Можно же изучать Библию и слушать проповедника спокойно, и не вести себя так. Мне было непонятно, почему эти женщины кричали и бросались на пол, я не думал, что нужно так делать, чтобы быть религиозным. Я в любом случае не стал бы, и Верна этого не делала.
Воскресная служба всегда проходили одинаково. Проповедник говорил что-то, толпа отвечала: «Аминь, аминь». Чем больше они повторяли «Аминь», тем больше распалялись. Проповедник ходил большими шагами туда-сюда перед алтарем, оживленно жестикулировал. Я бросил взгляд на Верну и увидел, что она плачет; к счастью, она реагировала на проповедь скорее внутренне, чем внешне, и не так суматошно, как люди вокруг нее.
Я не мог дождаться, когда мы выйдем из церкви. Не то чтобы я неохотно там бывал – но крики этих людей пугали меня. Когда хор пел последний гимн, я вздыхал с облегчением. Мне просто не нравилось, что людям приходится удерживать друг друга, чтобы они не корчились в судорогах и не поранились.
После окончания службы женщины с плачем устремлялись к двери. Было похоже на окончание концерта Jackson 5. Я стою за сценой и вижу, как девочки в первых рядах плачут и падают в обморок, их уносят. Точно также выглядели эти женщины в церкви.
Разумеется, после службы молодой священник каждому пожимал руку на прощанье. Каждое воскресенье многочисленные женщины приглашали его на обед, он всегда мог выбрать, у кого он пообедает. Почти все наши священники были молодые, симпатичные мужчины, и мне всегда казалось, что они стоят у церковной двери и только и ждут, чтобы их кто-нибудь пригласил.
Если не считать часов, проведенных в церкви, жизнь было не очень богатой событиями. Мима нашего дома протекала река Биг Байю(Big Bayou). С одного берега на другой был переброшен мост. Как-то вечером я стоял там и обнаружил на том берегу цыганский табор.
Я перебежал на другой берег, чтобы лучше видеть. Издалека я услышал их музыку. Она показалась мне самой волнующей музыкой, которую я когда-либо слышал, поэтому я подкрался поближе. Цыгане стояли вокруг чего-то, чего я не видел, я был слишком мал, чтобы посмотреть поверх их голов. Недолго думая, я встал на четвереньки и прополз между из ног. Это был костер, на котором жарилась кукуруза. Они заулыбались, когда узнали во мне мальчика из дома напротив.
Когда кукуруза было готова, они пригласили меня поесть вместе с ними. Потом красивая молодая женщина в длинном платье и с длинными черными волосами, которые она обвязала черно-красной шалью с белыми кисточками, танцевала вокруг огня. Серебряные сережки в ее ушах сверкали в свете костра. Я часами мог бы на нее смотреть.
В конце концов в семье заметили мое отсутствие и позвали меня. Им не понравилось, что я был у цыган. «Джо, иди-ка лучше домой»,кричали они. Следующим вечером я снова был там. Я просто должен был быть с ними, потому что мне очень понравилась их музыка. Я проводил там каждый вечер и оставался, пока родители меня не звали.
Когда цыгане свернули свой лагерь, чтобы ехать в другое место, мне не хватало их песен и танцев. Они возвращались еще 2 раза и каждый раз оставались на несколько недель. Некоторые жаловались, т.к. цыгане жили на их земле и ели их кукурузу, но для моей семьи это ничего не значило. У нас хватало кукурузы. Когда мне было 8, они уехали окончательно и больше не вернулись. Но всегда, когда я вижу на улице гадалку, я думаю о моих друзьях-цыганах.
Много лет спустя мой младший сын Рэнди, невероятно музыкально одаренный, назвал свою группу «The Gypsys». Конечно же, мне очень понравилось название, оно напомнило мне о моей беззаботной юности, и о долгих душных вечерах, когда я пел и танцевал с цыганами при свете Луны под звездным небом.

Продолжение следует.....

Продолжение....

Школьные годы.

Первая школа, которую я когда-либо посещал была Durmott High, смесь из начальной и высшей школы. Если шел дождь, дорога туда была довольно утомительной из-за вязкой грязи, доходившей до щиколотки. Машины тоже не могли ездить по этой улице, они сразу же застревали. Но при сухой погоде этот путь был довольно приятным.
В 1 и 2 классе у меня были не очень хорошие оценки. Возможно, дело было в том, что я неохотно ходил в школу. Моя учительница была такая строгая, что я начинал дрожать, стоило ей назвать мое имя. Если мне приходилось идти к доске, я цепенел от страха.
«Джо, скажи мне, что это за цифры», сказала она мне. Хотя я знал ответ, я не смог произнести ни слова. У нее было что-то вроде небольшого весла с дырочками, и если она била кого-то этим, кожа попадала в дырочки, и от этого было еще больнее. Другие ученики тоже боялись эту учительницу, но я думаю, никто не боялся так сильно, как я. Я никогда не любил ее и плакал тайком, если она придиралась ко мне за то, что я ничего не могу написать на доске.
Однажды учительница захотела узнать, насколько талантливы ее ученики. Некоторые мои одноклассники принесли свои рисунки, другие читали стихи и отрывки из пьес. Когда все закончили, она взглянула на меня и спросила, что же я умею делать. Все мгновенно повернули головы в мою сторону. Единственное, что я мог – это петь, в конце концов мы с папой все время это делали. Так что я вышел вперед и запел. Я был так испуган, что пел все быстрее и быстрее, чтобы поскорее закончить и снова сесть. Когда я был примерно на середине песни, весь класс начал громко смеяться. Пристыженный, я прекратил и вернулся на свое место.
«Джо, ты на самом деле хорошо спел эту песню – другие дети смеялись только потому, что ты так нервничал», сказала моя учительница. Ей было ясно, что мои одноклассники насмехались надо мной, потому что я так дрожал.
Я чувствовал себя ужасно, но после этого унизительного инцидента я поклялся себе попасть в шоу-бизнес. «Я им всем покажу », решил я.
В этот момент и родилась моя мечта – я хотел писать песни и петь, или, может быть стать актером.
Через пару лет после меня у моих родителей родился 2ой ребенок – моя сестра Верна Мэй/ Мои 3 брата Лоуренс, Лютер и Тимоти, и младшая сестра Лула родились позже). Моя сестра Верна Мэй была очень милой девочкой, и она было очень добра ко всем.
В мое время дети слушались своих родителей, а если нет, их наказывали ремнем. Дети должны были выполнять обязанности, возложенные на них родителями, так было принято и у нас.
Верна Мэй была настоящей маленькой домохозяйкой. Она варила овсянку и жарила яичницу нам на завтрак, и содержала дом в безупречной чистоте. Когда мама вечером после тяжелого рабочего дня возвращалась домой, постели уже были постелены, и Верна Мэй уже убрала все комнаты и везде протерла пыль. Она было хорошей помощницей маме и они были очень близки.
Точно также было с моей дочерью Ла Тойей – она постоянно была рядом с Кэтрин, и Ребби, моя старшая дочь, она тоже очень хорошая хозяйка. Джермейн сам гладит свои вещи, даже футболки, у Джеки дома идеальный порядок. И мы все имеем привычку содержать наши машины в такой чистоте, как будто они только что из мойки.
Верна Мэй охотно помогала соседям, она присматривала за многими детьми наших соседей, все знали, какая она умная. Раньше люди еще обращали внимание на соседских детей, не то что сегодня, когда жизнь, прежде всего в больших городах, становиться все более безликой.
И о моем младшем брате Лоуренсе Верна Мэй заботилась, как мать. В 7 лет она приглядывала за обоими ее младшими братьями. Она читала им в сумерках в свете керосиновой лампы. Я любил смотреть, как ее большие карие глаза и хорошенькое круглое личико отсвечивают в свете лампы золотым и красным.
Потом Верна Мэй заболела. Если ей давали ложку, ей не хватало сил удержать ее. В течение 2 месяцев врачи постоянно осматривали ее. В конце концов она не могла больше двигаться, только смотрела на нас. Говорить она могла совсем немного, и как-то вечером я услышал, как она сказала маме: «Все будет хорошо. Со мной все в порядке». После этого она умерла. Мама и я все глаза себе выплакали.
Позднее мы узнали, что у нее было что-то вроде паралича, но никто не мог сказать моим родителям настоящий диагноз. Печально и торжественно шли мы за повозкой, на которой стоял гроб. Было очень тихо, слышно только стук копыт мулов, скрип ржавых колес и тихий плач. Отец помог священнику опустить гроб в могилу, потом вперед выступили 3 пожилых мужчин и забросали ее землей.
Я смотрел на могилу и ненавидел ее. Мы с сестрой были близки, и я очень тосковал по ней. Это все произошло так внезапно.
Теперь нас, детей, осталось всего 4. Мама работала, а Попс (мой отец) как всегда, был в школе. Так как я был старшим, мама научила меня готовить, стирать и гладить.
Каждое утро мы мылись и чистили зубы. Мама уже ждала нас на кухне, чтобы перед школой выдать нам наше лекарство – ложку тошнотворного на вкус рыбьего жира. Это было старое домашнее средство – она всегда утверждала, что оно поможет нам от простуды.
Попс преподавал в другом маленьком городке, так далеко, что он мог приехать домой только на выходные. Я каждый раз был ужасно рад его видеть, и он всегда что-нибудь вытаскивал для нас из своего кармана – лакомство или игрушку.
Иногда вечером мама собирала фрукты, а я помогал ей мыть банки для консервирования. На другой день она жарила мясо, пока я с братьями удил рыбу в болотистой речке перед нашим домом. Мы забрасывали удочки, и если рыба не клевала, мы мутили воду палками, пока она не становилась такой мутной от тины, что рыба не получала больше воздуха. Потом мы должны были просто подбирать ее, когда она, задыхаясь, поднималась на поверхность. Как правило, это означало, что водяные змеи тоже поднимались, поэтому мы должны были быть осторожными. В любом случае мы всегда ловили достаточно рыбы.
Рядом проходила железная дорога, которая шла из Луизианы через Лэйк Виллидж на Литтл Рок. Если наши часы останавливались, мы все равно могли сказать, сколько времени, потому что пассажирский поезд всегда свистел, когда проезжал мима нашего дома. Я так никогда и не узнал, давал ли водитель локомотива свисток, потому что проезжал мимо нашего дома, или потому что хотел сообщить о своем прибытии в город…….
Однажды я гулял по путям. На мосту через Байю я вдруг услышал громкий свист. Я обернулся и увидел, что на меня едет скорый поезд. Времени перебежать на другую сторону уже не было, и в реку я тоже не мог прыгнуть, она была полна ядовитых змей. Кроме того, прыжок с такой высоты был опасен.
Тогда я опустился вниз между шпал и вцепился в них обоими руками. Все мое тело тряслось, пока поезд мчался надо мной. Я едва удерживался. Это ведь был не фильм, где внизу была бы страховочная сетка, и я не был натренирован для исполнения трюков, как Клинт Иствуд, но у меня получилось удержаться, потому что от этого зависела моя жизнь. Я был вне себя от радости, что пережил это. Родителям я конечно никогда об этом приключении не рассказывал, я не хотел их волновать.
Это моя характерная черта. Многие годы я ни с кем не делился своими переживаниями, когда у моих детей были проблемы в шоу-бизнесе. Джермейн в этом отношении такой же как я, возможно, это и подточило наше здоровье. Но я просто такой.
По выходным мама возила меня, Лоуренса, Верну Мэй и маленького Лютера на поезде к бабушке. Хотя она жила всего в 50 милях от нас, путешествие длилось целый день.
Когда мне было 8, Попсу предложили более высокооплачиваемое место учителя на плантации в Гам Ридж(Gum Ridge). В его контракте стояло, что мы также должны выращивать овощи и хлопок. Новый дом был всего в 8 милях, но мне показалось, что мы переезжаем на край света.
Сначала я вообще не хотел заходить в этот дом, потому что комнаты были расположены одна за другой и показались мне слишком маленькими. Если ты стоял перед входной дверью, можно было оглядеть весь дом сразу.
Это место делала еще более жутким то, что прямо за домом был густой лес, через который я должен был ходить в школу. Т.к. я очень боялся идти 5 миль по заброшенной дороге, отец купил лошадь, которую он окрестил Принцем. Я делал все возможное, чтобы приучить Принца к лесной дороге, но он не хотел, так что я снова отвел его на выгон и поневоле пошел пешком. Чем дальше я заходил в лес, тем страшнее мне становилось. Вокруг меня что-то шуршало в зарослях, слышались странные звуки. Сначала я остановился как вкопанный, а потом бросился бежать и не остановился, пока не выбрался из леса. Я даже на заметил, что мои руки кровоточат, потому что колючие кусты их поцарапали.
Тяжело переводя дыхание, я подошел к школе, я долго не мог отдышаться и к тому же сильно опоздал. На цыпочках подошел я к задней двери, тихо открыл ее и прокрался внутрь.
Я почти достиг своего места, когда раздался голос учительницы:
- Джо Джексон, ты опоздал? – спросила она.
- Да, мэм,- поспешно ответил я.
И тогда, к моему стыду, я должен был объяснять причину своего опоздания перед всем классом. Это было так неприятно, что я решил больше не опаздывать.
Когда занятия закончились, мне снова предстоял этот ужасный путь. К тому же было уже 4 часа и начинало темнеть. Я сосчитал до10 и побежал. Я бежал всю дорогу через этот ужасный лес, где, насколько я знал, полно диких зверей. Когда я прибежал к нашему дому, я упал без сил.
Этот кошмарный день дал мне стимул, научиться ездить на лошади, и вскоре я ехал на Принце в школу. Я привязал его толстой цепью к дереву перед зданием школы, но несмотря на цепь, ему в первый же день удалось освободиться и убежать домой. Разъяренный, я пошел домой пешком через этот чертов лес. Принц был лошадью с норовом.
Однажды отец запряг его в нашу старую телегу. Мы поехали в лес, и папа повалил большую ель, которую мы затем распилили на дрова. Мы погрузили поленья на телегу, а сами сели сверху.
- Нно, пошел! – скомандовал Попс и натянул поводья. Принц только слегка повернул голову. Отец легонько ударил его концом поводьев сзади, Принц не сдвинулся ни на сантиметр.
Попс спрыгнул с телеги и задумчиво почесал в затылке. Потом он собрал несколько сухих листьев, положил их лошади сзади на спину и поджег. Принц снова повернул голову и посмотрел на дым, и тогда он неожиданно прыгнул, так что мой отец едва успел отскочить, и как ракета понесся прочь. Попс схватил поводья, но Принц больше не позволял себя сдерживать, и когда мы приехали домой, большая часть дров вывалилась из телеги. И у Принца еще долго были ожоги на спине.
Когда мне было 10, я вступил в футбольную команду моей школы. Мы не носили трико и шлемы, а играли в своей обычной одежде. Я был быстрым, но когда мне бросали мяч, он всегда проскальзывал через мой руки и вдавливался в грудь. Это было больно, и поэтому я начал играть в баскетбол вместо футбола.
Когда я был в 5 классе, мы снова переехали в наш дом в Дурмотте. Я сразу заметил, что мои друзья детства изменились. Они тоже выросли. И еще в моем классе был парень, который ревновал ко мне, потому что мне строили глазки все самые хорошенькие девочки. Его звали Самуэль Вашингтон, и до моего приезда он был самым популярным. Ему совсем не понравилось, что я привлек к себе всеобщее внимание. Самуэль был быстрее и сильнее меня, и как-то после занятий он меня избил. Я пытался защищаться, но у меня не было шансов. Когда я пришел домой, у меня шла кровь изо рта, был подбит глаз и разбит нос.
Мама была вне себя, когда меня увидела. Я уже думал, что она мне сейчас еще всыплет. Только этого мне не хватало. Но она только сказала: «Джо, никому не позволяй так издеваться над собой. Ты один из Джексонов, а Джексонов никто не смеет бить!».
Ее реакция меня успокоила. Всю ночь я лежал и обдумывал ее слова. Она, как тренер, настроила меня и придала мне мужества, идти в школу и выступить против Самуэля. Она была права. Если я не буду защищаться, он будет избивать меня снова и снова.
Я встал утром пораньше и заострил моим карманным ножиком длинную палку. В школе Самуэль все время пристально смотрел на меня, как будто он хотел сейчас же наброситься на меня снова.
Прозвенел звонок, и я поплелся к выходу. Едва мы вышли, как он снова на меня накинулся. Я защитился своей заостренной палкой, и она пропорола Самуэлю правую щеку и вышла с другой стороны. В ту же секунду он остановился как вкопанный, лицо проткнуто как терияки. Он попытался вытащить палку, и когда у него не получилось, он начал кричать, как я еще ни разу в жизни не слышал, и убежал домой.
Когда я вернулся домой, я тут же рассказал обо всем маме. «Ты не должен был нападать на него с такой острой палкой», ругалась она. Она сразу подумала, что у меня будут неприятности, и конечно что родители Самуэля придут в школу.
На следующий день учительница подозвала меня к себе. Я думал, она снова хочет побить меня этим дурацким веслом, но она была спокойна и вместо этого послала меня с запиской к своему другу, который преподавал в другом классе. С чувством выполненного долга я передал ему записку, и тогда он достал из шкафа намного большее весло, и отколотил меня на глазах всего класса так, что моя белая рубашка окрасилась красным и кровь образовала на полу лужицу. Другие дети как приклеенные сидели на своих местах.
Когда мама увидела мою промокшую в крови рубашку и израненную спину, она пошла в школу и устроила там такой скандал, что учитель, который меня бил, робко извинился перед ней. Он думал, что я плохой парень и хотел преподать мне урок. Но мои родители знали, что я только защищался. Было созвано совещание у директора, и меня хотели исключить из школы, но родители решили этот вопрос.
Потом мы с Самуэлем подружились, и я не должен был его бояться. Мы и сегодня дружим. Девочки превозносили меня до небес, потому что я защищался от самого сильного парня в классе, и никто больше не нападал на меня.

Добавлено (13.10.2010, 00:07)
---------------------------------------------
Вторую часть выложу после. здесь всё не уместилось.

Перемены

Я был в 6ом классе, когда нам пришлось переехать в город побольше. Мои родители больше не понимали друг друга так же хорошо, как раньше. Отца не было дома целыми неделями, потому что он должен был преподавать где-то в другом месте, и в это время у моей матери начался роман с одним военным. После 11 лет брака мои родители развелись.
Неожиданная новость, что моя мать снова вышла замуж и переехала в Пайн Блафф, застала отца врасплох. Он уволился и продал Принца, чтобы дать нам денег на дорогу. Потом он уехал в Окленд первым же поездом, т.к. узнал, что там требуются люди для работы на верфи. Когда мои слезы высохли, я писал ему так часто, как мог. Время от времени он отвечал мне.
Тогда Пайн Блафф показался мне прекрасным (наверное потому, что я еще никогда не покидал Арканзас). Улицы были заасфальтированы, и автомобилей было больше. Кроме того, здесь были хорошие школы и колледжи, поэтому в городе было много молодежи.
Моя мама очень сильно любила своего нового мужа, и на меня произвел впечатления его чин в армии. Наш отчим хорошо с нами обращался, но для меня жить с ним - это было не то же самое, как с моим отцом. Очевидно, я был единственным, кто это так воспринимал.
Как-то вечером около 11, когда я как раз ложился спать, в дверь постучали. «Джо», прошептал кто-то. Я испуганно поднялся и выглянул наружу. Там стоял мой отец. Я закричал во все горло: «Попс приехал из Калифорнии!!».
На следующий день он встречался с мамой и очень долго говорил с ней. По-видимому, она больше по нему скучала, чем ей казалось, ведь она сразу согласилась собрать свои вещи и снова вернуться к нему .Прежде чем отец уехал, он дал нам достаточно денег, чтобы мы все могли поехать в Окленд вместе с мамой.
Вскоре после этого мои 3 брата, сестра и я с мамой сели в поезд. В окно я наблюдал, как проносятся мимо телеграфные столбы. «Мы действительно уезжаем отсюда!»,сказал я тихо.
Еда во время путешествия была странной. Я привык есть то, что мы сами выращивали. То что давали в поезде, мне не особенно понравилось, но я был так счастлив, что мне было все равно. Братья и Лула тоже радовались, что едут к отцу, но не так сильно, они было моложе, чем я и не провели с ним столько времени.
Наконец мы прибыли в Лос-Анджелес, и мама почему-то не захотела ехать дальше. Так что мы сели на следующий поезд, отъезжающий обратно, и я проплакал все 3 дня, пока мы ехали. Когда мы снова были в Пайн Блафф, я все объяснил отцу в письме, и Попс ответил, что он мог бы меня забрать. Я хорошо помню, что в каждом его письме стояло: «Я скоро приеду».
Примерно через 3 месяца я снова услышал тихий стук в мое окно, и ничто не могло сделать меня счастливее. Я сказал матери, что поеду к отцу в Окленд, и попытался уговорить ее, отпустить вместе со мной братьев и сестру. Но она не хотела ничего об этом слышать. Меня она все же не смогла удержать, ведь мне тогда было уже 13. Так я и уехал с моим отцом.
Окланд мне понравился. Попс каждое утро рано вставал и готовил нам завтрак. Потом он уходил на работу. Через некоторое время я написал матери и уговорил ее приехать в гости вместе моими братьями и сестрой. Когда она вышла из вагона, слезы радости брызнули у меня из глаз. Отец тоже обрадовался – он начал петь.
Моя сестра Лула была неженкой. После смерти Верны Мэй она была единственной девочкой, и моя мать ее избаловала. Когда утром мы уже готовы были идти в школу, Лула еще спала. Мы будили ее, но едва мы уходили из комнаты, как она снова засыпала. Тут могло помочь только старое домашнее средство. Мы наполняли цинковое ведро ледяной водой и выливали ей на голову. С криком она выпрыгивала из кровати. Впрочем, самое смешное было в том, что Лула, хоть она и не могла утром встать с постели, в школе была самой умной.
После того, как мама прожила с нами около года, она снова уехала, на этот раз в Гэри, Индиана. Другие дети сопровождали ее, но я остался с отцом, в доме недалеко от залива.
Из окна эркера было видно море. С одной стороны бухты виднелся порт, с другой было верфь. Корабли отплывали с солдатами на борту, которые отпраслялись на 2ю мировую войну. Я всегда читал названия, написанные на их серых бортах, и восхищался одетыми с красивую форму солдатами, стоящими на палубе навытяжку. Через несколько месяцев они возвращались, израненные и измученные, и я с жалостью наблюдал, как они спускаются с корабля, опираясь друг на друга.
Прошло 2 года. Я нашел друзей в школе Прескот(Prescott Scool). Моя мама писала мне письма и часто звонила. Она очень по мне скучала.
Свободных рабочих мест было немного, и я почти каждые выходные тратил на то, чтобы найти какой-нибудь заработок. Я разносил газеты и был посыльным в продуктовом магазине. В итоге я зарабатывал столько, что я смог постепенно купить велосипедные запчасти и собрать свой собственный велосипед(готовый велосипед я не мог себе позволить ).
Работа после школы помогла мне не попасть в затруднительное положение. Раньше у мальчишек моего возраста считалось особым шиком состоять в какой-нибудь банде. По тому, как ты носил куртку, можно было узнать, к какой банде ты принадлежишь. Самой сильной бандой в Окланде была Harbor Home gang. Они меня не любили, потому что я не присоединился к ним. Как-то ночью ко мне в комнату, разбив стекло, влетел кирпич, я проснулся как раз вовремя, чтобы увернуться.
«Банда!»- прошептал я.
Но я подумал о совете моей мамы – никому не позволят себя терроризировать. На следующий день после школы я пошел в то место у доков, где они обычно торчали, и вызвал вожака. Я побил его. Другой тип пошел на меня, но ему тоже не повезло. Он свалился под моим ударом. Они бросались не меня один за другим, но я справился со всеми.
Возможно, они бы хорошо подумали, прежде чем бросать мне в окно камень, если бы они знали, какая репутация была у меня в Индиане. Что ж, им пришлось почувствовать это на собственной шкуре. После этого кругом говорили: «Если поспоришь с Джо Джексоном, он тебя отколотит ».
После столкновения с бандой я решил улучшить мою технику боя, в конце концов репутация надо было поддерживать. Наш дом казался мне подходящим местом для тренировок. К сожалению, двери были из крепкого дуба, так что как бы я ни молотил по ним, ни одной вмятины не появилось. От этого у меня появились мозоли на костяшках пальцев; я учился, как надо держать большой палец и запястье, чтобы быстро и сильно ударить. И однажды я действительно пробил в двери дырку. При этом я почти сломал себе руку. Когда отец пришел домой с верфи, он объявил мне, что я не смею ломать его двери.
Поэтому я изменил тактику и вызывал любого потенциального соперника в округе, все равно, насколько старше и крупнее, чем я, он был. Метод был очень простой: если соперник еще стоял после моего удара правой, я наносил еще один удар, вкладывая в него весь вес моего плеча. Если он и после этого не падал, он еще должен был меня поймать…
Когда начались летние каникулы, я снова искал себе работу. Я узнал, что в 100 милях к югу требуется молодежь на уборку хлопка и овощей. Недолго думая, я поехал с моими школьными друзьями автостопом в Бейкерфилд(Bakerfield).
Я впервые уехал из дома один. Мексиканцы, черные и японцы работали вместе на полях. Мы жили в хижинах, и совместная работа в тяжелых условиях сплотила нас. Мне особенно нравилось, потому что некоторые молодые мексиканки были очень красивы, и прошло немного времени, прежде чем я получил несколько приглашений в гости на выходные.
Когда мы собирали хлопок, а это тяжелая, изматывающая работа, нам платили за вес. Все рабочие начинали одновременно. Когда я через пару минут оглядывался, остальные были далеко позади. Но один мексиканец все время опережал меня. Он обрывал 2 ряда хлопка, пока я справлялся только с 1 рядом, и собирал до 600 фунтов в день. Я работал так быстро, как мог, но мой лучший результат был 300 фунтов. Другие собирали не больше 200, и это тоже очень много (Позднее Тина Тернер рассказывала журналистам, что она собирала 60 ф/день, и что она считала пауков и червей, живущих на растениях, отвратительными (Джо не врет, Тина правда работала на уборке хлопка, когда было молодой и еще не начала свою карьеру)). Мой отец тайно присматривал за мной, и все время звонил моему начальнику спросить обо мне. Так что он наверняка знал, что я был хорошим сборщиком хлопка.
Когда мы возвращались вечером с полей, усталые и вспотевшие, мы сначала шли в душ. Это строение находилось в стороне от хижин. Мужской душ был с одной стороны, женский с другой. Как-то вечером я и еще 4 ребят пробрались туда и уселись над женским душем на потолочные балки. Оттуда мы наблюдали, как молоденькие девушки раздевались и принимали душ. Они хихикали, поддразнивали друг друга и вели себя так забавно, что я тоже рассмеялся и потерял равновесие.
Я свалился с моей балки прямо на девушек, в самую гущу. Они отхлестали меня мокрыми свернутыми полотенцами, и все оставшееся время, пока я там работал, высмеивали меня. Я стыдился того, что сделал, но я был молод, и это было так весело! Все же я решил ничего такого больше не делать.
Однажды мы пошли к река поплавать. Мои друзья балансировали на стволе дерева, которое было перекинуто через небольшую расщелину. Я шел последним. Все остальные уже перешли на другую сторону и ждали меня. Невольно я заглянул в пропасть. В этот момент дерево перевернулось, и я полетел в черную дыру. Вокруг я слышал гремучих змей, их было так много, что они в буквальном смысле слова пели! Мне оставалось только молится!
К счастью, я выбрался оттуда живым и здоровым, но когда я вылез наверх, я был весь исцарапан и ободран, и моим друзьям долго пришлось вытаскивать из моей кожи все эти шипы и занозы. Хотя я был еще тинэйджером, у меня было чувство, что у меня 9 жизней, как у кошки, и 5 из них я уже использовал. После этого небольшого происшествия мы пошли к хижинам другой дорогой.
Я любил эту часть Калифорнии с ее холмистым ландшафтом, где цвел желтый и оранжевый мак, и пахло сумахом и диким шалфеем. Сегодня Калифорния далеко не так красива, как 50 лет назад, потому что загрязнение окружающей среды заметно и здесь. Это, среди всего прочего, еще 1 причина, почему я так горжусь Майклом: он так много делает, чтобы защитить природу. Он протестует против всех видов загрязнения, жертвует большие суммы денег на защиту окружающей среды и делает все что может, чтобы предотвратить разрушение окружающего мира.
Время на ферме прошло очень быстро, и я должен был возвращаться в Окланд, потому что начинались занятия в школе. Там я тоже зарабатывал свои карманные деньги сам, чтобы купить учебники, и время от времени джинсы или рубашку. И я сэкономил столько, что мог съездить к матери.

[b]Поездка в Индиану.

Моя мать постоянно спрашивала, когда же я приеду к ней в Гэри, и я наконец собрал деньги на поездку.
Я был сторицей вознагражден за это путешествие в автобусе по ухабистым, узким, усеянным выбоинами хайвеям, потому что я увидел столько интересного по дороге. Никогда не забуду, как я в первый раз увидел индейцев, когда автобус остановился на маленькой заправке посреди пустыни, недалеко от Большого каньона.
Гэри был не таким, как я ожидал. Город был грязным и маленьким, а я-то думал, что это будет что-то грандиозное, потому что Вильям Маршалл, актер Джеймс Эдвардс и пара известных боксеров происходили отсюда. Охотнее всего я бы сел обратно в автобус и уехал домой. Потом я все же обрадовался, когда увидел, что моя тетка и мама пришли встретить меня не вокзал.
«Я так рада тебя видеть, Джо!»,закричала мама и крепко обняла меня. Она и тетя чуть было не задушили меня своими поцелуями, и я старался не показывать своего смущения. Хотя я понимал, что она очень рада и не может сдержать своих чувств, но когда она пошла ловить такси, вздохнул с облегчением.
Пока мы ехали по городу, я снова думал, какой же он уродливый, и хотя я был рад видеть маму, я хотел снова оказаться в Окланде.
Наконец мы приехали в поселок, где моя мама жила в большом доме у семьи своего брата. Едва мы пришли, как все подбежали ко мне. Девочки, которым я очевидно сразу понравился, хихикая, обступили меня, в то время как парни держались скорее сдержанно и осторожно меня рассматривали.
Мама приготовила в мою честь маленький праздничный ужин. Сейчас это называют Soul food, а тогда это было просто барбекю, горох, овощи, горячий кукурузный хлеб, мой любимый яблочный пирог и сладкий картофель. Я так наелся, что едва мог двигаться. Все с улыбкой смотрели на меня, когда я с трудом поднялся из-за стола. Потом мы включили музыку и танцевали в честь сегодняшнего праздника.
Прошло какое-то время, прежде чем другие ребята стали мне доверять, но когда-то все должны были понять, что со мной проблем не будет. Я просто хотел хорошо провести здесь время. Когда я рассказывал им о школах, где я учился, или о моей работе не ферме в Бейкерфилде, они с любопытством слушали меня, потому что многие из низ знали только работу на литейном заводе. Моя жизнь в Калифорнии очаровала их.
Со временем я привык к Индиане и стал спрашивать себя, как бы тут было осенью в школе. Пока мама не нашла собственное жилье, мы жили с дядей, тетей и их детьми. Потом мама, я и отчим переехали на 10 миль отсюда, поближе к фабрикам Восточного Чикаго.
Теперь в школьные каникулы я всегда ездил на автобусе к Попсу. Я все время путешествовал туда-сюда между матерью и отцом и пытался сделать обоих счастливыми. Я казался себе мячиком для пинг-понга.
Мне непременно хотелось добиться чего-то в жизни. Сейчас работа в сфере развлечений не кажется чем-то особенным для молодого чернокожего, а тогда недавно прошло эпоха немых фильмов и черных актеров было очень немного. Но я постоянно ходил в кино, смотрел все новые фильмы и мечтал сыграть в них. Когда-нибудь я тоже буду на самой вершине, пообещал я себе.
Немного погодя я снова вернулся в Окланд. Теперь Попс каждую среду вечером водил меня на бокс. Мне нравилось смотреть на это, все казалось таким настоящим.
Я решил научиться боксировать и начал посещать один популярный в нашем городе зал. Часами я бил грушу и тренировался со скакалкой, чтобы стать быстрее. Или мой тренер приказывал мне лечь на спину и бросал мне на живот набивной мяч, чтобы пресс стал сильнее. Еще он учил меня уклоняться от ударов так, чтобы меня нельзя было нокаутировать.
Мой тренер внимательно следил за мной. Однажды я тренировался с грушей, он подошел и сказал: «Джо, ты теперь достаточно хорош. Сейчас ты выйдешь на ринг, и мы посмотрим, как ты поведешь себя там».
Я считал, что все в порядке, по крайней мере до боя, когда я впервые увидел своего соперника. «Этот парень слишком здоровый», пожаловался я.
«Ты же будешь на ринге всего 2 раунда, кроме того на тебе будет шлем», успокоил он меня.
Ну ладно, подумал я, попробую. Я был намного меньше его, но быстрее. Так что я перелез через канаты и встал в свой угол. У меня дрожали коленки. Этот тип был похож на волка, готового в любой момент наброситься не меня.
Когда прозвучал гонг, я «протанцевал» пару кругов по рингу. Противник замахнулся, и я уклонился. Он снова попытался влепить мне хук слева. Я «нырнул» и подумал про себя: «Ну, это не так уж плохо».
Я высоко подпрыгнул и ударил его левой прямо в область сердца. Он попытался дотянуться до меня правой, но я отклонился и нанес ему 4 удара подряд прямо над линией пояса. Он застонал.
Пока я обрабатывал его физиономию, он ухитрился врезать мне по уху. Я зашатался, оглушенный, но гонг спас меня. Да, это был подлый противник. Если тебя бьют с такой силой, голова почти отлетает. Мне было слишком дорого мое здоровье, чтобы позволить так издеваться над собой.
«Я не пойду на следующий раунд», сказал я своему тренеру, он стоял внизу и смотрел оттуда на меня.
«Джо, ты не можешь сейчас уйти. Давай, добей его!», приказал он мне.
Прозвучал сигнал к началу следующего раунда. Я боксировал так, как будто я боролся с целой бандой, и так сильно ударил моего соперника в подбородок, что он задрожал всем телом. А когда я добавил ему справа, он упал как подкошенный.
Рефери держал у него под носом бутылочку, и только через несколько секунд парень смог двинуть головой, и затем рукой. Когда он согнул ногу в колене, мы поняли, что с ним все нормально. Я сошел с ринга, и пока я шел в раздевалку, вся публика орала «Джо, ты станешь великим боксером!»
С этого момента мне было безразлично, насколько силен мой противник. Я ежедневно тренировался, чтобы стать лучше, и следил, чтобы мне не сломали нос или челюсть, я охотно раздавал удары, но не любил, когда бьют меня самого (известные боксеры, как Джордж Форман, Мохаммед Али и Майк Тайсон такие же). Я участвовал во многих состязаниях любителей и выиграл их все, большинство нокаутом и пару раз по очкам. Все шло к тому, что я стану профессионалом.
Но потом был бой, который я никогда не забуду. После 4 раундов у меня отекли оба глаза, под одним была рваная рана, нос был разбит, изо рта шла кровь. Мой соперник был намного опытнее меня. Конечно, я умел постоять за себя, но я не собирался мириться с такими ранениями. Я пошел к своему тренеру и робко сообщил ему, что бокс – это не совсем то, что мне нужно.
Возможно, я и стал бы чемпионом. Но некоторые мои друзья умерли на ринге, у других появились серьезные проблемы со здоровьем и психикой. Я больше никогда не принимал участия в боях.
Примерно через 2 года я снова вернулся в Восточный Чикаго. Меня тепло встретили, но не с таким ликованием, как в 1 раз. Иногда я писал отцу, через некоторое время он был у нас в гостях. Он недолго пробыл у нас и потом уехал в Аризону. Я терпеть не мог, что мои родители живут раздельно, но ничего не мог с этим поделать.
Когда я закончил школу, я прежде всего нашел работу – надо было зарабатывать на жизнь. Я все еще мечтал о шоу-бизнесе, но сначала я должен был подумать, как я этого добьюсь. Несмотря на мою молодость и то, что я был очень худой, я получил работу на железной дороге. Когда перекладывают железнодорожные шпалы, для этого требуется 20 сильных мужчин с тяжелыми железными клещами. Мы работали целый день под палящим солнцем, вытаскивали старые шпалы и клали новые, сопровождаемые ритмичным стуком молотков 2их мужчин, забивающих в шпалы гвозди.
Мы перекладывали около мили шпал в день. Я весил 140 фунтов(54кг!!) и никак не мог поправиться, потому что слишком много потел. Я был одна кожа до кости. Иногда мой молоток срывался с ручки и падал кому-нибудь на голову. Мне повезло, что я ничего себе не повредил. Сейчас эту работу выполняют машины.
В конце концов отчим помог мне устроиться на завод, и меня научили управлять краном. Я немного поработал на кране, а потом мне предложили работу в литейном цеху. Там у меня сначала была самая худшая работа: я должен был работать пневматическим молотком в доменной печи. Наш начальник сказал мне, я должен взять деревянную табуретку и идти в печь. Они вытащили сталь и охлаждали печь целые сутки, прежде чем несколько команд, по 4 человека каждая, должны были идти внутрь.
Мы должны были надевать ботинки на толстой подошве, чтобы передвигаться по массивным деревянным настилам. На полу в печи стоять было невозможно, он был добела раскаленный. Нашей задачей было пневматическим молотком убирать грязь и шлак от стали, который налип на каменные стены, и отскребать остатки стали с пола, чтобы можно было заменить сломанные камни.
Было жарко как в аду. Никто не мог продержаться там дольше 10 минут, даже если был очень выносливым. Более слабые мужчины должны были сразу же выходить. Я зашел внутрь и поставил на пол свою табуретку, которая сразу же воспламенилась, и встал на нее. Потом я поднял свой молоток на уровень пояса и начал чистить стены.
Когда я вышел оттуда, я был весь в черной жирной саже. Мои глаза болели как обожженные, когда я снял защитные очки и маску. Нам дали попить, и некоторые упали в обморок.
Потом меня повысили, и я должен был работать в дымоходе, но это было не намного легче. Я должен был залезать в дыру, которая вела в подземный туннель, он доходил до пола доменной печи. Туннель был всего 3 фута в диаметре, ровно настолько широк, чтобы там можно было пролезть. Уже через несколько метров я был покрыт толстым слоем пыли. К тому же я должен был очень медленно и осторожно передвигаться в этой ужасной жаре, чтобы не прислониться к стенкам, иначе я получил бы тяжелые ожоги.
У меня были с собой ведро и веревка, и т.к. пыль, которую я собирал в ведро, была ядовитой, я все это время задерживал дыхание. Только когда другие вытягивали меня за веревку наружу, я снова мог дышать. В нашей команде было 10 человек. Начальник следил, чтобы каждый выходил с полным ведром. От этой работы люди тоже падали без чувств. Я ни разу не упал в обморок, но зато от жары у меня начались ужасные головные боли.
Мой опыт работы на литейном заводе ясно дал мне понять, что я должен заняться чем-то другим. Когда в конце рабочего дня я стоял под душем, я все чаще думал о карьере в шоу-бизнесе. Но я не мог просто так уволиться, потому что у меня не было другой возможности зарабатывать на жизнь. Кроме того, я хотел жениться. Была одна молодая дама, в которую я был влюблен. По крайней мере я так думал. Джозефин(Josephine) и я дали друг другу слово, и мы были вместе 3 года. К сожалению, она не была верна мне, и у нас постоянно были трения на этой почве. Через 3 года мы расстались и каждый пошел своей дорогой. Несколько лет назад я узнал, что она умерла.

Моя девушка.

Прошел год. Я достаточно скопил, чтобы купить мою первую машину, темно-коричневый 55й Бьюик. Я казался себе королем, ведь я мог прокатиться с девушкой на моей собственной машине! Моим лучшим другом был мой сводный брат. Мы помогали друг другу и делали все сообща.
Он называл меня Джек или Джо Джек. Он тоже вырос в Арканзасе, но не в той части, что я, и он был хорошим охотником, поэтому мы решили вместе поохотиться в лесах Арканзаса. Кое-где лес был такой густой, что даже в полдень там было темно. Тут наверняка водились пантеры, о которых я столько слышал. Я очень хотел подстрелить одну, т.ч мы купили 22ю винтовку и боеприпасы.
Как-то я сидел у окна и мечтал о нашей поездке на охоту, и тут я увидел на другой стороне улицы стройную девушку с удивительно красивыми чертами лица, она ехала на велосипеде вдоль тротуара. Ее кожа было желтовато-коричневой, как самый сладкий мед. Это был самый красивый оттенок, который я когда-либо видел у девушки.
Она доехала до конца улицы, потом остановилась, оглянулась и снова поехала назад. Когда она проезжала мимо моего дома, она подняла глаза и посмотрела на меня. После этого она нерешительно остановилась в конце квартала, похоже, она обдумывала, не проехать ли ей еще раз, чтобы дать мне возможность с ней заговорить. Наконец она решилась на это и остановилась точно напротив моего дома на другой стороне улицы. «Привет!», крикнул я.
И она на самом деле отозвалась и перешла через улицу, чтобы поговорить со мной. Я спросил, как ее зовут и где она живет. Ее звали Кэтрин Скруз и она гостила у своей матери, которая жила в соседнем квартале, а то, что я никогда раньше ее не видел, так это потому, что постоянно она жила в доме своей мачехи в Индиана Харбор, за 10 миль отсюда. Она показалась мне такой кроткой и милой, что я непременно захотел узнать ее получше. Так что я пригласил Кэтрин подняться наверх, чтобы моя мама, братья и сестра Лула познакомились с ней. Она охотно согласилась. К моему удивлению, Лула уже знала ее в лицо, и Кэтрин ей сразу понравилась.
Ну если уж моя сестра к ней привязалась, я на верном пути. Я возил ее в кино на своей машине, и мы подружились.
Я разузнал, что у нее есть младшая сестра. Она была полнее, и лицо у нее было более округлым. Она хорошо училась в школе, играла в баскетбол, и даже пыталась играть в футбол. Это была сильная девушка, она могла бороться. Через некоторое время я познакомил ее с моим сводным братом. Мы везде ходили вместе, и конечно мой сводный брат влюбился в младшую сестру Кэтрин, которую все звали просто Кейт.
Мать Кейт была замужем во 2й раз. Так же как мои родители и вообще-то все родители тогда, ее тоже были очень строгими. У отчима Кейт это означало, что он запросто может начать стрелять, если я поссорюсь с ним из-за нее. Несмотря на это, я почаще хотел быть вместе с моей новой подругой, и я решил познакомиться с ее семьей, включая отчима.
Кейт было такая застенчивая, что никогда не смотрела мне в глаза. Когда я разговаривал с ней, она всегда отводила взгляд в сторону, и поглядывала на меня тайком, когда думала, что я не замечу. Однажды, когда мы с Кейт гуляли, я сказал ей: «Я приду к вам в гости, потому что хочу познакомиться с твоими родителями».
«Не надо. Ты не понимаешь», испуганно пробормотала она.
К тому времени у моего сводного брата и ее младшей сестры все было довольно серьезно. Я видел, как они, обнявшись, идут по улице или гуляют в парке. Но Кейт не хотела со мной гулять. Она не выносила быть выставленной на всеобщее обозрение.
Когда в она в 1 раз согласилась со мной прогуляться, она все время смотрела на меня со страхом, чтобы выяснить, заметил ли я, что она хромает. Разумеется, я заметил, но мне вообще-то это было безразлично. Я спросил ее, что же с ней случилось, и она объяснила, что в детстве болела полиомиелитом (Тараборелли пишет, что именно от этого умерла сестра Джо, Верна Мэй)и ее много раз оперировали, чтобы она могла лучше ходить. Кэтрин так хорошо могла выразить свои мысли. И она было хорошим другом, который всегда меня поддерживал.
Я ничего не боялся и был довольно бесшабашным. Кейт была полной противоположность мне, и ей нужен был кто-нибудь, кто бы ее защищал. Как-то вечером она пригласила меня на вечеринку. Я надел свой лучший костюм и галстук, и от Оставшись один в комнате, я вскрыл конверт. Кэтрин писала мне, как сильно она меня любит. И она призналась, что есть еще один парень, которому она нравиться. Т.к. она назвала его имя, я поспрашивал людей, которые знали Кейт, о ее поклоннике. Мне сказали, он знает ее со школы – они ходили под ручку, целовались и обнимались. Он был рядом с ней уже 5 лет и очень любил ее. После этого я более чем когда-либо был полон решимости, завоевать Кэтрин.
Она пришла ко мне через некоторое время и сказала:
«Я рассказывала тебе о моем друге. Мы расстались»
«Что?», воскликнул я, при этом пытаясь скрыть свою радость.
«Я рассказала ему, как много ты для меня значишь. И что я люблю тебя».
Потом она постоянно мне писала, я сам просил ее об этом. «Напиши мне еще одно любовное письмо». Я любил ее письма, в них так ясно отражались ее чувства. Она правда очень меня любила. И я знал: если тебя любит такая девушка, к этому нельзя относиться легкомысленно.
К тому времени мы постоянно были вместе. Другие девушки, конечно, пытались сблизиться со мной, но они меня больше не интересовали. Я чувствовал, что Кэтрин – та женщина, на которой я хочу жениться.
И однажды я собрал все свое мужество и пошел знакомиться с ее родителями. Лысый мужчина открыл мне дверь. Его голос был подобен иерихонской трубе, и он поздоровался со мной таким тоном, будто хотел прогнать меня со своей веранды.
Позади него стояла дама слегка за 40, мать Кэтрин. «Вы, должно быть, Джо!», воскликнула она. «Ну же, проходите!».
Значит, мужчина с таким зычным голосом, который преградил мне дорогу – отчим Кэтрин. Он не сдвинулся с места. Инстинктивно я шагнул вперед, и я очень удивился, когда он без возражений отступил в сторону и пропустил меня. Но он не спускал с меня глаз, и т.к. я слышал, что он может выстрелить в того, кто ему не понравиться, я тоже был начеку.
«Я хотел бы поговорить с Вами о Вашей дочери» ,объявил я.
«О какой дочери?», проорал он, как будто не знал, с которой из сестер я дружу. Но, по крайней мере, он начал со мной общаться, и когда он рассказал, что собирается охотиться на кроликов, он по-настоящему оживился. Я вздохнул с облегчением – у нас есть хотя бы один общий интерес.
«Мой сводный брат и я как раз собираемся идти на кабана. И пантеру я тоже хотел бы подстрелить», рассказал я.
«Да, и с чем же вы пойдете на такого крупного зверя?», спросил он.
«У нас есть 22я винтовка с оптическим прицелом»
«Вы оба чокнутые», ответил он.
«Что Вы имеете в виду?»
«С таким легким оружием не охотятся на такую дичь. Нужен по меньшей мере тяжелый винчестер»
«Я хороший стрелок. Если я попаду в голову, я завалю его»
«А если промажешь?», ответил он.
«Я еще ни разу не промахивался», сказал я гордо.
«Но кабан не убежит, если ты промахнешься. Он бросится прямо на тебя. Тебе нужно еще какое-нибудь оружие».
«У меня есть»
«И какое же?»
«Пистолет»
«Ты собираешься на охоту с пистолетом?!»
«Да, сэр. Мы купили пистолеты и патроны».
Я, наверно, показался ему ненормальным, но он все же предложил мне кофе и улыбнулся, когда я его заверил, что я как-нибудь в следующий раз с удовольствием сходил бы на охоту с ним.
Мама Кейт была более дружелюбной. Она приготовила нам поесть и даже сделала запеканку из сладкого картофеля. Это она большей частью поддерживала разговор, в то время как отчим внимательно меня рассматривал, как будто прикидывал, что бы еще такое у меня спросить. Я все время с ужасом думал, что у него наверняка много ружей, и он в любой момент может достать одно из них.
Кейт я еще не видел, но она наблюдала за нами из соседней комнаты, и когда она заметила, что ее родители начинают меня признавать, осмелилась выйти.
«Иди сюда! Твой приятель хочет тебя видеть», прогремел голос ее отчима. Кэтрин послушно села за стол и сложила руки на коленях. Она опустила глаза, но время от времени бросала на меня взгляды, полные любви. Т.к. ее отчим наблюдал за мной, от него это не укрылось.
«Хм, Мэтт(Matt), девочка влюблена», заметил он своей жене.(Он звал жену Мэтт). «Она ведет себя совсем не так, как обычно. Я наблюдаю за ней некоторое время, и она уже не такая как раньше. Тебе ясно, Мэтт, что эта девочка влюблена?»
«Мэтт», конечно, тоже это заметила, но она как-то замяла эту тему, чтобы ее муж не вышел из себя. Я подумал, что сейчас точно подходящий момент, чтобы признаться родителям во всем – ну, почти во всем, и я рассказал им, что у нас с Кэтрин много общего, и что мне очень нравиться их дочь. Я не стал умалчивать, что мои родители разведены, и о том, как я вырос.
Позднее к нашему разговору присоединилась сестра Кейт, мы общались, потом отчиму пришла идея сыграть в шашки. Я никогда не играл в шашки, и он был вне себя от радости, что легко меня обыграет. Все же мне пришлось прерваться – я должен был приготовиться к работе. Когда я стал прощаться и назвал эту причину, отчим Кейт сказал:
«Что?! У тебя есть работа?»
«Да, сэр. Я работаю в литейном цеху», ответил я.
«Вот как? Я работаю напротив, и если память мне не изменяет, я тебя там уже пару раз видел. Я же знал, что твое лицо мне откуда-то знакомо. Заходи как-нибудь, я буду рад если ты нас посетишь», объявил он и дружески похлопал меня по плечу.
Я возвращался домой с легким сердцем. Наконец-то мне не нужно было бояться, что я не понравлюсь семье Кейт.
Дома все уже меня ждали, но я сразу пошел в свою комнату. Он Лулы я не смог так легко отделаться. Она пошла за мной и сказала:
«Ну, теперь ты непременно женишься», сказала она.
«Не сразу. Я должен еще раз все серьезно обдумать и взвесить все за и против».
С такими важными вещами я никогда не торопился.
У моего сводного брата, который был серьезно влюблен в сестру Кэтрин, не возникло потом никаких проблем с ее отчимом, потому что я проторил ему дорожку. А со мной отчим был таким замкнутым, потому что Кейт было его любимицей. И это не удивительно. Кейт была полная противоположность своей сестре. Она никогда не противоречила и делала все, что требовали ее родители. Она была такая милая и нежная, что мне ничего другого не оставалось, как влюбиться в нее.

Добавлено (15.10.2010, 00:06)
---------------------------------------------
а вот Джо о Майкле говорит.....отрывки разные, тоже из книги Джо

Потом на свет появился Майкл Джозеф (Michael Joseph). Имя «Майкл» выбрала Кэтрин, а Джозефом мы его назвали в мою честь. Его длинные худые руки всегда напоминали Кэтрин моего отца. Когда Майкл был маленьким, он много спал, но как только просыпался, орал так, что слышно было во всем квартале. Уже тогда было ясно, что у него сильный голос!
Майкл постоянно делал какие-нибудь глупости. С него нельзя было спускать глаз ни на секунду, иначе он исчезал, и потом его находили под столом или кроватью. Мы были заняты по горло, присматривая за ним.

*****

Когда Майкл подрос, выяснилось, что он не так любит спорт, как его братья. Больше всего ему нравилось ходить в зоопарк, он просто визжал от радости, наблюдая за животными. Еще он любил смотреть по телевизору разные шоу, а потом повторял за артистами. Уже в 5 лет он устраивал маленькие представления. Его лицо светилось от радости, когда соседские дети смотрели его сольные выступления в нашем саду и устраивали ему овации.
Я довольно рано заметил, что Майкл может стать хорошим артистом, если с ним как следует поработать. В целом он был хорошим мальчиком и не создавал проблем.
У нас дома много пели, в основном популярные тогда песни в стиле блюз, такие как «Mustang Sally». Кэтрин и я любили петь с детьми, она еще играла на пианино и иногда на кларнете. Я тоже мог сыграть некоторые песни на моей гитаре, и каждую свободную минуту мы ставили пластинки R&B, таких певцов как Little Richard, Chi-lites, Chuck Berry, The Temptations, Aretha Franklin, Fats Domino, Joe Tex, Big Maybell, The Impressions и Major Lance.

*******
Мы приняли Майкла в группу, когда ему было немного меньше 5ти. Он был тогда таким маленьким парнишкой. Сначала он играл на бонго. Он беззаветно стучал ладошками по барабанам и был на 7ом небе он радости.
Однажды моя мать увидела нашу репетицию в гостиной и услышала голос Майкла. Другие мальчики пытались помешать ему петь, они думали, что он еще слишком маленький. «Оставьте его в покое, пусть поет», сказала мать.
Остальным этого конечно не хотелось, но мама обьяснила им, что у него красивый голос, и я решил сделать из него певца, а не оставлять на заднем плане стучать в бонго.
Далее у меня появилась идея – пусть попробует танцевать под мои записи Джеймса Брауна. Часами я работал с малышом над каждым движением, и побудил его учиться степу. Он начал смотреть фильмы и телешоу с лучшими степистами моего времени, и больше всех ему нравился изящный стиль и плавные движения Фреда Астера. Он начал его имитировать, и даже сегодня, если присмотреться, можно увидеть влияние степа на его танцевальный стиль.
Группа тем временем состояла из 5ти моих старших сыновей, и мы назвали ее Jackson 5. The Temptations были в то время очень известны, и мы разучили несколько их песен. Одновременно я наблюдал, что происходит на музыкальной сцене, чтобы быть в курсе происходящего, и рассказывать моим детям, чьим менеджером я теперь стал, о всех новейших тенденциях.
Многие музыканты, выступавшие тогда в Индиане, были от природы очень талантливы, но даже самого талантливого ребенка нужно продвигать. Это долг родителей – помочь детям как можно полнее раскрыть их талант; они должны проводит с детьми как можно больше времени.

********
В 90е годы на канале АВС шел мини-сериал о нашей семье, в котором все предсталено в искаженном виде. Все было показано неправильно. К примеру, никогда в жизни Майкл не играл в Гэри с мышью. Моя жена боялась мышей и не потерпела бы их в доме. Кроме того, каждый знает, что мышь не останется спокойно сидеть в кухне, если ребенок светит ей в глаза фонариком. И потом я еще якобы убил ее!
Джермейн и Кэтрин все время объясняли продюсерам сериала, что я не носился постоянно с криками по дому и что я не вел себя как разбушевавшийся монстр, но люди, которые писали сценарий, хотели злодея, они придерживались точки зрения, что это повысит квоты. К тому же наша жизнь в Гэри в действительности состояла из тяжелой работы, любви и смеха. А это не подходит в голливудскую концепцию – положительно представлять черные семьи; они предпочитают использовать клише – черных, склонных к насилию.

Добавлено (15.10.2010, 00:07)
---------------------------------------------
Продолжение следует.....не всё сразу!

Добавлено (15.10.2010, 22:33)
---------------------------------------------
Нашла у себя в недрах компьютера вот это фото. не такие уж плохие отношения, видимо, были у Майкла с отцом.. Кроме того, кстати, мне кажется, что Майкл был весьма похож на папашу Джозефа по характеру.

Добавлено (24 Ноябрь 2010, 13:36)
---------------------------------------------
В то время мы очень переживали и за Майкла тоже. Он становился все худее, бледнее и окончательно потерял чувство юмора. Он начал все больше и больше отдаляться от семьи.
Майкл приобрел одно из самых больших и авторитетных собраний прав в мире, ATV, содержащее лучшие песни Пола Маккартни, Джона Леннона и Слая Стоуна (Sly Stone). Собранием заведовало MСА, и договор истекал, так что Майкл должен был решить, кому он передаст управление, потому что с этими правами были связаны миллионы долларов. Разумеется, MСА с удовольствием их сохранило бы, но Sony и Warner Brothers, да практически все большие звукозаписывающие фирмы также добивались этого.
Кроме того, Майкл сожалел о том, что едет в турне. Он всю свою жизнь провел на гастролях и хотел наконец-то почаще бывать дома, чтобы иметь возможность обзавестись семьей. Его менеджер Сэнди Галлин (Sandy Gallin) однако думал по другому, потому что он мог существенно больше заработать, если Майкл поехал бы в турне и продавал пластинки, ведь он получал за это свои проценты. Поэтому он имел все основания посоветовать ему, прекратить с нами любые контакты, потому что по его мнению мы давали непрофессиональные советы.
Мы практически не могли больше ничего узнать и не могли подступиться к нашему сыну, но слышали от других людей, что у Майкла и Галлина есть разногласия, из-за того что Майкл не хотел ни ехать в турне, ни продлевать контракт об управлении с MСА. Это несовпадало с интересами Галлина, потому что он поддерживал знакомства с людьми из этой отрасли, которые точно не были рады происходящему.
Дэвид Геффен (David Geffen), чей звукозаписывающий лейбл был дочерней фирмой MСА, и Галлин дружили более 30 лет, с того времени, когда они оба работали в Anlantic. И они были очень близки. Мне сообщали из разных источников, что с те недели, когда полемика вокруг Майкла достигла своего пика, Геффен много раз в день звонил в офис Галлина.
В любом случае я беспокоился, что эти двое могут создать Майклу проблемы, если он не будет делать то, что они хотят. Геффен был одним из самых могущественных людей в Голливуде. Он и Галлин активно помогали больным СПИДом и организовали большое благотворительное мероприятие. Правда, мне так и не было до конца ясно, по каким каналам утекли все те деньги, которые они на этом заработали.
Я просто не мог разобраться с Галлином и Геффеном, потому что у меня возникло впечатление, что Галлин хочет нажиться за счет Майкла.
Как бы то ни было, Галлин и Майкл поссорились из-за турне, и Галлин пригрозил Майклу, что если он его уволит с должности менеджера, то никогда больше не сможет ступить на американскую землю. Мне это напомнило время черных списков, когда актеры попадали в опалу, если не покорялись сильным мира сего.
И потом вдруг против Майкла были выдвинуты обвинения. Я не могу сказать, что Галлин или Геффен имеют к этому какое-то отношение, но меня все же очень удивило, что никто, кроме Луиса Фараккана (Louis Farrakhan), Арсенио Холла и Лиз Тейлор не вступился за Майкла. Все его знаменитые друзья, которым Майкл так помогал многие годы, отвернулись от него. Голливуд может быть очень подлым. Мой сын – один из самых известных людей в мире, и разумеется, прекрасно подходит в качестве мишени для грязных нападок. К тому же его менеджер и пальцем не пошевелил, чтобы предпринять хоть что-то против этого. К нам как к семье он вообще не обратился.
Что меня больше всего раздражает, так это вся эта лживость. Когда объявили, что Майкл якобы приставал к ребенку, об этом можно было прочесть в любой газете в отделе сплетен, и по телевидению об этом тоже сообщали. Но когда журналистка Мэри А. Фишер наконец-то докопалась, кто стоит за всем этим, об этом почти не было слышно! Некоторые люди все еще верят,что мой сын гомосексуалист или на самом деле сделал что-то плохое, а это неправда! Мне больно от этих бесконечных слухов! В конце концов, речь идет только о деньгах Майкла! Я расскажу вам, как все обстояло на самом деле, и надеюсь, это принесет хоть какую-то пользу.
Все началось с того, что машина Майкла сломалась на Wilshire Boulevard. Мимо проходил служащий фирмы, торгующей подержанными машинами, и предложил Майклу взять его с собой в свою фирму ,где он смог бы арендовать другой автомобиль. Они специализировались на том, что сдавали знаменитостям напрокат неброские машины, чтобы те могли везде ездить, не опасаясь приставаний фанатов. Дэйв, хозяин фирмы, был в этот день там, и когда мой сын вошел, он сразу же позвонил своей жене Джун, чтобы рассказать, кто у него. Сын Джун от первого брака был фанатом Майкла Джексона.
Джун Чэндлер Шварц тут же подъехала со своими 2мя детьми - 6летней дочерью от брака с Дэйвом, и сыном от брака с зубным врачом и автором сценариев Эваном Чэндлером. Джун была привлекательной женщиной - бывшая модель с длинными темными волосами была так красива, что своим появлением на улице могла парализовать уличное движение. Но даже если Майкл сразу же увлекся ею, ему бы никогда не пришла в голову мысль о том, чтобы разрушить семью. Но оба ребенка почувствовали расположение к Майклу, это происходит с большинством детей.
Впоследствии Майкл, который страстно желал иметь свою собственную семью, подружился с семьей Шварц, тем более что Джун, которой мой сын несомненно тоже сразу понравился, охотно дала ему свой домашний телефон.
Майкл уделял внимание Джун и ее обоим детям, летал с нимми в Монако, ходил в Диснейлэнд. Он не принял в расчет подлость Эвана Чэндлера, отца мальчика.
У Эвана Чэндлера были проблемы с его разрешением на занятия зубоврачебной .практикой, потому что он неряшливо работал. Когда его брак распался, Джун получила право опеки над их общим сыном, и Чэндлер должен был платить ей алименты, 500 долларов ежемесячно.Он все же просрачивал платежи, и в то время, когда он выдвинул обвинения против моего сына, он был должен Джун уже 68 тыс.долл. Я уже тогда себя спрашивал, не является ли это настоящей причиной его внезапного интереса к моему сыну.
Во всяком случае,он пригласил Майкла посетить их с Джун сына и у них дома, когда он услышал о дружеском обхождении Майкла с его бывшей женой и их общим ребенком. Он даже предложил, пусть Майкл перестроит его дом, чтобы у него там было собственное помешение. Когда надзор за строительством это запретил, он потребовал у моего сына, чтобы тот купил ему новый дом.
Его поведение было прежде всего потому необычно,потому что он как правило не переносил, если его бывшая жена имела контакты с другими мужчинами. Вообще-то он был действительно ревнивым. И вот у него появился адвокат, который являлся одновременна его пациентом - Барри Ротман. Для Ротмана конфликты вокруг опеки не были чем-то новым. Он уже представлял одну женщину в ожесточенной ссоре за право опеки, и там он тоже с помощью друга-терапевта доказал, что мальчик растлял его отец.
Вернемся к Джун Чэндлер Шварц, которая тем временем подала на развод с Дэйвом. Возможно, она влюбилась в Майкла, или позволила ему себя утешить, потому что ее брак рухнул, в любом случае Майкл пригласил ее и детей на свое ранчо в Санта Барбаре.
Тогда Майкл уже давно закочил свои отношения с Татум Онил, Брук Шилдз, молодой танцовщицей, Стефани Монакской и некоторыми другими женщинами. Брук хотя и носила его кольцо, но была влюблена в кого-то другого. С Мадонной Майкл тоже один раз встречался, но из этой истории ничего не вышло.
Так что Майкл был свободен для Джун. Иногда он навещал ее в ее доме в Санта Моника Каньонс, иногда она приезжала на ранчо. Он начал подумывать съехаться с ней и усыновить ее детей. Когда он полетел в Монако на вручение World Music Awards, он взял всех троих с собой и представил их принцессе Стефании.
Когда Ротман узнал, что Майкл Джексон дружен с бывшей женой его зубного врача, он предложил тому свои услуги адвоката. И тогда он объявил, что Майкл трогал сына дантиста. Мы узнали об этом из газеты, но там все же ни слова не было о том, при каких обстоятельствах маленький мальчик давал эти показания.
Само собой, Чэндлер как зубной врач имел в своем кабинете запас медикаментов, и я думал, возможно, мальчик сделал свои высказывания у терапевта под влиянием какого-нибудь наркотика.
По крайней мере, как раз это подтвердил мне бывший сотрудник Ротмана в личном письме (имеется в виду Джеральдина Хьюз – комментарий Crista). Ребенок предположительно находился под воздействием сильнодействующих медикаментов и не соображал, что говорит. Если это правда, то эта действительно скверная история, и даже сегодня я не хотел бы об этом думать - это ужасно.
По непонятным мне причинам Чэндлера внезапно стал защищать другой адвокат по имена Ларри Фельдман. Возможно, Фельдман так никогда и не узнал, при каких обстоятельствах высказывался мальчик, и адвокаты Майкла предположительно тоже не могли опросить мальчика или поставить под сомнение его версию. Возможно, и мальчик так никогда и не узнал, что было поставлено Майклу в вину. Но я могу только предполагать все это, потому что с тех пор мальчик как сквозь землю провалился. Майкл тоже не мог рассказать мне свою точку зрения, потому что стороны договорились, что обо всем этом никогда не будет упомянуто. Но я-то не подписывался, что буду молчать о том, как голливудские сплетни навредили моему сыну.
В любом случае некоторые журналисты указали на то, что Чэндлер сознался, он разродился этими обвинениями только затем, чтобы иметь право опеки на своего сына и сделать "большие деньги". Соответственно он хотел уничтожить карьеру Майкла. И когда его спросили, принесет ли это пользу его сыну, Чэндлер заявил, что ему все равно.
Ко всему прочему добавилось то, что Майкл был слишком измучен, чтобы защитить себя самому. Мы беспокоились о нашем сыне, поэтому Кэтрин, Ребби и я полетели на Тайвань, чтобы его навестить. Не считая своих концертов, Майкл полностью уединился. Поэтому однажды вечером мы с Ребби промаршировали прямо к его гостиничному номеру и постучали в дверь.
«Кто там?», спросил Майкл слабым голосом.
Мы назвались, и он открыл нам. Мы немного поговорили и пригласили его пойти с нами поужинать. Майкл вежливо объяснил, что он к сожалению не может с нами есть, потому что сейчас он будет подсоединяться к своей капельнице (опять неточность, но я исхожу из того, что к «вливанию» нельзя быть привязанным, это скорее процесс, а к аппарату, который этот процесс осуществляет (капельнице), привязанным быть можно).
Я смотрел на него в полной растерянности. Мой сын больше не принимал твердой пищи, его кормили внутривенно, чтобы он выдержал эти гастроли! В тот момент я мог мало что сказать или сделать, но я испугался за здоровье Майкла.
Мы оставались рядом с Майклом еще на один концерт, потом полетели домой, потому что мой отец был очень болен и я не знал, будет ли у меня еще возможность его увидеть.
И как будто этого было мало, так нашелся еще кто-то, кто утверждал, что он написал «We are the world» и другие песни, и принял против Майкла правовые меры.
В Мехико, куда его в конце концов привело турне, Майкл записал показания на видео и после этого свалился без сил. Я предвидел это еще когда мы навещали его на Тайване, но что я мог сделать? Менеджер Майкла и я не понимали друг друга, и Галлин постоянно внушал моему сыну, чтобы он со мной не разговаривал.
Самое грустное во всем этом было то, что Майкл-то вообще не хотел делать это турне, он просто-напросто слишком устал. Только из-за того, что Галлин настоял на туре, Майкл питался внутривенно, и я на самом деле задавал себе вопрос – не содержались ли наркотики в его вливаниях. Как бы то ни было, он так никогда и не оправился до конца после своего обморока в Мехико. Его фанаты и не подозревают, как близок он был к смерти.
Тем временем тема растления малолетних все больше раздувалась в СМИ. «National Enquier» даже обратился к одному из моих друзей и предложил ему 100 тысяч долларов, если он объявит, что Майкл приставал к его детям! Но мой друг отказался от этих денег, к тому же его дети вообще не были знакомы с Майклом, и он не хотел вмешиваться в такие грязные дела.

или вот:

Одна из самых больших проблем, с которыми многие годы должна была бороться моя семья – пресса. Это дилемма, потому что с одной стороны она нужна, с другой же неплохо было бы обойтись без нее.
Вы ведь знаете, что моя семья не переносила бывшего менеджера Ла Тойи Джека Гордона. Он принес ей и нам много горя, и я просто не могу выразить, как я рад, что она рассталась с этим человеком. Правда, последствия мы ощущаем до сих пор.
Приступим к теме жестокого обращения с детьми. Я уже не помню, Ла Тойя это выдумала, или это был Майкл, но это очень угнетает.
Давайте вернемся в то время, когда Майкл был маленьким. Уже в 2 года он был намного более развитым, чем другие дети в этом возрасте. У нас уже было 4 мальчика и 2 девочки, поэтому это было довольно утомительно - иметь 7го ребенка, который был умнее всех нас вместе взятых. Как бы то ни было, нам стоило больших усилий держать его в узде. Когда я, уставший после моих 2х работ сидел в гостиной, иногда случалось, что Майкл играл в баскетбол своей бутылочкой и использовал мою голову вместо корзины. Конечно, я не мог на него сердиться, он не хотел сделатьмне больно и это было весело, но я понял, что когда-нибудь позже я должен буду принять решительные меры.
В 3 года Майкл продолжал играть в баскетбол, и тогда он начал использовать для этого ботинок. Но я тоже стал опытнее и вовремя уклонялся. Мы с Кейт уже тогда договорились, что она наказывает девочек, а я мальчиков, поэтому я слегка надрал ему задницу, не сильно, просто чтобы знал, что ему нельзя это делать.
Когда Майклу было 4, он уже так быстро бегал, что успевал от меня улизнуть, прежде чем я мог его шлепнуть. Он просто заползал под кровать, и там до него никто не мог добраться. Через некоторое время мы уже до упаду смеялись, когда он снова делал какую-нибудь глупость и его ожидала за это трепка.
Я никогда не прикасался к Ла Тойи, это было дело Кэтрин. Поэтому Вы можете себе представить, как странно это прозвучало для моей жены и меня, когда появились сообщения, что мы избивали наших детей. Один снежный ком может вызвать лавину, но для меня важно, чтобы общественность узнала правду.
Таким образом я бросался из одной крайности в другую, разрываясь между желанием выступить перед камерами и сделать заявление, или просто помалкивать, чтобы не давать новой пищи для слухов.
Многие люди даже не осознают, что эти обвинения бессмысленны. С 60х годом мои мальчики росли, так сказать, у всех на глазах, и если бы я плохо с ними обращался, это не осталось бы незамеченным. Кроме того, маленький Майкл был настолько быстрее меня, что я едва мог за ним уследить.
Когда Майкл стал суперзвездой, он жаловался, что у него не было детства. Разумеется, я приучал его работать. Но ведь есть дети, у которых нет даже шанса работать, потому что они умирают от недоедания или эпидемий. И конечно, он не играл с соседскими детьми, но в конце концов у него было много братьев и сестер, и он никогда не узнал одиночества единственного ребенка. Мои дети всегда играли вместе в саду или дома. Так что я не могу испытывать никакого сочувствия. У нас дома всегда, регулярно была на столе домашняя еда, была одежда, крыша над головой и родители, которые оставались вместе, любили и поощряли своих детей, способствовали развитию их таланта. И как раз у Майкла это привело к тому, что он стал лучшим артистом в мире.
Я был уничтожен, когда Майкл у Опры сказал, что его тошнило, когда он меня видел. Майкл должен быть благодарен за все, что выпало на его долю в детстве. Сегодня столько черных детей вообще не знают, кто их отец. А если у него проблемы с тем, что ему с детства пришлось так много работать, он должен решить это частным образом и не говорить публично такие вещи.
Он и Ла Тойя должны уяснить себе, как глупо звучит что-то подобное. Кэтрин и я создали основу для того, чтобы они могли осуществить свои мечты. Наверно, им это кажется само собой разумеющимся, потому что они не знают, какого это – не иметь родителей, которые тебя любят. Но все равно, что бы они не говорили, мне это никогда не могло помешать и впредь помогать им.
Правда, то, что было сказано о Майкле в течение того времени, когда Чендлер обвинял его, я до сих пор не преодолел. Я разберусь, если СМИ обливают грязью меня, но утверждать, что Майкл сексуально домогался ребенка, это уже слишком. В определенном смысле СМИ также навредили Майклу, как и люди, обвинившие его. Даже в статье хорошего журналиста всегда можно было прочесть между строк, что Майкл сделал что-то неправильно. Никто не принял во внимание, что причиной для обвинений была алчность.
Я приведу Вам пример, как появляются на свет подобные фальшивые сообщения. Когда Майкл и Лайза-Мария развелись, один журналист с B.R.E., Стив Айвори (Steve Ivory), высказался об этом перед камерой. Он понятия не имел, о чем он говорит, потому что он вообще не знаком ни с Майклом, ни с Лайзой-Марией, но он утверждал, что сайентологи – церковь, к которой принадлежит Лайза-Мария – принудили ее расстаться с Майклом. Айвори объявил в той передаче, что знаком с Майклом с 70х годов, но это полное вранье! В лучшем случае об узнал его как артиста – на сцене и во время репетиций, но ведь это далеко еще не значит, что он с ним дружит и знает, что происходит в личной жизни Майкла.
Подобное происходит постоянно, если музыкальные журналисты путаются в слухах вокруг жизни Майкла. Меня это очень разозлило, потому что адвокаты Майкла проинформировали всех о расторжении брака, и было ясно, что несмотря на развод, Лайза-Мария и Майкл остались друзьями. Кроме того, никого не касается, к какой церкви принадлежит Лайза-Мария, и мне кажется ужасным, когда кто-то, кто ее даже не знает, утверждает, что ее церковь оказывала на нее давление, чтобы она развелась.
Впрочем, Айвори также объявил, что у Майкла проблема с тем, чтобы жить с кем-то вместе. Наверно, судит о других по себе. В любом случае он ни имел ни малейшего понятия, почему они вообще развелись, и Майкл очень даже в состоянии разделить с кем-нибудь свою жизнь. Это просто подло, говорить подобные вещи о паре, которая до сих пор очень близка.
Еще более странно, когда некоторые журналисты не имеют вообще никакого чувства такта. К примеру Тони Панцера (Tony Panzera) много лет работал в журнале «Soul». Когда Панцера ушел, из архива журнала вдруг пропали многие фотографии. Несколько этих фотографий, в том числе и детские фото Майкла, всплыли потом в книге, которую написал Панцера. Айвори, как ghostwriter, из-за денег конечно, участвовал в написании этой книги. Однако позднее он принял предложение пресс-агента Майкла, написать музыкальную биографию Майкла. С одной стороны, он взял деньги у Панцеры за свой вклад в книгу, которая читается как статья из желтой газеты, а потом он принял деньги от звукозаписывающей фирмы Майкла за то, что он напишет о пиках карьеры моего сына. А под конец он еще и распрастраняет отвратительные слухи по телевидению.
Мне противно, когда люди объявляют себя судьями над нашей семьей. Айвори и Панцера – это только 2 примера нарушений, с которыми мы постоянно боролись. Мне бы более всего понравилось, если бы репортеры ограничились бы тем, что сообщали бы о музыке, фильмах и выступлениях моих детей, а не высасывали бы непрестанно из пальца истории о том, что происходит в их личной жизни.

Я ему верю.........Любой отец на его месте сказал бы точно также. просто Джозефу надо было понять, что одинаковых детей не бывает, понять, что Майкл и ЛаТойя сделаны из очень чувствительного теста, и к ним нельзя применять меры физического воздействия. Джозеф Джексон просто плохой психолог, но он прекрасный отец, воспитавший чудесных детей!

думаю, это всё присуще людям, которые выросли в нищете. они привыкли бороться за всё. возможно, это правильная позиция в некоторых случаях... в любом случае Майкл бы не был тем, кем он был, если бы не воспитание отца. будь иначе, возможно, мы бы его не знали. Майкл тоже не был белым и пушистым, иначе б его растоптали окончательно. он тоже был борец, и был довольно жёсток в жизни. достаточно послушать его музыку. она весьма агрессивна временами,не так ли?